Мальчику скоро должно было исполниться двенадцать лет. Был он худ, белобрыс, волосы его летом совсем выгорали, скулы на лице выпирали, делая его лицо похожим на мексиканскую куклу, руки и ноги были неестественно длинны, отчего его подростковая фигура казалась расшатанной шарнирной конструкцией, впечатление чего усиливалось общей угловатостью и резкостью движений переломного возраста. Целыми днями он пропадал либо в саду, либо в окрестных горах, всегда в ссадинах и сетке порезов от гибких прутьев и сучьев, когда наступал сезон созревания орехов. И было у него две страсти. Катание на мопеде, которого у него не было, он брал его иногда у соседского мальчишки-сверстника, но постоянно просил мать и отца, чтобы и ему купили. Второй его страстью была ОНА, или может быть надо говорить ОН? ОНА-ОН был старый сексуальный автомат отца. Сколько он себя помнил, он всегда стоял в родительской спальне. Это была кукла в человеческий рост, заполненная внутри какой-то электрической и электронной начинкой. Он знал, что его отец летал на Нептун. Тогда полеты длились долго, очень долго. Женщины тогда еще не летали в межпланетные полеты, вместо них космолетчиков обслуживали сексуальные автоматы. В память о своем самом ответственном и важном полете отец и оставил себе этот сексуальный автомат. Звали ЕГО-ЕЕ Дженни. Впрочем, космолетчики не были особенно изобретательны по этой части, и все их искусственные женщины, кажется, звались Дженни.
Он знал, что сейчас бум на секс-автоматы прошел, женщины уже летают на планеты, хотя кое-где в маленьких внепланетных поселениях они до сих пор в ходу. Но с тех пор они достигли очень большого совершенства, а это была старая и морально устаревшая модель с весьма ограниченным и грубым спектром сексуальных действий. И он, играя в коридоре, не раз слышал, как в спальне мама пеняла отцу и предлагала выбросить эту чертову куклу. "Черт побери, - говорила она нарочито грубо, потому что в отношении себя или при себе он таких слов от мамы не слыхал, - мне иногда перед нею становится неловко, А вдруг я что-то делаю хуже ее".
И в этом случае раздавался веселый голос отца.
- Поверь, чудная, ты делаешь все в тысячу раз лучше Дженни. Но это память. Ты знаешь, это память не только о полете, но и об Алексее, с которым мы делили любовь Дженни, и который погиб, спасая всех нас.
Вот почему Дженни до сих пор стоит в их доме, в родительской спальне, только ее застывшая улыбка, которая ему так нравится, была обычно прикрыта чем-то вроде чадры. Дженни, наверное, вряд ли использовалась в их доме, ведь у папы бала мама, она лишь изредка вытирала пыль с Дженни, но он не видел, чтобы ее когда-нибудь включали в действие.
Однажды он играл один во всем доме и зачем-то забежал в спальню родителей. Да, у него закатился мяч в полуоткрытую дверь. В поисках мяча он осмотрел всю комнату, а затем полез под кровать. Вытаскивая закатившийся мяч, он вместе с ним вытащил и какую-то коробочку с длинными проводами.
Он долго рассматривал коробочку, читал надписи у кнопок, пока не догадался, что это пульт управления Дженни. В общем-то, он был послушным мальчиком и зал, что вряд ли ему позволят играть с секс-автоматом, но тут его любопытство превысило все соображения долга и почтения, ему до ужаса захотелось посмотреть, что может делать Дженни, ощутить себя вместо отца во время знаменитого нептунского полета. Он быстро, разобравшись что к чему, подключил Дженни к пульту, а пульт к сети, и нажал первую сверху кнопку, а сам забрался на кровать и стал смотреть.
Он увидел, как старый бездушный секс-автомат стал вдруг преображаться, наполняться каким-то одухотворением, какие-то медленные судороги прошли по телу куклы, и вдруг она начала медленно, изгибаясь и пробегая по телу дрожью, раздеваться, снимая с себя всю одежду, деталь за деталью, что была на ней. И он увидел обнаженное девичье тело, это было настоящее тело девушки с полной и упругой грудью, с длинными ногами, с полными бедрами и таинственным черным треугольником в той вершине, от которой начинается раздвоение ног.
Заинтересованный, он подошел к Дженни и коснулся ее груди. Кожа на груди была мягкой и шелковистой, наверное, такой она и должна быть у девушек, он ни разу не трогал их за обнаженную грудь, ему раньше приходилось трогать девчонок только за руки. И даже коричневый сосок был совсем таким, как он и предполагал, должен быть у настоящих девушек. И вдруг Дженни подняла свою руку и положила ее на его руку, лежащую на ее груди. От неожиданности он отдернул свою руку, и рука секс-автомата стала в каком-то удивлении искать его отдернутую руку, двигаясь по собственной груди, по воздуху.
Ему показалась забавной эта игра, он коснулся другой груди Дженни и вновь отдернул руку, когда ее рука легла на его. Так он играл с нею несколько минут. А затем он решил отдать Дженни свою руку, чтобы посмотреть, что случится. И Дженни нежно обхватила его кисть с тыльной стороны и стала его ладонью гладить свои груди, свой живот, шею.
Но тут он услышал, что подъехала мама, и он поспешно выключил Дженни, накинул на нее одежду и выскочил из спальни.
Несколько дней он ходил под впечатлением своего открытия. Ему ужасно хотелось поиграть с Дженни, но случая не представлялось, мама, как назло, все время была дома, отлучаясь лишь ненадолго в ближайшую лавку. Но, наконец, случай представился.
