РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания. Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.

Т. 1- гл. 3. Моя сестра Мэри.
Нет нужды говорить, что, истощённый многочисленными схватками, которые мне пришлось выдержать на любовном поле битвы, я впадаю в глубокий-глубокий сон, пока не пробуждаюсь от грубой встряски. Я открываю глаза и с удивлением вижу свою сестру Мэри. Обвив свои руки вокруг моей шеи и целуя меня, она говорит:
- Ну и ленивый же вы мальчик! Знайте же, что все уже внизу и завтракают, а вы всё ещё спите. Что это нашло на вас?
- О! - отвечаю я, - меня так напугал ужасный сон, что после этого так долго лежал с открытыми глазами, что, когда опять заснул, то проспал.
- Что ж, быстрее вставайте!

И полностью стащив с меня одежду, она оголяет целиком мои половые органы с полностью поднявшимся, как обычно у юнца при пробуждении, петухом.
- О! Чарли, - говорит Мэри, с удивлением устремив глаза на его толщину и длину. - Как выросла ваша заготулина!
И дотрагивается до неё.
- А почему она столь же тверда? Как дерево! И видишь, как красна её головка.
- Ах! моя дорогая Мэри, я узнал великую тайну об этой вещи, которой я поделюсь с вами тотчас же, как только мы сможем оказаться наедине и никто не сможет нам помешать. Сейчас нет ни места, ни времени, но прежде, чем вы сойдёте вниз, позвольте мне взглянуть, как там ваша бедная маленькая Фанни. Ведь я не видел её с тех пор, как мисс Ивлин столь плохо обошлась с вами, ужасно вас исхлестав.

Мы пользовались этим инфантильным выражениям, когда в нашем невежестве и невиновности производили взаимные экспертизы отличия наших полов, а моя сестра оставалась всё ещё столь же неосведомленной и невинной, как и раньше. Поэтому она сразу же задирает все свои юбки, чтобы я посмотрел на неё.
- Приляг-ка на мгновение ко мне.
Она подчиняется. Я восхищён. Выдающееся положение, которое принял её венерин холмик, выросшие подобно мху небольшие завитки, и вздутые губки её крошечной щелки - всё кажется мне довольно очаровательным и многообещающим. Я наклоняюсь и целую это, языком облизываю небольшой, но уже заметный клитор, тот немедленно крепчает, а она конвульсивно дёргается своей поясницей.
- О! Чарли, как же это здорово! Что вы сделали? О, как здорово! Ах, умоляю, продолжайте!
Но я останавливаюсь и говорю:

- Не сейчас, дорогая моя сестра... Но когда мы сможем где-нибудь уединиться, я сделаю это и кое-что ещё намного лучше. Всё это связано с великой тайной, которую я должен сказать вам. Так что быстро спускайтесь вниз и скажите им, почему я проспал, но ни слова кому бы то ни было о том, что я говорил вам только что… Я спущусь мигом.
Она уходит, говоря:
- О, Чарли, дорогой, то, что вы сделали сейчас, было настолько здорово и заставляет меня чувствовать себя настолько странно... Найдите же скорее возможность сообщить мне всё об этом!
Мне хватает всего несколько минут, чтобы закончить свой туалет и явиться к завтракающим.
- В чём дело, Чарли? - вспыхивает моя мать. - Что это за неприятный сон?

- Едва ли я смогу рассказать вам, моя дорогая мама, - он был столь запутан; но мне угрожали, какие-то неприятно-выглядящие мужчины собирались убить меня, и наконец, подняв на высокие камни, cброcили вниз. Мука и испуг пробудили меня в крике и совсем вспотевшем. Я не мог потом заснуть в течение многих часов, даже при том, что я спрятал голову под одеждой.
- Бедный ребенок, - говорит миссис Бенсон, продолжая спокойно поглощать свой завтрак. - Как вы, должно быть, испугались.
- Да, мэм, тем более что, пробудившись с криком, я убоялся, что, возможно, потревожил вас, так как внезапно вспомнил, что уже не у мамы в комнате, а по соседству с вами. Надеюсь, что я не разбудил вас?
- О, нет, мой дорогой мальчик; я совсем не слышала вас, иначе я бы встала, чтобы увидеть, что же случилось.

