РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания.
Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.

Т. 2 – гл. 1 - мистер Джеймс Мак-Каллам.
Дома мало что изменилось даже на следующий день после свадьбы. Мэри жалуется на серьезную головную боль, которая, фактически, является предостерегающим признаком её месячных. Они и дают о себе знать очень сильно вечером. Я договорился со своими сёстрами, что прокрадусь к ним в комнату, когда все будут спать, ибо теперь, когда мы лишились своей гувернантки, они предоставлены сами себе. Я иду, конечно, но нахожу только Илайзу способной разделить со мною чувственные удовольствия. Я заставляю её пойти со мной в кровать мисс Ивлин, и ебя её, всё время думаю о ней; вспоминаю о полной вставке своего дрекола в заднепроходное отверстие в последнюю ночь перед свадьбой и задаюсь вопросом, обнаружит ли муж потерю ею девственности. Правда, мне кажется, что естественная женская хитрость легко обманет его, также как перед ним были обмануты миллионы других. Сравнив недомогание Мэри с выбранным мисс Ивлин днём бракосочетания в полнолуние, я невольно прихожу к догадке, уж не намеревалась она таким образом использовать появившуюся и у неё менструацию (у ни же она наступала одновременно) в целях его обмана.

В объятиях очаровательной Лиззи я провожу восхитительную ночь и выскальзываю из них как раз вовремя, чтобы только не быть замеченным рано встающими слугами.

Следующая неделя проходит без чего-нибудь примечательного, кроме того что Мэри становится способной присоединиться к нам с Лиззи в наших оргиях. Доктор рекомендует матери отправиться на несколько недель на побережье, и она решает, что мы все уедем на шесть недель до приглашения новой гувернантки.
Итак, мы оставляем наше удобное жилище ради прелестей довольно заброшенной деревни на берегу Западного Уэльса. Это было местечко с одной улицей и немногими разбросанными в беспорядке домами, но с красивым песчаным пляжем, обрамлённым обрывистыми скалами. Наше жилье небольшое: гостиная и спальня над лавочкой, а также две комнаты над ними. Я сплю в небольшом служебном помещении за гостиной, моя мать занимает переднюю из верхних, и обе мои сестры помещаются в комнате рядом, отделённой от неё столь тонкой перегородкой, что вынуждает нас ради получения эротических наслаждений, ставших теперь просто необходимыми для нас, искать место где-нибудь во вне.

Изучив окрестности, мы обнаруживаем в дальнем конце дюн несколько довольно укромных мест за скалами, которые скоро становятся сценами наших чувственных наслаждений. До деревни отсюда больше мили, и мы могли бы заметить с большого расстояния любого, кто бы направляется в нашу сторону; но все же, так как мы можем забыть, как быстро летит время, то находим благоразумным установить: пусть или та или другая из моих сестёр постоит на страже, чтобы дать нам предупреждение, если кто-либо станет приближаться. И так я справляюсь с ними по очереди: кладу навзничь, имею взаимное гамюширование, а затем ебу; после чего бывшая наблюдательница заменяет только что выебанную, и то же повторяется и с нею. Так дело у нас движется три дня, и мы поздравляем себя с обнаружением такого безопасного места для предания удовольствиям во всех наших склонностях.

Утро мы всегда проводим с мамой, которая занимается с нами уроками, но после послеполуденного приёма пищи, который мама считает также своим обедом, она удаляется на сиесту, а мы отправляемся на длительную прогулку и на кое-что получше. Я сказал уже, что мы полностью насладились первыми тремя дня без любого явного шанса открытия. На четвертом, пока Лиззи находился на часах на передовой, а Мэри и я после восхитительного гамаюша просто умирали во всех экстазах пролонгированной ебли вплоть до момента разрядки, я и спрашиваю её:
- Наверно это не столь уж восхитительное чувство, если он не погружается по самую рукоятку?
- Ну что вы, думаю, вовсе нет, - доносится до нас чей-то голос вблизи. - Особенно, если во влоге такой пробойник, как этот.
Вы можете легко понять как мы удивлены и поражены.
- О, нет, не пугайтесь! Я вовсе не хочу помешать вашему отдыху, - слышим мы тот же самый голос, мягкий и тихий.
Оглянувшись, видим, что он принадлежит рядом стоящему мужчине, довольно благородного вида, с очаровательно любезным выражением лица он взирают на нас, демонстрируя расстёгнутые бриджи и свою затычку в руке. Наше удивление столь велико, что мы забываем о том, в каком состоянии сами.

