Все началось с абонемента, который оставили мне мои друзья, уезжая на месяц в отпуск. Это был абонемент филармонии, по которому я мог посетить несколько вечеров, посвященных фортепианной музыке. В программе концертов значились произведения Шумана, Рахманинова, Хиндемита, Прокофьева и других, в исполнении артистов, чьи имена мне мало о чем говорили. Я конечно поблагодарил друзей за столь душевную заботу о моем музыкальном образовании, но "образовываться" таким образом не предполагал.
Вспомнил я о нем дождливым осенним днем, когда жизненный тонус после разрыва с моей пассией испытывал глубокий кризис и нуждался в эмоциональной встряске.
В тот вечер в программе значился Рахманинов. После недолгих колебаний, облачившись в строгий темно-синий костюм, я уже через полчаса с интересом разглядывал публику, сидя в последнем ряду партера. Кремлевский концертный зал в те застойные времена как правило использовался партийцами для проведения своих бесчисленных конференций, пленумов, заседаний. И только в редкие дни, строго расписанные на год вперед, зал отдавали под "музыкальные вечера".
Что делает молодой повеса, оказавшись в театре или на концерте? Первым делом, конечно, рассматривает женщин. И я, естественно, предался этому занятию. Достойных внимания фигур было немного, правда, несколько пышногрудых особ не успели заставить меня поскучать.
Публика, интерес к которой у меня уже угасал, меж тем заполняла зал. На ярко освещенной сцене одиноко стоял белый рояль, из моей перспективы напоминавший стреноженного коня.
Неожиданно мое внимание привлекла дама бальзаковского возраста, двигающаяся по проходу в мою сторону. На ее монументальный бюст, который опережал свою хозяйку, наверное, на полкорпуса, можно было ставить, как говорят американцы, стакан с виски.
Бюст двигался над головами сидящих мужчин и было заметно с каким оживлением и с какой нескрываемой завистью каждый из них провожал взглядом роскошный образец женской привлекательности.
Светло-лиловое платье с переливами настолько плотно облегало ее полную и широкобедренную фигуру, рельефно повторяя все подробности скрытого под ним нижнего белья, что мне не стоило труда представить и пересчитать весь ассортимент ее интимного туалета.
Мне показалось, что если я не уберу свой нос, то он обязательно обмерит ее грудь, а может даже и испытает на себе упругость полновесных чаш. Но она, ловко увернув бюст от моего любопытного носа, грузно втиснула свое тело в кресло так, что оно заскрипело, еле справляясь с двойной нагрузкой.
Кресло слева пустовало.
Постепенно зал заполнялся, и я от нечего делать, принялся коротать время, мысленно представляя свою соседку в неглиже и рисуя ее портрет под названием: "Русская Венера в бане слушает Рахманинова".
Я уже мысленно приступил к изображению ее обнаженных форм, аппроксимируя, какое положение займет ее грудь, освободившись от бюстгальтера, но в этот момент погас свет и раздались аплодисменты: на сцене появилась ведущая и сам исполнитель в черном фраке.
Слева от меня продолжало пустовать кресло.
Первые аккорды мощно и призывно возвестили о торжестве и силе музыки Рахманинова, которая, наверное, никого не оставила бы равнодушным. Меня охватило странное состояние - как будто какие-то неведомые силы подползли ко мне, выхватили меня из кресла и стали увлекать за собой в этот странный мир звуков...
...Осторожный голос вернул меня в кресло:
- Это 13-е?
- Да, - в растерянности от неожиданного появления из темноты прекрасной незнакомки, пробормотал я.
Я был очарован ее неслышным появлением из темноты. Благоухания, исходившие от нее, тут же насытили воздух волнующими ароматами. Полутьма скрывала черты ее лица, но мое воображение, разбуженное рахманиновскими звуками, уже рисовало черты прекрасной феи, рискнувшей предстать в образе молодой особы.
Когда она занимала свое место, то слегка коснулась меня своим плечом и - будоражащая и всепроникающая волна страсти пробежала по моему телу. Она меня пленила, и я понял - не одними ноктюрнами и прелюдиями жив человек!
