Утонуть и уплыть
Меня зовут Ольга Зарецкая, и я пишу эро-рассказы по сериалу «Сверхъестественное» Пожалуйста, поднимайте рейтинг. Комментарии, отзывы и пожелания, ( а также проклятия и ругательства) отправляйте на [email protected] Буду ждать!
***
Только через три месяца Дин возвращается к Сэму. После того, как Сэм открыл Адские врата, после того, как превратил свое дьявольское войско с его вечной грызней в единое целое. Преданное ему целое. Кровь Азазеля взяла верх, и Сэм чувствует её в каждом ударе сердца.
По лицу Дина размазан пепел, серое с красным пятно. В его глазах тень, которая говорит, что мальчишка, наконец, вырос. Сэм хочет его, как прежде, до боли в суставах, до ломоты в костях. Три месяца без Дина, без его постоянного присутствия рядом, без его тёплого и податливого тела под Сэмом в постели по ночам. От одного взгляда на него Сэм немножечко сходит с ума.

Сэм всегда знал, что будет так. В глубине души он знал, что рожден не для того, чтобы спасти мир — но чтобы его уничтожить. Вот только окажется Дин на его стороне или на его пути — этого он не знал. Он и сейчас не уверен в ответе на этот вопрос.
— Привет, Сэмми. — Дин быстро облизывает губы; он не улыбается, но его губы теперь розовые и влажные. — Я бы добрался ещё утром, но на дорогах чёрте что творится с тех пор, как ты снёс Питтсбург.
Сэм ёрзает на своём троне и отвечает не сразу; если Дин хочет вести себя так, словно ничего не случилось, Сэм уж точно постарается, чтобы собственный голос его не подвёл.
— Если бы я знал, что ты придёшь, я бы позаботился расчистить тебе дорогу.
Вышло не очень. Оно всё равно прорвалось — отголосок сдерживаемого гнева, яростной страсти, тоски. Дин не откликается на эти нотки, просто приподнимает плечо и изображает ухмылку — такую же неубедительную и фальшивую, как и весь их разговор.
— Что, и испортить такой сюрприз?
Они снова замолкают, и Сэм пытается взять себя в руки. Он пытается избавиться от шума в голове, пытается не обращать внимания на биение крови, которое твердит целуйтрахниломай, а потом мысленно махает на всё рукой. Потому что это Дин, а весь сэмов самоконтроль, всё самообладание покидают его, стоит Дину только взглянуть на него разок.

Он соскакивает с трона и, размашисто шагая, преодолевает разделяющее их расстояние — быстрее, чем Дину додумывается отступить. Его рука охватывает горло Дина так, словно только там ей самое место; тонкая полоска кожи, соединяющая большой и указательный пальцы, сдавливает ярёмную вену.
У Дина перехватывает дух, но его глаза, сияющие, каре-зелёные, расширяются только на миг. Он поднимает руку, чтобы опустить её на руку Сэма, его губы раскрываются, чтобы что-то сказать, и Сэм решает, что с него достаточно. Он хватает Дина за запястье и выворачивает ему руку за спину; он напирает на Дина, пока тот не начинает падать на него. И прежде чем из сладкихсладких губ Дина успевают вырваться какие-нибудь дурацкие, никому не нужные слова, его ртом завладевает Сэм, сцеловывая извинения и отговорки.
Он укусами пробивает себе дорогу, терзая острыми зубами полный изгиб диновых губ, пока они не раскрываются перед ним. Он не знает, что означают отчаянные постанывания Дина: боль или возбуждение, — ему плевать. Только одно имеет значение: Дин подчиняется ему, капитулирует. Сдается — по крайней мере, в этом.
Поцелуй заставляет Дина отступать назад, пока он не впечатывается спиной в стену, а сэмов рот всё ещё на его губах, сэмов язык толкается в его расслабленные губы, сэмов член трется о заостренную линию его подвздошной кости, словно, будь одного сэмова голода довольно, они трахались бы уже сейчас.

Дин рывком отворачивает голову и втягивает в лёгкие воздух. Сэм чувствует, что он дрожит, и инстинктивно усиливает хватку. После его поцелуя рот Дина кажется мягким, тёмным, помятым. Ему хочется трахнуть этот рот, толкнуть Дина на колени и вжимать его голову в свой пах до тех пор, пока Дин не начнет втягивать его в себя глубже и глубже с каждым вдохом. Ему хочется облизывать эти губы, покрывать их легчайшими, нежнейшими поцелуями, которые умоляют дать ему второй шанс лучше, чем любые сэмовы слова.
— Ты бросил меня, — шепчет Сэм Дину в висок.
Он видит, как ресницы Дина вздрагивают, и Дин закрывает глаза; у Дина угольно-чёрные ресницы, и от них на щеку ложится чернильная тень. Сэм ненавидит ту перемену, которую видит в Дине. Но это не его вина. Он в этом уверен. С ним Дин никогда не был так сломлен. А если это его вина, что ж, Сэм всё исправит.
— Я ушёл, когда у тебя пожелтели глаза, Сэмми.
— Это по-прежнему я.
Дин смотрит на него прямо. Потом наклоняет голову обратно к Сэму, без слов подставляя ему свой рот. Его ответ значит для Сэма едва ли не больше, чем поцелуи, но прошло три месяца, и Сэму кажется, что только для того, чтобы забыть о них, ему придётся целовать Дина ещё три года.