И я перехватываю взгляд миссис Бенсон и по её выражению и лёгкому кивку нахожу, что ей понравилась рассказанная мной история.
После завтрака мы, как принято, направляемся в классную комнату. Я нахожу, что мисс Ивлин в своих манерах более добра ко мне, чем обычно. Она заставляет меня встать ближе к ней при выслушивании моих уроков, порою позволяя своей левой руке опуститься вокруг моей шеи, в то время как пальцем правой водит по моей книге, и слегка надавливает ею, прежде чем снова поднять её. Эти маленькие нежности часто повторяются, как если бы она желала и дальше приучить меня или себя к подобной привычке, так чтобы, несомненно, постепенно увеличивать их до кое-чего более определенного. Я не могу не почувствовать, насколько различный эффект эти ласки произвели бы двадцатью четырьмя часами ранее; но теперь, когда страсти удовлетворены, а я захвачен новой любовью, к миссис Бенсон, казалось бы неизбежного восстания петуха, вызванного этими ласками мисс Ивлин, не происходит.

Не то чтобы что я отбросил все желания обладать ею. Напротив, урок, полученный мной прошедшей ночью, только ещё более увеличивает моё желание поиметь и мисс Ивлин. И поэтому я ни в коем случае не отвергаю явленные ею ласки, но лишь невинно вглядываюсь ей в лицо и нежно улыбаюсь.
После полудня она более экспансивна и притягивает меня к себе рукой, возложенной мне на талию, и мягко прижимает меня к своей персоне, говоря:
- Что ж, вы проявляете должное внимание к своим урокам... И жаль, что я вынуждена была так строго наказать вас неделю назад.
И, притянув меня к своим губам, даёт мне сладкий поцелуй, который я с рвением возвращаю. Я чувствую, как мой дрекол поднимается до предела, поскольку эти ласки взаимны и поскольку мисс Ивлин держит меня тесно прижатым к своему бедру, она, должно быть, чувствует, как он пульсирует напротив неё.
То, что это так, у меня нет сомнения, поскольку её лицо вспыхивает и она говорит:
- Ну и ну, что делается... Идите-ка на своё место.

Я повинуюсь; она же, явно взволнованная, поднимается и оставляет помещение, её отсутствие длится четверть часа. У меня нет сомнения, что ей это время понадобилось, чтобы охладить свои чувства, и ко мне приходит мысль, не умудрится ли она уже на днях поиметь меня. Что ж, я могу позволить себе оставить это на её собственное усмотрение, ведь моя другая (с прошлой ночи) прелестная учительница должна занимать меня здесь упражнениями и охлаждать шипение страсти, которая бы в ином случае заставила бы меня и потрудиться.
Ничего особенного не происходит в течение дня; миссис Бенсон нарочито безразлична ко мне и ни разу не попробовала приблизиться или проявить ко мне фамильярность; я ищу её взгляды и следую её примеру.
Мама рано посылает меня в постель:
- Ведь вы же не выспались предыдущей ночью, и я боюсь, как бы вам не стало хуже .

На сей раз моя прелестная наставница находит меня крепко спящим и будит только после того, как заканчивает свой вечерний туалет и оказывается полностью готовой принять меня в свои объятия. Я вскакиваю и тут же, не произнеся ни единого слова, опрокидываю её на спину и оказываюсь в её восхитительном влоге настолько далеко, насколько в силах ввести свой твёрдо стоящий дрекол. Моя энергия и ярость, кажется, нравятся леди и стимулируют её отвечать на каждый нетерпеливый выпад такой же нетерпеливой поддачей вперёд. В такой спешке очень быстро наступает кризис - со взаимными вздохами, "охами" и "ахами", мы падаем истощенными и лежим в течение очень короткого времени, после чего прелестная миссис Бенсон говорит:
- Отчего, Чарльз, вы так свирепы со мной? Что за спешка? Правда, это было довольно здорово, и я прощаю вас, но в дальнейшем вам следует быть более разумным.