Как и прежде, он включил Дженни, и как прежде она стала раздеваться. Он включил наугад другую программу, Дженни немного неуклюжей походкой подошла к нему, легшему для удобства наблюдений на кровать, присела перед ним на корточки и стала водить руками по его лицу, шее, груди. Руки были теплыми и мягкими, прикосновения были какими-то трепетными. И он даже закрыл глаза и представил, что он - это папа во время полета, и в свободное от вахты время где-то между Юпитером и Сатурном среди черного звездного неба предается взрослым играм с секс-автоматом Дженни. Когда он очнулся, то он почувствовал, что лежит совершенно голеньким. Дженни незаметно для него сняла с него рубашку и штанишки, и ее руки ходили по всему его телу, и он сжал грудь Дженни, и она притихла и вся прижалась к нему. Он полежал так в напряженных объятьях и вдруг отпустил. Что-то ему показалось странным. Он понял. У нее не билось сердце, как билось у него, у нее не было дыхания, спертого дыхания, которое он вдруг ощутил в собственной груди. И вновь руки Дженни заструились по его телу, но ему это стало уже почему-то неприятно, он выскочил, торопливо натянул штанишки и рубашку и выключил автомат.
Несколько дней он не думал о ней, а если и вспоминал, то думал: "Чертова кукла бездыханная". И вновь принимался играть или лазать по деревьям. Но потом стали приходить мимолетные воспоминания о ласках Дженни. Он отгонял их от себя, а когда они уже перестали отходить, он стал оправдывать себя тем, что ведь и папу Дженни ласкала в полете, и его друга Алексея, погибшего в полете. И ему стало вновь хотеться испытать дженнины ласки, это желание приходило все чаще, хотелось поиграть с нею, узнать, какие еще есть игры в ее программе. Вскоре вновь ему удалось поиграть с нею.
Вновь Дженни раздевалась перед ним, вновь ее руки раздели его, но теперь он заметил, как ее руки нежно расстегнули пуговички, нежно приподымали его за плечи и попку, снимая рубашку и штаны, вновь ее руки струились по его телу, спускаясь все ниже и ниже, и вот его писька уже оказалась в ее теплых руках, и он почувствовал, какой большой и твердой она стала, совсем такой, как утром, когда он вставал ото сна и шел в детскую ванну делать свой утренний туалет. Но теперь он почувствовал в ней какое-то новое чувство, какое-то жжение, которое разливалось от письки по всему низу живота и далее по всему телу, а что-то переполняло и давило яички. Рука его сама упала на пульт управления Дженни, и он, не глядя, нажал какую-то кнопку на пульте. И он увидел, как головка Дженни склонилась над его бедрами, как вложила она его набухшую и горящую от каких-то неизвестных чувств письку в полуоткрытый рот и стала ртом и языком играть с ней, ласкать и облизывать и нежно покусывать головку его письки, и вдруг он ощутил страшную боль во всем теле, тело задрожало и затряслось в конвульсиях непереносимого, но и необычайно сладкого страдания, а рот Дженни продолжал сжимать и терзать его письку, которую ему жадно хотелось просунуть куда-то дальше, дальше, вглубь, а руки Дженни в это время сжимали и тискали его тело, которое корчилось в этих руках, пока вдруг не обмякло, когда внутри как будто лопнуло, и померк от жуткой боли свет в его глазах, а из горла вырвался какой-то звериный рык: Когда он очнулся, Дженни уже сидела рядом с ним, но не касалась его. Ему стало невыносимо противно и жутко, он вскочил на ноги, на ходу надевая штанишки, и выскочил из спальни. Но когда он уже выбежал в сад, он вспомнил, что не поставил Дженни на место, и его игры с Дженни будут раскрыты. Он даже похолодел от страха, бросился в спальню. Дженни все так же сидела на краю кровати, неподвижная, как будто мертвая или отключенная. Даже жалость на мгновенье кольнула его. Но он быстро поставил ее на место и убежал.
Картины и прожитые им ощущения преследовали его целыми днями, вызывая то чувство отвращения и омерзения к самому себе и Дженни, то жажду вновь их испытать. Он догадался, что испытал чувство оргазма, которое, как им уже объясняли в школе, испытывают мужчины в конце полового акта. Но то было головное знание, а теперь он испытал его, но не мог совладать со своими мыслями - прекрасно это или отвратительно. То ему казалось так, то - по другому. Но потом ему пришло в голову, что ведь эти чувства, наверное, испытывал и его папа, когда играл с Дженни во время полета. Значит это не могло быть плохо, это, наверное, хорошо. И это чувство постепенно все больше и больше овладевало им, ему хотелось еще поиграть с Дженни. Его тянуло к ней, Каждую ночь его преследовали картины этих игр. Но случая никак не подворачивалось.
И тут его мама объявила, что его приглашает на лето бабушка, Эту весть он встретил как оглушенный. Это значило расстаться с Дженни на целых два месяца, Но постепенно мысль о друзьях, которые у него были в поселке, где жила бабушка, мысль о самой бабушке, которую он любил, любил слушать ее рассказы, любил даже ее ворчания, отогнали мысли от Дженни.
Когда он приехал через два месяца, воспоминания об играх с Дженни совсем погасли в его детском сердце, и когда она попадала в поле его зрения, то ничто не вызывало его чувств. Старый сексуальный автомат вновь мирно покоился в своем углу, как память о большом полете, не потревоженный никем и ничем, разве что рукой матери, стиравшей с него пыль, как будто и не было в его жизни запоздалого сексуального приключения с ребенком.
1981