Он спиной ведёт Дина в свою спальню, его губы не отрываются от диновой челюсти и горла, его руки с отчаянием и благоговением гладят диново тело. Край кровати бьёт Дина под колени, и Сэм толкает его вниз. Начиная его раздевать, он нежен и осторожен, но чем больше загорелой кожи он успевает обнажить, тем грубее делается. Дин так легко уступает, так просто позволяет Сэму брать всё, чего ему хочется. Дин похож на тряпичную куклу, и только член наливается силой, словно наперекор вялой расслабленности тела.
Притворяться бесполезно. Сэм это знает. Он знает, что Дин точно так же неспособен сопротивляться ему, как он неспособен сопротивляться Дину. Для них нет выхода из этой связи, разве что ногами вперед.
Сэм едва касается костяшками пальцев натянутых мускулов над диновым лобком, и его ноги мгновенно раздвигаются перед Сэмом. Дин закрывает глаза, отворачивает лицо. Розоватый румянец вспыхивает вдоль линии его скулы, как будто он смущён. Может, и так. Посмей кто-нибудь назвать Дина шлюхой — и Сэм собственноручно вырезал бы наглецу глаза его собственными рёбрами, но он не может отрицать истинности этих слов. Дин — абсолютная шлюха, но только для Сэма.
Пока Сэм возится в поисках смазки, Дин снова смотрит на него и говорит:
— Я видел, что ты сделал в Питтсбурге. Видел тела. Мне неделю потом кошмары снились.
— Так было нужно, — говорит Сэм. Его скользкий палец входит в Дина, растягивая его, подготавливая к сэмову члену. Он был бы нежнее, но прошло уже три месяца. Если дело кончится тем, что он выебет Дина всухую, до крови, Дин сам будет в этом виноват, он не должен был бросать Сэма. — Я должен был достать кое-что из-под города.
Дин издает отрывистый, сухой звук, который Сэм предпочитает принять за смешок. Смешок переходит в брань и сорванное дыхание, когда Сэм приподнимает его, стаскивая вниз по постели, и насаживает на свой член.

Именно в этот момент — в первый момент, когда он проникает в Дина, тонет в нём, в ту секунду, когда головка члена преодолевает последнее сопротивление и погружается в него, — Сэма всегда захлёстывает пьяное безумие. Ему нравится раздвигать диновы ягодицы и смотреть, как он растягивается, принимая Сэма в себя. Сэм бы часами мог смотреть на то, как его член входит и выходит из Дина, из его опухшего, блестящего от смазки отверстия.
Но — три месяца, и Сэм не может дать себе времени, чтобы насладиться всем этим. Только братьбратьбрать. Он вбивается в Дина так, словно хочет его разорвать. Дин царапает простыни, пытаясь за что-то уцепиться, — своими толчками Сэм отпихивает его назад.
— Ты ушёл, — говорит Сэм. Он вжимается в Дина, выгибает спину и яростно работает бёдрами — потому что ему нужно быть ещё глубже, нужно убедиться, что, стоит Дину даже просто подумать об уходе, ему всё ещё будет больно. — Куда ты делся? Я искал тебя. Или ты прятался от меня? Разве я когда-нибудь плохо к тебе относился?
Он слегка задевает зубами нежную кожу у Дина на горле, быстрым движением языка касается бьющегося на вене пульса, а потом его зубы впиваются в плоть. Дин бьется под ним, его пальцы пытаются схватить Сэма за загривок, словно желая его отодрать. В его стонах ясно слышна боль, но Сэм только крепче сжимает зубы, вгрызаясь в его плоть, пока Дин не перестает вырываться.
Сэм вбивает в него свой член, оглаживая его острые бёдра, дёргает его на себя, навстречу своим движениям, и снова впивается в его горло, в безобразный синяк, который уже начинает проступать. Он чувствует во рту вкус Дина, чувствует, как страх, которому уже три месяца, начинает отпускать, словно, трахая Дина, Сэм гонит этот страх прочь. С тех пор, как Дин пропал, всё тело казалось закостеневшим от напряжения, но чем дольше он чувствует свой член в диновой заднице, тем больше тает это напряжение.