- О, моя возлюбленная наставница, как мне исправить это? Вы так прелестны, и настолько добры ко мне! Я обожаю и люблю каждую часть вашего прелестного тела. Да, понимаю, что был слишком порывистым... Но я попробую компенсировать это, целуя и лаская дорогой источник всех моих радостей.
Она не противится:
- Что ж, делайте то, что вам нравится.
Соскользнув с кровати, я приникаю губами и языком к её восхитительному влогу, совсем влажному после нашей взаимной разгрузки. Он оказывается настолько сладким на вкус, что я сначала начинаю облизывать между губами и прикладываюсь к её возбужденному клитору, а большой и другой пальцы заставляю работать также, как и предыдущим утром, когда бросал её в экстаз восхищения. И вот она снова получает восхитительную разгрузку. Поднявшись затем с колен, я толкаю в её здорово увлажнённый и бархатный влог свой дрекол - как вы можете вообразить, он был особенно безудержен после контакта моих уст с изящными гениталиями, что я сосал.
- Остановитесь, Чарльз, дорогой! Я покажу вам другую позицию. Хотите, чтобы ваш восхитительный укол легко и полностью поместился в ножнах, которые так очаровательно возбуждены вами? Тогда прилягте справа от меня - на бок, на бок.
Продолжая лежать на спине, она закидывает свою правую ногу на мои бёдра и говорит:

- Согните свои колени и подайте их вперёд, раздвиньте ноги, или лучше приподнимите правую.
А сама просовывает своё левое бедро между моими бёдрами, затем, слегка извиваясь, приподнимает ко мне свой зад, так что губы её влога оказываются непосредственно перед моим дреколом, схватывает его своими тонкими пальцами и уверенно направляет в грот Венеры. Я делаю один или два толчка, а она раз или два вздымается и опускается, чтобы удобнее приютить его.
- А теперь,- говорит она, - лучше всего будет поступить с ним так: можно непрерывно продолжать, или же время от времени останавливаться для всякого рода объятий или разговоров, как нам понравимся. Вам вполне удобно?
- О! просто очаровательно! - отвечаю я.
Ещё бы: моя рука с восхищением блуждает на всём протяжении её живота и малышек, а потом мой рот принимается сосать ту из них, что ближе ко мне.

- Ну вот, дорогой, пока что достаточно... Мне хотелось бы кое о чём побеседовать с вами. Во-первых, позвольте поблагодарить за ваше очень осторожное поведение днём, оно весьма оправдывает доверие, вам мною оказанное. Ваше повествование о сне было превосходным и точно попало в цель. Надеюсь, мой дорогой Чарли, что под моим покровительством вы станете образцовым любовником - ваша способность уже проявлена несколькими способами. Прежде всего и лучше всего - это то, что при всех внешних признаках мальчика, вы - настоящий мужчина, и даже лучше многих. Вы уже показали большое благоразумие и находчивость, сообразительность. И нет никакой причины сомневаться в том, что вы станете всеобщим любимцем у нашего пола, как только поймут, - те из осторожности, а кто-то иначе, - что осторожность - козырная карта успеха с нами. Увы! мало кто из вашего пола понимают это. Позвольте мне внушить вам один завет, мой дорогой Чарльз. Мы не сможем долго продолжать наши теперешние отношения. Мой муж возвратится и увезёт меня. Да, обстоятельства через какое-то время могут бросить нас опять в объятия друг друга. И уверяю, вы всегда останетесь желанным для меня... И всё же, само моё отсутствие вынудит вас искать другие выходы для страстей, которые я пробудила и просветила в их силе.

У меня есть один совет, как вести себя с вновь появившимися возлюбленными - что вам надо, чтобы поиметь их. Мой дорогой Чарльз, как бы много вы ни воображали о себе, сблизившись теперь со мною, с ними же - позвольте им всем какое-то время воображать, будто каждая первой обладает вами. Прежде всего, это им вдвойне будет приятно, но также и увеличит ваше наслаждение. Уже проявленная вами осторожность заставляет меня думать, что вы увидите все преимущества такого поведения. Могу добавить, что, если женщина заподозрит, что вы уже кем-то раньше наставлены, она ни за что не отстанет, пока не вытянет из вас тайну вашего первого наставления. Вы могли бы, конечно, рассказать некую басню о петухе и быке, но в поисках истины и при попеременном опросе, когда вы будете меньше всего думать об этом, она заставит вас противоречить саму себе, и правда будет наконец выявлена. Конечно, это было бы несправедливо по отношению ко мне, которая многим рискнула, чтобы дать вам прошлой ночью эти самые наставления.