Mэри лежит, раскинув в стороны ноги и выставив наружу живот с открытым всем взглядам влогом; а я - со спущенными вниз бриджами и большим, едва ли уменьшившимся в толщине, но повисшим петухом. Незнакомец говорит снова:
- Я здесь вовсе не для того, чтобы помешать вашим забавам, а наоборот, чтобы во всех отношениях помочь вам. Я случайно наблюдал вас два дня тому назад. Я - здесь новичок, также как и вы. Я знаю, что вы будете брат и сёстры, и тем более восхищаюсь вами, что вы выше обычных предубеждений в этом отношении. Так что поймите меня: раз я знаю о вас всё, лучше всего было бы позволить мне стать участником в ваших забавах; тем самым вы не только заткнёте мне рот, но и все ваши удовольствия станут более интенсивными. Вот, например, эта старшая из ваших сестёр, которой предстоит заменять младшую на часах, разве не будет довольна, если и я поебусь с ней здесь?

А заметив внезапное движение со стороны Мэри, которая вдруг вспоминает, что вся её особь выставлена на показ, продолжает:
- Не тревожьтесь, моя дорогая, я ничего не сделаю без вашего полного согласия. Но я совершенно уверен, что ваш брат, которому надо каждую из вас брать по очереди, будет скорее рад, чем нет, увидеть вас в моих объятиях. Или я сильно ошибаюсь относительно его характера?
Я не могу удержаться от мысли, как точно это соответствует моим собственным размышлениям, ибо я только что калькулировал у себя в уме, насколько лучше было бы для нас сделать его нашим соучастником, а не неприятелем, отказав ему. Так что я сразу же заявляю:
- А что, может, это и на самом деле добавит кое-чего к нашим удовольствиям? Разве не здорово?
И спрашиваю Mэри:
- Позволим ему поступить по-своему?
- Нет, нет! – протестует она, натягивая юбку на колени.
Полагая, что этот отказ притворен и вызван естественным нежеланием показаться слишком уж доступной, я наклоняюсь к ней и, раскрыв ей ноги, прошу его:
- Поместите между ними свои колени, и бог вам в помощь!
- Благодарю, - говорит он и становится на колени.
И перовым делом, наклонившись вперёд, принимается вылизывать покрытые спермой губы её влога и так продолжает гамаюширование, что быстро превращает её в страстно желающую отведать его дрекол и быть им выебанной.

Как только они должным образом принимаются за это, я свищу и делаю Лиззи знак рукой подойти. Можете легко представить себе её удивление при виде Мэри в объятиях незнакомого мужчины. На меня же это зрелище производит обычный эффект, и мой чувствительный орган стоит, почти готовый лопнуть. Я заставляю её стать на колени напротив них, так что мы можем видеть восхитительную еблю, развернувшуюся перед нами, и сзади ввожу ей во влог свой дрекол. Это удваивает наше возбуждение, и мы все четверо вместе разряжаемся в восторженных криках.
После этой схватки мы садимся, чтобы продолжить знакомство, что, вы можете предположить, после такого введения не было трудным. Наш новый друг даёт мне некоторые полезные советы на будущее, одновременно одной рукой ощупывая влог юной Лиззи, а другой осторожно и довольно приятно потирая мой дрекол, очень быстро заставив его встать, после чего просит меня лечь на спину и начинает восхищаться им и хвалить его:
- Ну надо же, какого он необычайного размера! Таких огромных в вашем возрасте мне никогда не встречалось. А мой опыт, поверьте, весьма обширен.