Напрягая боковое зрение и уже привыкнув к полумраку, я старался рассмотреть образ феи, но из-за длинных, вьющихся волос, локонами ниспадавших на плечи, мне не удалось увидеть лица. Зато заманчивые возвышенности на груди оказались на высоте. Они так сильно натягивали тонкую ткань прозрачной блузы, что моя фантазия, придя мне на помощь, тут же дополнила картину их величиной, оказавшейся вполне достаточной, чтобы разместиться в моих ладонях.
Неожиданно я почувствовал, как ее рука скользнула вниз и коснулась моей ладони...
Бурное арпеджио, звучавшее в зале, отозвалось в моем теле неудержимой энергией, которая возбуждающе толкала кровь в висках и заставляла меня терять самообладание. С каждым новым аккордом росло и разгоралось, подобно стихии, страстное желание вкусить скрытые прелести этой феи, ощутить ее горячие губы, почувствовать ее дыхание.
"Она хочет почувствовать меня, мое желание!" - от этой мысли все ликовало у меня внутри.
Я уже чувствовал, что между нами возникла тонкая незримая нить, которая, как струна вибрировала между нами.
Моя рука инстинктивно двинулась к ней, ладонь легла на ее бедро и, ощутив туго натянутый капрон, заскользила вверх, стараясь как можно быстрее добраться до того места, где чулки заканчивают свою власть над бедром.
"Вперед, и горе Годунову!" - с этой похотливой мыслью моя ладонь была готова пойти на штурм трусиков, миновав то место, где "кончается асфальт". Вопреки моим предположениям, сопротивления от ожидаемой интимной детали туалета не оказалось, и это мое открытие закончилось появлением дополнительных капелек пота на лбу: на ней "там" ничего не было!
Уже от одной этой мысли мое мужское начало настолько окрепло, что пришло в движение. Ее рука тут же среагировала и с силой сжала мой инструмент. Все мои чувства были сосредоточены теперь на ее и моих пальцах. Она проверяла твердость моего члена, а я, двигаясь под юбкой, испытывал ни с чем не сравнимое ощущение первопроходца с трепетом и волнением открывающего тайны женского тела. Исследовав обнаженный плацдарм на бедре, мои пальцы уже готовились к решительному штурму заветного холма, который своей пушистостью уже ласкал мои пальцы и манил к себе.
Аплодисменты, неожиданно обрушившиеся на меня со всех сторон, в миг разрушили боевые порядки и Измаил, уже готовый пасть, не был взят.
Дали антракт. Как только зал заиграл отсветом хрустальных люстр, передо мной предстало прекрасное милое личико с очаровательными глазками и с не менее привлекательными алыми губками, прямо-таки выставленное на показ для пробы.
"Приглашу-ка я ее в буфет" - мысленно, уже принимая решение, думал я.
"Оригинальность" моего решения тут же была прочитана ею на моем лице - и ее игривая улыбка, последовавшая за этим, недвусмысленно говорила мне о ее согласии. Через минуту я пробирался по проходу, к выходу, следуя за своей соседкой, как энтомолог за бабочкой, ни на миг не выпуская из виду полную соблазнов фигуру. Следуя за движением ее полных бедер, будто испытывающих юбку на прочность, я то и дело запинался за чьи-то ноги. Сквозь тонкую ткань белой блузы соблазнительно просвечивались кружева тугого бюстгальтера. Поднимаясь на второй этаж я уже задыхался - настолько волнующим оказался вид ее ног в телесного цвета капроновых чулках.
У буфетной стойки, после двух глотков сухого вина, я прямо признался ей в любви к Рахманинову, а про себя стал готовить новую осаду крепости, подыскивая в голове эпическое вступление. Но я еще не успел выдать что-то эдакое, как вдруг услышал:
- А не хотите ли второе отделение послушать не здесь? - этот неожиданный вопрос моей спутницы поставил меня в тупик.
- А где же? - ответил я тоном пассажира, который перепутал платформу для посадки и теперь ждал, что кто-нибудь да подскажет.
- Надеюсь вы не думаете, что этот зал единственное место, где можно услышать Рахманинова? - ее взгляд насмешливо и открыто говорил мне о моем глупом вопросе.