- Восхитительные наставления! Надеюсь, их ещё будет много.
- Да, вот ещё что... Уразумейте, мой дорогой Чарльз, во всех подобных случаях вам следует разыграть роль невежды, который ищет наставления, ибо имеет смутные представлениями о том, как приступить к этому.
И добавляет:
- Надеюсь, пока я рядом с вами, никакого такого случая не возникнет. Но уверена, при вашей-то страстности и способности, славный вы мой парень...
И, отталкивая, заканчивает:
- Я! - Я! - Я ув - уверена, что они будут воз- - возникать.
Таким образом завершается очень мудрый и превосходный совет этой очаровательной женщины. Не думайте, что я не уделил ему должного внимания, её очень разумные максимы и на самом деле стали путеводными в моей последующей жизни, и именно им я стал обязан своими успехами у женщин, иначе бы навряд ли полученными.
А затянулось её здравомыслящее рассуждение потому, что мой дрекол зашёл так далеко и так сильно запульсировал в её восхитительном влоге, что привёл её тело в оживлённое движение, что и заставило её прерывать и сокращать слова.

- Ч-чарли, м-мой догой, про-суньте с-свой с-средний палец и по-трите им на моём клиторе.. И по-пососите со-сосок на моей дру-другой ма-малышке… И про-продолжайте работать своим великолепным уколом.
- Как пожелаете, - отвечаю я и принимаюсь выполнять её просьбу.
Она вторит мне с искусством, весьма специфическим для неё, и наконец, мы падаем в обморок, сражённые сверхмощной и необыкновенно восхитительной любовью. Великолепная позиция, в которой мы оказались, делает почти невозможным утратить опору, и даже если бы мой дрекол сжался бы до ничтожных размеров, чудесная сила удержала бы его во владении моей очаровательной учительницы, предотвратив всякую возможность выхода.

В последующие ночи я часто падал крепко спящим, причём он оставался полностью ею поглощённым, и когда пробуждался спустя несколько часов, то находил, что её сверхнеобычная сила удержания придавала ему твёрдость, хотя, казалось бы, он должен был сморщиться и превратиться в простой кусок рыхлой плоти. Вот и сейчас, придя в чувства, я обнаруживаю, что всё еще сохраняю своё место. Мы возобновляем свою беседу и продолжаем играть, пока меня снова не одолевает сильное желание начать любовное сражение. Моя благоразумная учительница желает мне:
- Давай пока не будем, поспим и освежимся, а то как бы все наши усилия не оказались напрасными.
Но юность и сопротивление придают мне храбрости и задора, и будучи надежно внедрённым, я держу её словно в тисках, одно из её бёдер сжато моими так, что не позволяет ей увернуться. Просунув вниз свой палец к её затвердевшему клитору, я так возбуждаю её, что ей больше ничего не хочется, как только довести дела до кризиса.
- Остановитесь, мой дорогой,- говорит она, - и мы возобновим наше наслаждение в другой позе.

Убрав свою ногу с моей поясницы, она поворачивается на бок, чтобы представить мне свои великолепные ягодицы, прижимается ими к моему животу и бёдрам, тем самым как бы вводя мой дрекол ещё дальше, чем он был в ней до этого. Кроме того, во всех этих позициях, где женщина представляет вам свою роскошную заднюю сторону, это всегда является более возбуждающим и позволяет больше захватить вас, чем любой другой способ. Мы довольно основательно наслаждаемся этой роскошной еблей, и, не разжимая объятий, впадаем в какую только можно вообразить сладчайшую дремоту.
Это был один из тех случаев, когда я, впав в глубокий сон, просыпаюсь приблизительно пять часов спустя, находя свой дрекол всё ещё легко удерживаемым в бархатистых складках одного из самых восхитительных влагалищ, когда-либо созданных для блаженства мужчины, да и, пожалуй, женщины также. Вы можете легко вообразить, как быстро мой дрекол, обнаружив себя всё ещё в столь очаровательных казармах, раздувается до своего привычного размера.