Затем он наклоняется вперёд, и принимается посасывать мой совсем восставший дрекол. И делает это более восхитительно, чем когда-либо гамаюшировали меня любая из моих сестер, мисс Ивлин или миссис Бенсон. А уж когда он засовывает свой палец мне в заднепроходное отверстие и заставляет меня кончить и разрядиться ему в рот, то жадно глотает, и при этом не прекращает сосать, пока во мне не остаётся ни одной капельки. Это, конечно, возбуждает его, и он говорит:
- Теперь мне надо отыметь младшую. Её очередь.
Лиззи весьма охотно и сразу ложится на траву, а я сопровождаю в её влог его дрекол (довольно заурядный, хотя и длинный, но не толстый, одинаковых габаритов на всём своём протяжении и совсем уж без такого внушительно выпирающего ореха, как у меня) и, пока продолжается их схватка, тру ему заднепроходное отверстие.
-Как видите, - говорит он потом, - мне есть что добавить к вашим удовольствиям, а вам - к моим; вам есть ещё чему учиться и учиться,, а я - тот самый, кто бы мог наставить вас в еще более высоких наслаждениях, чем вам пока ещё приходилось испытывать.
И продолжает:
- Но, может быть, хватит нам на сегодняшний день? Давайте пойдём со мною в деревню. И там, у всех на виду, но так, чтобы нас никто не слышал, мы смогли бы присесть и сговориться насчёт мер ради будущих удовольствий от восхитительнейшей похотливости.
Мы весьма и весьма охотно следуем за ним и, усевшись на песчаном пригорке, устраиваем длинную беседу, в ходе которой уславливаемся о всех наших будущих излишествах. Для начала договариваемся встретиться в скалах на следующий день в наш обычный час, причём он обязуется появиться там перед нами:
- Надо же убедиться, что никто, подобно мне сегодня, там не будет скрываться. Тем временем я обдумаю вопрос о некоем другом способе встречаться. Хотелось бы, чтобы вы могли вести себя совсем непринужденно, а я - раздевать вас донага, чтобы получить удовольствие от полной вакханалии самой непристойной безнравственности.

Он показывает нам, где он временно проживает:
- Видите маленькую гостиницу по дороге невдалеке от деревни? А за её конюшнями маленький коттедж? Он состоит из спальни наверху, с раздевалкой, и маленькой спальни на случай необходимости, по проходу. Дверь оттуда открывается на берег, и нет никакой другой связи с гостиницей, кроме как идти мимо стойлового загона. Гостиничный слуга приходит утром, и приносит мне скромный завтрак из чая, яиц и гренок, после чего уносит остатки, убирав мою кровать и тому подобное. Обедаю я в гостинице в одно время с её хозяином и его семьёй. Мне сверху видно всё из моих окон, но я достаточно вдали от деревни, чтобы быть легко наблюдаемым оттуда, а ещё меньше из гостиницы; не так-то легко приблизиться к моему жилищу и со стороны песков; - так что я тут почти как в сейфе избавлен от какого бы то ни было наблюдения.
Эти преимущества впоследствии побудили нас выгодно их использовать.
Имя нашего друга было Мак-Каллум, Джеймс Maк-Каллум, ответвление большого шотландского клана того же названия, в ту пору ему было приблизительно 30 лет, он любил спорт, особенно рыболовный, о чём свидетельствовали соответствующие орудия, наполнявшие его комнату:
- Я довольно часто бываю в Уэльсе. Тут так много хороших форелевых потоков!.
Его обычным местом жительства был Лондон, и завязавшееся здесь наше знакомство продолжилось там, о чём я ещё буду иметь возможность поминать.
Но вернёмся к назначенной на следующий день, в субботу встрече в скалах. Мистера Мак-Каллума мы находим на его посту.
- Всё в порядке, - заверяет он, - ничто нам не угрожает, и можно приступать к действию. Я беру на себя обязанности распорядителя церемоний. Чья очередь быть первым на часах? Мэри? Вперёд! Пусть теперь Чарли снимет свои бриджи, а Лиззи освободится от своего платья и избавится от корсета, если она уже его носит.
Затем велит мне лечь на спину, а Лиззи заставляет встать на колени над моей головой,
- Нижней частью к нему! Вот так! А теперь отодвиньтесь назад, чтобы предоставить его рту свой очаровательный вложек. А нижнюю юбку и сорочку хорошо бы закатать себе на плечи.

