В детстве мать воспитывала меня одна. Папа ушел от нас, когда мне было лет семь, и она старалась зарабатывать за двоих, чтоб я жил не хуже ровесников. Горбатилась в три смены и еще подрабатывала по совместительству. Вообще я рос почти без присмотра и был парнем хулиганистым, учился всё хуже и хуже. На меня жаловались. Мать меня била, пока могла, потом я подрос, стал сильнее, и уже не давался. В классе, наверно, так в шестом (мне было лет так примерно двенадцать с половиной), к нам перевели парня лет пятнадцати. Его звали Витька. С ним мы сразу подружились, он уже не раз оставался на второй год, славился на всю школу своими "подвигами", числился на учёте в милиции, даже его хотели отправить в колонию. Мы с ним проводили всё свободное время вдвоём, он был весёлым и сильным. Он показал мне своё оружие - у него были нож-финка и самодельный кастет. Мы с ним отбирали у ребят помладше карманные деньги, щупали девчонок. От Витьки я впервые научился курить, пить дешёвое красное вино - бормотуху (он был рослый и мог сойти для продавщицы за совсем большого). От него я впервые научился высыпать табак из беломорины и смешивать его с "травкой". Правда, этот кайф мне как-то не показался. Он рассказывал мне об интересной жизни воров в законе, об их приключениях на воле и на зоне. О том, как они весело живут и с честью блюдут свои законы и традиции. Витька впервые показал мне как надо дрочить - потом мы регулярно это делали вместе с ним, в том числе и друг другу. Вот это было кайфово, не то, что трава!
И однажды Витька пригласил меня в гости к дяде Лёше. Мужик средних лет, как я теперь понимаю, мне он тогда показался жутко старым. Дверь квартиры открыла полусумасшедшая старуха соседка, дядя Лёша сидел в комнате, на столе стояла водка, закуска, крутился большой катушечный магнитофон - такие были тогда. Я впервые слушал блатные песни, врезались в память слова:
"Сидел я в несознанке, ждал от силы пятерик, как вдруг случайно всплыло это дело. Пришёл тогда Шапиро, мой защитничек-старик, сказал - не миновать тебе расстрела!"
Я впервые тогда попробовал водку. Помню, быстро окосел, а голос с пленки всё пел и пел:
"И поведут меня тогда в браслетах на тюремный двор, и там глаза навеки я закрою"...
У дяди Лёши все пальцы были в синих наколках - "перстнях", он разделся, чтобы показать нам свои наколки и оказался весь покрыт синими узорами из драконов, голых баб, церквей, змей чертей, зверей - и чего там только не было! Потом он сказал, чтобы и мы с Витькой разделись, а я уже совсем окосел. Помню, он гладил, меня щекотал - было очень приятно. Я только комплексовал по поводу моих выцветших вылинявших трусиков, но никто на них не обратил внимания.
А потом дядя Лёша поставил меня на диван на четвереньки, сам встал сзади, стянул с меня трусики и стал чем-то мазать меня сзади. Было щекотно и стыдно. Витька жадно смотрел на это. Потом дядя Лёша взял меня за бока обеими руками и стал с натугой то-то всаживать в меня сзади, я сначала не мог понять, что это, мне было больно и страшно, я пытался увернуться, но он вытянул меня по заднице ремнем и велел Витьке подержать меня спереди. Витька прижал мою голову и руки к дивану, а дядя Лёша прибавил громкости магнитофона, чтоб за стенкой не было слышно моих криков, и стал еще сильнее засаживать в меня эту штуку.
Тут Витька спустил с себя трусы - у него уже вовсю стоял, разжал мне руками рот и запихнул туда свой член. Было страшно, я задыхался, а он всё двигал вперед-назад одновременно с дядей Лёшей, тот также двигался сзади. Но вот он поймал своей рукой мой "хвостик" и стал его дрочить. Было больно, страшно и в то же время кайфово. Потом из Витьки полилось мне в рот что-то горячее и сладковато-солоноватое. Я едва не захлебнулся. Потом и из дяди Лёши вылилось мне в зад что-то горячее. Но вот уже и моё подошло - я выстрелил из своего хвостика белой струйкой в подложенную на диван тряпку... Было жутко в кайф, только очень больно, когда дядя Лёша стал из меня вылезать.
Он так раздетого и повёл меня в туалет, потом в ванную и там сам долго мыл меня горячей водой с мочалкой и мылом во всех местах, было приятно...
После этого раза Витька признался мне, что это дядя Лёша попросил его привести меня к нему и обещал за это Витьке денег, не помню уж сколько он ему тогда дал за меня. Мы потом пропили всю эту сумму вдвоём с Витькой. Помню, пили с ним красный сладкий портвейн у меня дома, пока мать работала в вечернюю смену.
Мы ещё не раз ходили в гости к дяде Лёше и крутились с ним на том диване по-всякому: втроем и парами в разных вариантах. Постепенно я даже привык... Между делом он рассказывал нам всякие интересные истории о жизни правильных воров на зоне и на воле. Говорил, что вор - самый честный человек. Только надо ненавидеть ментов и не предавать своих, и соблюдать воровские законы и обычаи.
А однажды дядя Лёша вдруг исчез. Витька сказал, что он отстреливался от ментов, целую кучу их уложил, но и сам живым им в руки не дался. Так больше я его никогда не видел и даже не узнал, что на самом деле с ним стало, куда он вправду делся. А потом всё же отправили в колонию и самого Витьку. Я помню, как он вернулся, потом снова загремел, снова вернулся, опять сел, опять вышел и снова сел... В перерывах между посадками он успел жениться и родить дочку, но снова и снова садился, причём со временем сроки становились всё длиннее, перерывы - короче. А я без него стал учиться всё лучше, и к концу школы уже у меня была совсем другая репутация. Когда Витька бывал на воле, я, тогда уже женатый человек с детьми, пытался ему как-то помогать, как мог, и деньгами, и с работой, но он быстро спивался, стал торчать на наркоте, так и пропал... Потом жена его (она с ним развелась) рассказала мне, что он умер на зоне от туберкулеза. Очень грустно.