Я оставляю его в довольно спокойном состоянии, не позволяя ему ненамеренно пульсировать, хотя и понимаю, что этого не избежать, и подальше отстраняю свой торс от моей прелестной учительницы, чтобы восхититься широтой её плеч, красотой верхней части руки, изящным жёлобом на пояснице, выпуклостью бёдер и великолепными выступом и округленностью безмерных ягодиц. Слегка и медленно поддаю вперёд и назад в её сочных ножнах, пока она не пробуждается от острых ощущений, вызванных моими лёгкими движениями, а так как вся её похотливость безмерно возбуждена, то происходит ещё одно довольно восхитительное столкновение, заканчивающееся, как обычно, смерти подобным исчерпанием.
- Ну хватит! - заявляет она и выпрыгивает из кровати. - Для одной ночи достаточно. Отправляйтесь-ка к себе в комнату!
А там, должен признаться, я очень быстро засыпаю и крепко, без просыпа дрыхну.

Таким же образом одна за другой проходят несколько ночей, пока однажды миссис Бенсон, ссылаясь на полнолуние, не жалуется, что у неё болит голова и что она ощущает себя нездоровой. Меня это очень сильно тревожит, но она, воспользовавшись благоприятным моментом, говорит мне:
- Это довольно естественно, а что это такое, я объясню вам ночью.
Ночью она приходит, садится ко мне на кровать и посвящает в тайны случившегося:
- У женщин, как только они вырастают из детского возраста, ежемесячно наступают такие кровотечения, которые, будучи не совсем уж такими вредными, обновляют организм. Они случаются вообще-то в полнолуние, но иногда и в новолуние. Но этого мало, на это время должна прекратиться всякая связь с мужчинами.
Я прихожу в отчаяние:

- Что же мне делать, дорогая моя учительница? Мой дрекол так окостенел, что вот-вот разорвётся... Будьте так добры... Избавьте меня от боли...
- Отчего же боль?
- От растяжения!
- Сейчас, сейчас...
Она берёт в рот мой дрекол и совершает ещё один, новый манёвр: увлажнив слюной свой средний палец, проталкивает его мне в заднепроходное отверстие и работает им в унисон со всасыванием шишки и потиранием другой рукой корня моего дрекола. У меня происходит весьма острая и обильная разгрузка, наслаждение сильно увеличивается действием пальца у меня на ягодицах. Моя очаровательная учительница глотает всё, что я могу дать ей, и не прекращает сосать, пока последнее выделение не истекает из моего пульсирующего дрекола.

Я вынужден довольствоваться этим, а моя учительница сообщает мне:
- Большего удовольствия вам я предоставить не смогу ещё четыре или пять дней. Придётся потерпеть.
- Легко сказать... Для меня это всё равно что осуждение на вечность отсроченных упований!
Когда она целует меня, я замечаю специфический запах у её дыхания и спрашиваю, что она ела.
- Почему вы спрашиваете, мой дорогой мальчик?
- Ваше дыхание вообще-то столь сладко и ароматно, но теперь...
Она улыбается и объясняет:
- Это всё по той же самой причине, что я только что объясняла… Так довольно часто бывает у женщин в это время.

Я упоминаю об этом потому, что благодаря этому мною было обнаружено, что и мисс Ивлин находится в точно таком же состоянии. Её покоряющие ласки продолжались, но были уже не так длительны, как я уже описывал, разве только поцелуи стали чаще. Она теперь каждый раз поступала так, и входя в классную комнату, и отпуская нас. Подозреваю, что она усвоила это самое обыкновение – целоваться со мною и с моими сёстрами, - чтобы предотвратить нежелательные наблюдения или заключения. В этот же день, когда она, обвив меня рукой за талию, крепко прижимает меня к себе и целует, то я чувствую тот же самый аромат дыхания, который обнаружил ночью у миссис Бенсон. И она также выглядит вялой и жалуется на головную боль. Кроме того, я замечаю у ней под глазами тёмные круги, а чуть позже мне приходится видеть то же самое и у мисс Бенсон, - таким образом я убеждаюсь, что они обе не здоровы по одной и той же причине. Ведь говорила же мисс Бенсон, что у большинства женщин это бывает при полнолунии, - а оно как раз и имело тогда место.