Таким образом её клитор оказывается в полном распоряжении моего языка, она может полностью опустить свои ягодицы на моё лицо так, что я в свою очередь могу пропихнуть свой язык в её влог и вылизать им все её выделения по мере того, как она разряжалась; и в то же самое время, охватив очаровательные пухлые твёрдых ягодицы одной рукой, другую оставляю свободной, чтобы трахать её в задницу и стимулировать таким образом ещё больше её страсти.
Я уже рассказывал вам, как естественно она воспринимала она удовольствия, доставляемые через зад.
А тем временем мистер Maк-Каллум в самой восхитительной манере продолжал гамаюшировать мой дрекол, в этом искусстве он далеко превосходил многих, кого я только потом знал. Конечно, он поработал и как форейтор, или как постильон, если говорить по-французски, трахая в том же самом время мой забой. Он заставляет меня очень сладострастно излиться ему в рот в тот самый момент, когда дорогая Лиззи изливает на меня свои восхитительные расходы.
Мы лежим восхищенные в течение некоторого времени прежде, чем мы можем пошевелиться. Затем, приподнимаясь, я желаю возвратить комплимент, который мистер Mак-Каллум. отдал моему дреколу, когда сосал его. Но он его отклоняет, говоря:
- Я ещё буду иметь честь преподать вам всем новые удовольствия прежде, чем мы расстанемся. Но мои силы нельзя сравнить с вашими, поскольку ваша юность позволяет вам быть более активными. Так что в настоящий момент мы лучше побалуемся наблюдением вблизи, а сладкими ласками наших членов, и нежными щекотаниями я скорее сделаю вас обоих более готовыми к любовному соревнованию.

Он гамаюширует Лиззи, подрачивая мой дрекол, и очень скоро приводит нас в такое состояние возбуждения, что мы оказываемся готовы к чему-нибудь более серьёзному. На сей раз он отдаёт предпочтение прямому действию, потребовав, чтобы я опять лёг на спину, но Лиззи размещает надо мною, но дрекол мой вводит ей непосредственно в восхитительно напряжённую меточку. И когда тот полностью оказывается вставленным, он продолжает командовать ею:
- Прежде чем улечься на него, вам следует не спеша поработать.
И склонившись лицом вплотную к моим стручкам в течение короткого времени наблюдает за движением моего дрекола, вставляя свой палец то в задницу Лиззи, то в мою. А потом, поднявшись, говорит:
- Остановитесь малость, мои дорогие, но не отодвигайтесь. Я собираюсь дать вашей сестре, Чарли, урок получения самого восхитительного двойного удовольствия.
После чего, поплевав на свой дрекол и поднеся некоторое количество слюны к розовому отверстию её задницы, он предлагает ей:
- Вы не позвольте мне вставить туда мой дрекол?
Лиззи размышляет недолго, ведь она была большой любительницей получать удовольствие именно таким образом и часто уже наслаждалась этим маршрутом.
- Пожалуй, попробуем, - скромно отвечает она.
- Я буду осторожным, чтобы не причинить вам боль, - успокаивает он, - и буду настолько нежным, насколько это только возможно... Выставьте, пожалуйста, побольше свой зад и напрягитесь, как если бы хотели опорожниться от кое-чего, это облегчит мне вход и причинит вам меньше боли.
Вы можете вообразить, как про себя была довольна Лиззи! Она выполняет все его рекомендации, - и он с большой мягкостью преуспевает в том, чтобы вложить свой дрекол ей в ножны между ягодицами.
- Главное, моя дорогая, вы вынесли превосходно. Вижу, вы способная ученица; теперь вам ничего не остаётся, как только исступлённо восторгаться одновременным действием двух дреколов. И вам, Чарльз, пора поработать. Продолжите изящные давления на свою очаровательнейшую сестру. Она уже в восторге от того, как жалуют её наши возбуждённые члены.