- Простите старого зануду. Наверное, сегодня не лучший день для моей умственной деятельности, но я постараюсь больше не огорчать ею вас и с радостью приму любое ваше предложение, - произнес я, стараясь в этот момент придать своему лицу черты кающегося грешника.
Спустя полчаса мы уже катили по темным улочкам города на ее "семерке".
За окном промелькнул окраинный пост ГАИ.
"Значит, едем за город", - отметил про себя и стал гадать: где же может закончиться наше турне.
Миновав пригородную зону, мы каким-то замысловатым путем подъехали к большому темному дому с единственным светлым пятном в виде одиноко качающейся над входом лампы.
Моя спутница, оставив меня в машине, быстрыми и ловкими движениями отперла дверь и, сделав знак рукой, приглашающей следовать за ней, исчезла в проеме. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней следом.
Дом встретил желанным теплом и тишиной. Появился свет и я с интересом предался обозрению. Что дом двухэтажный я понял, когда услышал стук поднимающихся по лестнице каблучков, а что комнаты в нем просторные - понял, когда попал в гостиную. Если убрать всю мебель, то площадь пола вполне могла соперничать с площадкой для теннисного корта.
Голос хозяйки застал меня за обследованием маленькой комнаты. Она спускалась по лестнице в длинном, отливающим черным атласом, платье.
"Наверно, оно специально создано для демонстрации рельефности ее фигуры" - отметил я про себя, увидев смелое декольте, которое иначе, как "вызов модельерам" не назовешь. Если назначение декольте мне было более или менее понятно сразу, то назначение не менее смелого разреза на платье, идущего от пояса строго вниз, мне стало понятно, как только я увидел соблазняющий вид женской ножки в черном капроновом чулке, показ которой происходил при каждом ее движении и сопровождался легким шуршанием платья.
Мы прошли через гостиную и оказались в небольшой уютной комнате, в которой центральное место занимало старинное с золотыми вензелями на темно-коричневом фоне пианино, рядом с которым стоял высокий пуфик.
"Скромно, но уютно" - отметил я и взял на прицел большое и глубокое кресло в углу.
- Что бы вы хотели услышать? - обратилась она ко мне, усаживаясь возле пианино.
- Гершвина, - сам не зная почему, отреагировал я.
- Хорошо. Но начну все же с недослушанного Рахманинова, - мне кажется Вам по душе придется его второй концерт, правда, без оркестра, - и она подарила мне многозначительную улыбку.
"Ну что ж, начнем с Рахманинова, а кончим... как обычно" - подумал я, улыбаясь ей в ответ.
Завалившись в кресло, я блаженно вытянул ноги и был готов к встрече с прекрасным...
Первые же аккорды вызвали приятно бегущую дрожь по всему телу: в ее игре чувствовались проникновение и одержимость. Мне очень захотелось коснуться ее рук во время игры, остановить их на миг, зажать в своих руках. Я уже был готов оставить кресло, как вдруг звуки умолкли и в тишине прозвучало:
- А хотите я сыграю вам свое сочинение?
- Буду только рад...
- Но есть одно условие... Это музыка моей души и я хотела бы, что бы вы ее слушали обнажая душу и... тело.
Не знаю, как мои музыкальные способности, но другие сразу заговорили во весь голос.
Как только пианистка покинула зал, я быстро освободился от своего синего костюма и, достигнув одежды Адама, вновь скрылся в мягкой драпировке кресла.
Почти не ощущая легкого холодка, мой организм стал настраиваться на новый сценарий пьесы.
Она неслышно появилась из темноты. В проеме двери вначале возник силуэт женщины в прозрачной тунике, сквозь которую проступали изящные формы женского тела. По мере приближения ко мне они стали приобретать осязаемость. Короткая, небесного цвета туника легко и непринужденно охватывала ее тело, позволяя мне убедиться, что кроме белых туфель на высоком каблуке, на ней ничего больше нет.
Просвечивающее сквозь тунику тело, своими соблазняющими формами, вполне могло соперничать с прекрасными фигурами античных богинь. В руках появившейся богини был небольшой поднос с двумя наполненными бокалами. В какой-то момент я усомнился в реальности происходящего, но бокал, принятый из ее рук, был явно не мифического происхождения.