К моменту оргазма он уже снова счастлив и спокоен. Он стонет Дину в рот, лениво двигаясь на излёте. Его член выскальзывает на свободу с непристойным влажным звуком, и Сэм замирает, чтобы посмотреть на свою сперму, вытекающую из Дина. Он проводит кончиком пальца по покрасневшей, пылающей коже и собирает свою сперму, чтобы затолкать её обратно, в Дина. Туда, где ей и место. Три месяца.
Дин стонет, когда кончик сэмова пальца тыкается в его истерзанное отверстие, и пытается отодвинуться, и это означает, что Сэм должен немедленно скользнуть вверх по его телу, прижимая его к кровати. Он слабо целует Дина, сжимая его член, а Дин кажется слишком измученным, даже чтобы кончить.
— Я сломал тебя тогда, малыш? — спрашивает Сэм, и улыбка тянет кверху уголки его губ.
Дин плывёт, его глаза полузакрыты, но при звуке этих слов они обращаются к Сэму. Дин сейчас такой, каким нравится Сэму больше всего: свежеоттраханный, весь в синяках, размякший. Здесь. Он облизывает губы Дина, пока не получает возможность снова скользнуть языком в его рот.
— Да, сломал. На какое-то время, — отвечает Дин, когда Сэм отрывается от его рта. — Я оклемался.
Он мог бы сказать больше, но рука Сэма на его члене ведет себя настойчиво, и он толкается ей навстречу, требовательно вскидывая бёдра. Его лицо искажает какая-то мука, которой Сэм, глядя на него, не может понять. Он закусывает губу, и тусклый свет комнаты выхватывает слезы в его глазах. Он кончает, забрызгивая себе весь живот и руку Сэму. И пока Сэм, потрясенный, смотрит на него, Дин снова тянется к нему за новым поцелуем.

Этой ночью они больше не разговаривают. На несколько часов они засыпают, потом снова трахаются, перед самым восходом адского солнца на затянутые дымом небеса.
Дин больше не заговаривает, во всяком случае, осмысленно, пока Сэм не возвращается на свой трон. Дин изменился, и от этого никуда не деться. Сэм ждет; он не барабанит пальцами по подлокотнику и не поднимает бровь, но внутри у него царит хаос.
— Ты спрашивал, где я был, — наконец говорит Дин. — Я был с ними. С охотниками. Они собрались в команду, объединились. Как ты объединил демонов. Они придумали, как тебя убить.
Кольт в руках Дина — всего лишь приглушенно блеснувшая полоска серебра, но Сэм всё равно напрягается. Дин не сводит глаз с револьвера. Он держит его легко, но уверенно.
— Они знают, в чём твоя слабость, Сэм. Точно так же, как мы с тобой её знаем. Это я.
Его голос звучит устало. Даже сквозь внезапный ужас, потрясающий всё его тело, Сэм находит в себе силы, чтобы беспокоиться за Дина. Дин так устал. Он дрался и дрался — и всё равно всё кончилось вот этим. Наверное, если быть честным, Сэм знал, что так выйдет. Может быть, он надеялся, что получится иначе, но знал он другое.
Нет другого человека на свете, который мог бы подобраться к Сэму настолько близко. Только Дин. Дело даже не в том, что рядом с Дином Сэм теряет осторожность — Сэм просто открывается перед ним.
Только Дин мог подойти к нему так близко.
Кровь Азазеля требует, чтобы он боролся. Чтобы свернул Дину шею на месте. Чтобы позвал Руби и остальных и велел разорвать его на влажные, кровавые ошмётки.
Но это Дин, и если три месяца его чуть не убили, то стоит Дину умереть — и он не выживет тоже.
Поэтому он просто отворачивается — довольно и того, что Дину пришлось на это пойти, по крайней мере, Сэм может не заставлять его стрелять, глядя Сэму в глаза. Он знает, что Дин всё сделает быстро, и надеется, что Дин скоро последует за ним, — надеется, потому что всегда был эгоистом.
Но когда он пытается отвернуться, Дин опускается перед ним на колени, безмолвно и плавно, словно падающий снег. Дин опускается перед ним на колени и протягивает ему кольт.
— Я убил их, — говорит он. — Кого я дурачу? Я твой. И всегда буду твоим.
Когда Сэм медленно протягивает руку, чтобы забрать у него кольт, Дин улыбается легко, но искренне. Он ловит Сэма за руку и отодвигает револьвер, чтобы прижаться губами к костяшкам сэмовых пальцев. Любовь и верность — в этом поцелуе сошлось всё.
— Да здравствует мальчик-король.