Мы таким образом начинаем первый урок сдвоенной ебли.
От мучительных ощущений восторженного удовольствия, произведенного на её эротические нервы сдвоенным спариванием, Лиззи почти обезумела. Я также настолько близко чувствую протирку дрекола мистера Мак-Каллума около своего, будто небольшая мембрана, отделяющая задний проход от влога, так сильно натягивается этими двумя членами, её сдавливающими, что создаётся впечатление, будто между ними ничего уже нет. Такое восторженное возбуждение приводит дела к быстрому завершению. Лиззи от избытка удовольствия кричит так громко, что прибегает несколько встревоженная Мэри:
- Что случилось?
Её удивлению нет предела при виде, который ей приходится созерцать. Но мы оказываемся слишком безумно погружёнными в непристойнейшее наслаждение и сладострастность, чтобы быть разумными к любому вмешательству.
Что касается Лиззи, то её охватывают такие конвульсии экстаза, которые заканчиваются довольно истерическим припадком, что тут же встревожило нас и заставило выйти из изящных ножен, в которых мы были с таким восхищением погружены. Чуть позже дорогая Лиззи приходит в чувства, и принимается рыдать, объявляя:
- Я никогда прежде не знала, что означает такое удовольствие... Я на седьмых небесах восхищения! И не могу желать никакой лучшей смерти, чем умереть в такой муке удовольствия!
И бросившись в объятия мистера Mак-Каллуга, целует его с предельным усердием и восклицает:
- О, дорогой вы человек! Как я люблю вас за то, что преподали мне такой восхитительный способ любить. Вы можете иметь меня всякий раз, когда и где вам вздумается. Я буду любить вас также, как и своего дорогого брата Чарли!
Повернувшись ко мне, она также тепло обнимает и меня. Затем, надев своё платье, она отправляется на наблюдательный пункт, сказав:
- Пусть теперь Мэри останется, чтобы подобным же образом отведать сладости сдвоенной ебли.
- Мне несколько боязно пускаться в такое испытание, - пробует возражать та.
Но мы, ссылаясь на экстазы наслаждения, в которые это кидало Лиззи, убеждаем её попробовать.
- Ну что ж, пожалуй что и попробую. Причём весьма охотно... Но только если это может быть выполнено с несколько менее увесистым членом Мак-Каллума. Хорошо?
- Хорошо! - соглашается тот и принимается за те же самые предварительные маневры: ставит Мэри на колени поближе к моему рту, а сам принимается высасывать мой дрекол, и, зафиксировав свой взгляд на её хорошо развитых ягодицах, восклицает:
- Какое пиршество для моих глаз! Вот уж поистине меня ждёт большое наслаждение! Чарльз, прошу вас, оставьте её забой моему пальцу, чтобы я потрахал заднепроходное отверстие вашей сестры, в то время как я сам сосу ваш дрекол. Такая комбинация представляется мне достойной самого пикантного восхищения.
Мэри оказывается здорово возбуждённой и довольно обильно истекает мне в рот, в то время как я быстро следую за нею в рот мистера Mак-Каллума, который отнюдь не позволяет моим каплям пропасть впустую.