Дразнящий вид выступающих сосков на фоне высокой и наполненной груди вызвал во мне неудержимое желание почувствовать их твердость, сжать между пальцев и и утолить свою жажду, припав к ним губами.
Я одним глотком отправил содержимое бокала по назначению, и пока фея следовала моему примеру, моим воображением завладел небольшой, темнеющий между складок туники, треугольник. Его магическое воздействие наполняло меня силой и желанием, которое особо заметно проявлялось во все увеличивающихся размерах моего мужского достоинства.
Отпив божественного напитка и бросив многозначительный взгляд на мой горящий желанием инструмент, фея очень медленно, как бы нехотя, удалилась, оставляя меня в предвкушении от концерта "для фортепиано с молодым человеком в придачу".
Как только ее пальцы коснулись клавиш, и зазвучавшая мелодия наполнила комнату, мое тело охватило трепетное желание идти навстречу этим звукам и прикоснуться к той волшебнице их извлекающей. Под начавшееся арпеджио я медленно стал приближаться к белеющему в полумраке желанному стану.
Она вздрогнула, когда моя восставшая плоть коснулась ее спины. Я почувствовал, как затрепетало все ее тело, ждавшее моего прикосновения. Я чувствовал, как напрягается ее спина, прильнувшая к моему раскаленному стволу, как раскатывают его острые лопатки, желающие убедиться в его мощи и твердости намерений. Ее руки ускорили темп игры, а ее голова, откинувшись назад, старалась затылком поймать головку моего члена, все больше и больше запутывая его в своих волосах. Я стоял упоенный ее движениями, которые одновременно с музыкой и дразнили и соблазняли, доводя меня до точки кипения.
Наклонившись, я запустил руки под тунику на груди и овладел двумя округлыми бастионами. Мне показалось, что они только и ждали пленения и с радостью и желанием отдались во власть моим ладоням. Добравшись до сосков я тут же почувствовал, как заходила ходуном ее грудь, как заиграла упругая плоть в моих руках!
Не переставая импровизировать с обеими полновесными чашами, то с силой сжимая их, то выпуская на свободу, я с жадностью набросился на ее губы. Вся моя страсть перешла в безумные поцелуи, которыми я осыпал ее голову, волосы, шею, плечи...
она не переставала играть: ее пальцы уже не двигались, а бешено скакали по клавишам, извлекая сумасшедшие, звенящие в ушах звуки. Чем сильнее сжимали мои пальцы ее грудь, тем сильнее и громогласнее извергался этот поток звуков, увлекая нас в бушующий водопад страстей и желаний.
Ее пылающее тело выгнулось, напряглось, и я чувствовал, как оно все сильнее и требовательнее искало мою возбужденно-стоящую плоть. Охваченный единственной безумной страстью: войти в нее и испытать испепеляющий жар разбуженного вулкана, я, одним движением отбросив стул, тут же воплотил свое желание.
Нескончаемый диссонирующий аккорд заглушил ее крик, оповещая, что храм богини повержен, и дикая страсть, заключенная внутри тела, вырвалась на свободу. Многоголосие и какая-то какофония звуков сопровождали каждое наше движение тел навстречу друг другу. Наверное, такой интерпретации музыкального произведения не могли представить ни я, ни она. Одни пассажи следовали за другими, и вот, когда твердость моего инструмента достигла предела, последовал последний, завершающий аккорд, мощными толчками заявивший о себе - бурный поток вырвался из моей раскаленной плоти и обрушился в самое жерло вулкана...
Через мгновение наши утомленные тела безжизненно рухнули на пол...
- Молодой человек, что с вами? - кто-то сильно тряс мое плечо.
Приходя немного в себя и соображая откуда взялось это заплывшее жиром лицо - я понемногу стал понимать, что нахожусь на полу, между креслами, а перед носом чьи-то толстые ноги в лакированных туфлях пытаются продемонстрировать качество своих капроновых чулок.
- Вам плохо? - тот же женский голос раздался уже над самым ухом.
Поднимаясь, узнаю свою соседку справа. Я отрешенно смотрю на нее и думаю - нет, она-то уж точно из другой оперы...
С тех пор смотрю на афиши заезжих гастролеров - нет ли в репертуаре произведений Рахманинова - до чего ж эротический композитор был.