После того как мы достаточно отдохнули, его похотливые прикосновения и ласки, и похвалы нашим частям вскоре снова достаточно возбуждают нас.
- О, - замечает он, - я вижу, вы способны снова к активным действиям! Что же, пусть Чарльз, как это уже было с Лиззи, укладывается на спину, Мэри же, широко расставив ноги, присядет над ним, а я своей рукой введу его дрекол к ней во влог... Вот так! Ого, он, этот влог, оказывается довольно протяжённым!
Когда я должным образом оказываюсь охваченным в её горячем и пульсирующем влоге, она принимается за свои возбуждающие надавливания, словно французские щипчики для сахара. Таким талантом она владеет с необыкновенным совершенством. И тогда я, наклонив её к себе, сжимаю в объятиях и приклеиваю свои губы к её. В общем получаются язык объятий и любовный поцелуй.
- Какая красота! - восхищается между тем её задницей наш достойный распорядитель церемоний. - Как я рад видеть эти проносящиеся у меня перед глазами красоты более полными, чем те, чито у младшей сестры,. Можно я и им отдам дань уважения, сначала нежно поцеловав их?.. Вот так!. Затем протолкну свой язык в розовое отверстие и как следует пощекочу его... Вот так! А теперь смочу свой дрекол и приложу его к нежной впадине... Она подобна розовому бутончику.
- Не думаю, что вы можете преуспеть, - критически замечает Мэри.
- Да, пока без успеха, - соглашается Мак-Каллум. - Но это только на первых порах... – Вытащите, Чарльз, свой на минутку.
Я делаю это. А он продолжает извещать меня о своих действиях:
- Вонзим-ка по паре пальцев по самую рукоятку: вы ей во влог, я в сраку, - и совершим несколько толчков. Вот так… Это чтобы возбудить её и избавить от мысли поберечься. Ибо первая трудность состоит прежде всего в ненамеренном сопротивлении: Мэри стискивала внутренность своей срачки, вместо того чтобы расширить её. Теперь, мне кажется, она достаточно возбуждена и думает, что я собираюсь и дальше только это и делать, что трахать её. Ан, нет!

Он внезапно забирает свои два пальца, которые держал у неё в заднице, толчком заменяет их дреколом, и прежде чем Мэри что-либо поняла, вкладывает его ей в ножны, причём больше чем наполовину. Она слабо вскрикивает, но мы, крепко обхватив её - он за бёдра, а я (поскольку видел всё, что он делал) за талию, - препятствуем тому, чтобы она вздрогнула и выбросила его, что было её первым позывом.
- Я больше не буду двигаться, пока не улетучится всякое неприятное ощущение, - успокаивает он её.
В течение двух или трех минут, пока он застыл, я занимаюсь притиркой конца своего дрекола к хорошо развитому клитору Мэри, и когда по её возбужденным движениям я нахожу, что её страсти пробуждаются, то без особой трудности просовываю его ей в сжатое влагалище . Mистер Мак-Каллум, обнаружив это моё проникновение, попробовал и сам со своего пункта нападения достигнуть крайнего предела. Мэри снова судорожно открывает рот и сдавленным голосом заявляет:
- Я сейчас задохнусь от этого!
- Ещё немного терпения! - уговаривает её Мак-Каллум.
Постепенно, очень нежными движениями мы доводим её до предельного состояния возбуждения, и она, так же как мы оба, приходит в счастливый восторг, взрывается и впадает в исступление. Почти четверти часа потом она лежит между нами, учащённо дыша и вся трепещущая.
Я уже нахожу себя в состоянии возобновить свои усилий, но мистер Mак-Каллум поднимается и, вынув свой сильно пахнущий дрекол из тесного углубления, в котором он пребывал с такими иступлёнными восторгами, говорит нам:
- Что ж, мы должны быть явно довольными работой, проделанной сегодня. Но у меня в голове есть план на следующий день.
Его он излагает нам уже по дороге в деревню:
- Вы могли бы завтра, вместо того чтобы идти снова в скалы, придти ко мне в коттедж? Там бы мы могли раздеться до гола и затеять превосходную непристойную оргию. Разве не восхитительно?
Мы сердечно одобряем этот план и после забавной беседы расходимся, чтобы встретиться на следующий день на песках, но в противоположном от скал направлении, чтобы потом приблизиться к его коттеджу с наименее заметной стороны.
После обеда на следующий день в наш обычный час мы начинаем нашу якобы обычную прогулку, но, выйдя из деревни, и учитывая, что большинство её жителей предпочло набиться в церкви на послеполуденной службе, сворачиваем свои шаги и оказываемся перед дверью мистера Mак-Каллума.

Он, видимо, видел, как мы приближаемся, потому что оказывается готовым впустить нас без стука. Мы немедленно перемещаемся наверх в спальню и, не теряя времени, раздеваемся там совершенно до гола. После некоторого предварительного восхищения этими двумя девочками, - вроде того, что "ваши формы конечно достойны стать лекалами красоты", - мы укладываемся в кровати. Я и Лиззи взаимно гамаюшируем друг друга, с обычным сопровождением в очаровательных отверстиях наших седалищ. Мистер Maк-Каллум и Мэри, поскольку его воображение было сильно поражено её роскошным седалищем, следуют нашему примеру, После того как у нас происходит счастливое и довольно восхитительное извержение, после которого следуют новые взаимные объятия и поцелуи, мы помещаем девочек во все мыслимые позы, пока не обнаруживаем себя еще раз готовыми продолжать кое-что более серьезное, чем гамаюширование. Мистер Mак-Каллум, действовавший по обыкновению как распорядитель церемоний, приказывает:
- Мэри пусть ляжет на спину, а Лиззи опрокинется на неё так, чтобы смочь гамаюшировать её влог и щекотать отверстие в её заднице, в то время как Мэри должна будет одной рукой трахать клитор Лиззи, а другой играть с моими стручками. Сам же Чарли введёт свой дрекол в восхитительный забой Лиззи.
И когда все они так расположились, он два пальца втирает в моё заднепроходное отверстие и говорит:
-Теперь я собираюсь посвятить вас, Чарли, в наслаждение, которое получается, когда вы одновременно и дающий и получающий.
Так, говоря, он увлажняет слюной свой инструмент и моё заднепроходное отверстие, после чего продолжает очень осторожно вводить его туда. Я уже описывал его петух как не очень-то толстый, следовательно первая часть его вставлялась довольно легко, но чем дальше его стояк продолжал свой путь внутрь меня, разворачивая меня в ширь, тем необычней и отвратительней чувствовал я себя, будто меня пинали в зад; так что вынужден был попросить:
- Остановитесь немного!
Он оказывается слишком опытен в искусстве, чтобы тут же не отреагировать на мои чувства:
- Хорошо, хорошо! Через минуту или две всё пройдёт!
И оставляет меня в покое на это время. И так делает паузу за паузой, пока я не говорю ему:
- Можете теперь попытаться продолжить.
Он немного отодвигается и, хорошенько поплевав на черенок, осторожно и медленно, но твёрдо вводит его по рукоятку, словом так далеко, как его живот и мои ягодицы позволяют.

При следующей небольшой паузе, я вдруг ощущаю пульсирование своего дрекола, который, как бы реагируя на давление, осуществляемое в моём заднепроходном отверстии, накаливается до рабочего состояния и начинает медленные толчкообразные движения внутрь, что, вместе с горячими и чувственными давлениями и движениями моей собственной маленькой партнёрши, взволнованной и пальцем Мэри и моим дреколом, начинает воспламенять мои страсти, и скоро наши движения становятся довольно пылкими.
Я даже не мог когда-либо вообразить ничего сравнимого с чрезвычайно восхитительным экстазом, который произвело на мои эротические нервы это двойное действие. Задыхаясь, я мучительно трепетал от интенсивного наслаждения, и в момент, когда приблизился великий и восторженный финал , заревел точно осёл, что, когда мы несколько остыли, здорово развлекло всех нас. Действие удовольствия внезапно усиливается, и мы проваливаемся в безвременье, превращаясь в некуюнеподвижную кучу находящихся друг под другом тел.
- И как только бедная Мэри вынесла такую тяжесть, - удивляется кто-то из нас.
- Эта сцена так возбудила меня! – объясняет та. - Ведь ничего подобного со мною до сих пор не происходило. Так что я ничего не почувствовала.
В конце концов мы поднимаемся, и после необходимой очистки решаем отведать вино и пирог, которые заранее предусмотрительно приготовил мистер Мак-Каллум.
- После этого, - говорит он, - я бы рекомендовал вам в течение некоторого времени воздержаться от ебли. Давайте лучше устроим какую-нибудь домашнюю игру.
И мы с наслаждением принялись возиться, ограничиваясь шлепками по задницам друг друга и на удивление диким и шумным смехом - пока наши два петуха твёрдо не вскакивают и не показывают, что мы опять готовы вступить в новые сражения. На сей раз Лиззи ложится, а Мэри гамаюширует её. Мистер Mак-Каллум входит в её заднепроходное отверстие, а я пытаюсь сделать то же самое с ним, однако довольно безуспешно.
- Да, - констатирую я, - мой висяк наверно слишком толст для вашего забоя.
- А у меня он очень маленький для мужчины, - соглашается он.
Затем мы затеваем другую шумную игру, и, переместив Мэри вниз, Лиззи над нею, но на сей раз я ебу её во влог, причём по её просьбе:
- Нельзя же целиком этим пренебрегать! - сказала она.
Mак-Каллум, как и в предыдущий раз, берёт меня сзади, а так как условия оказываются более благоприятными, то и получается большее удовольствие. Однако, поскольку наши предыдущие упражнения утолили самый острый аппетит, это позволяет протянуть наше удовольствие намного дольше, пока, наконец, мы не замираем во всей агонии, проистекающей от столь великолепной комбинации частей.

Прежде, чем мы расходимся, у нас происходит ещё одна восхитительная генеральная ебля. Лиззи снова ебётся со мной и занимается содомией с мистером Mак-Келлумом, которому она объявляет:
- А всё-таки любой другой комбинации я предпочла бы дрекол своего брата, который так безумно пожирает сейчас мой маленький и туго прилегающий влог. Продвижение же вашего, мистер Mак-Келлум, при одновременном давлении его большего оружия во влоге, заставляет меня чувствовать, словно в моей заднице ещё чего-то не хватает. Ну, хотя бы пальца Мэри!
- В вашей заднице?
- Ну да!
Мы скользим по своему скаковому кругу с ещё большим удовольствием и сладострастием, чем прежде. Лиззи от силы получаемого ею наслаждения впадает в настоящую истерику, и все мы рухнули рядом с бедной Мэри и долго лежим, заключённые в объятия друг друга.
На этом наша самая восхитительная сегодняшняя оргия и заканчивается. Мы подвергаем себя чистке, а затем одеваемся и расстаёмся не без многочисленных сладких объятий и обещаний возобновить восхитительные сцены, которые только что сыграли. И действительно, мы часто и часто повторяем их, время от времени варьируя их с посещением скал, чтобы, не дай бог, не быть замеченными, как непрестанно двигаемся по дороге к коттеджу.
Наши шесть недель подходят к концу так стремительно, что мы не успеваем понять, что время уже прошло. Однажды утром мама информирует нас:
- Послезавтра мы должны будем уехать.
Вы можете предположить силу нашего разочарования. Но ничем помочь себе не могли. И в тот же день встречаемся в скалах с нашим очаровательным другом, меланхолично настроенные от предстоящего расставания с ним, а потому не настолько пламенные, чтобы общаться с ним как обычно. Но всё же решаем устроить на прощание завтра в коттедже основательную добрую оргию.
Как и условились, мы встречаемся и принимаемся, в силу умения каждого, доставлять друг другу наслаждение, используя любую выдумку, чтобы снова возбудить наши ограниченные силы. Оба мы, мистер Мак-Каллум и я, должно быть, разрядились шесть - семь раз, но девочки, будучи более легко возбудимыми в своих прекраснейших органах совокупления, взрывались в экстазе приблизительно девять или десять раз; пока не исчерпанные полностью, мы, из-за нехватки силы, не отказываемся от продолжения игры, чтобы одеться и расстаться.
- Надеемся, мы встретиться вновь, - плачут девочки.
Мы обмениваемся адресами, и мистер Мак-Каллум обещает:
- Вот приеду на рыбалку в ваши края, где, надеюсь, мы сможем найти средства возобновить наши распутные забавы, столь нам понравившиеся.
Наконец мы покидаем его. Как будет замечено в продолжении, непредвиденные события унесли меня из дома, прежде, чем мы смогли встретиться снова; и это случилось в Лондоне, где, в его собственных палатах, мы возобновили наше очаровательное общение, и возобновили занятия искусством похоти.