На следующий день моя мать предлагает съездить в город, и вероятно зная состояние миссис Бенсон и мисс Ивлин, просит их сопроводить её, поскольку предполагает, что пребывание на воздухе будет им полезно. Они сразу же соглашаются. А тут моя младшая сестра кричит:
- О, мама, позвольте мне также поехать с вами?
Вмешивается и Мэри:
- Мне кажется, что я имею больше прав.
Но Лиззи возражает:
- Я первая сказала!
Я ухитряюсь подмигнуть Мэри и незаметно потрясти головой, она немедленно понимает намёк и тут же искусно, с нарочитой неохотой, уступает своей младшей сестре. Решено, что сопровождать леди будет Илайза. И так у меня появляется возможность неотложно приобщить мою дорогую сестру к восхитительным мистериям, в которые я только что был сам посвящён.

В одиннадцать часов карета отправляется, и мы стоим и смотрим ей вслед, пока она не скрывается из вида, после чего возвращаемся в гостиную, Мэри кидается мне на шею и целует меня, говоря:
- О! Как же я обрадовалась, Чарли, заметив, что вы подмигиваете мне! И теперь, как видите, мы можем делать всё что угодно, а вы сможете сказать мне всё об этой тайне... Ну и конечно должны поцеловать мою маленькую Фанни. Как и раньше... Это было так здорово! Я ни о чем ином не думала, как только о том, чтобы сделать это снова.

- Хорошо, моя дорогая, я сделаю всё это и даже кое-что ещё, но не тут, здесь нельзя. Послушайте, что надо сделать сначала - мы будто бы отправимся на продолжительную прогулку в деревню, но вместо этого свернём через кустарник в орешник, пройдём сад и так доберёмся до летнего домика, ключ от которого уже у меня; там мы будем в безопасности от какого бы то ни было подсматривания.
Этот небольшое строение находится на некотором расстоянии от дома, в одиноком углу сада и высится на искусственном холме, так что из его окон открывается прекрасный вид на парковые дали. Этот почти десятифутовый квадрат представляет собой прекрасное убежище, и наши леди летом берут туда свою работу и занимаются ею каждый погожий день по несколько часов к ряду; а потому в нём имеются столы и стулья, и на одной стороне длинная кушетка без спинки. Оно уже давно занимало мои мысли: как ухитриться добираться до этого места с Мэри - но я и подумать не мог, что шанс воспользоваться столь великолепной возможностью мне представится так скоро. Оно всегда запиралось, чтобы не дать его использовать слугам, садовникам или кому-то другому. Зная, где хранится ключ, я завладел им, когда леди одевались для своей поездки.

Итак, после достаточно продолжительного (чтобы предотвратить любое подозрение) пребывания в гостиной, мы объявляем, что идём на длительную прогулку в деревню, а дабы нас не вздумали искать в летнем домике, если вдруг явятся какие-нибудь визитёры, мы отправляемся сначала в противоположную сторону, но снова входим в парк, когда убеждаемся, что никто за нами не смотрит, и вскоре оказываемся на месте, куда так стремились, - входим и закрываем за собой дверь. Затем я опускаю жалюзи, сбрасываю с себя сюртук и жилет, и говорю Мэри:
- Снимите и вы с себя платок и капор, да и верхнее платье тоже.
- Но зачем всё это, Чарли, дорогой?

- Прежде всего, моя дорогая, - всё это мешает поцелуям и игре с вашей очаровательной маленькой Фанни. И потом я совсем не хочу предстать перед людьми в беспорядке, когда мы возвратимся.
Этого оказывается достаточно, и она делает всё, что я желаю, и даже больше, ибо снимает с себя юбку и маленький корсет, сказав:
- Так мне будет спокойней.
- Ладно, - говорю я и, следуя её примеру, снимаю свои брюки. - И вы сможете лучше разглядеть и поиграть с моей загогулиной.
Когда эти прелиминарии завершаются, я привлекаю ее к себе на колени - сначала задираю ей и себе рубашки так, чтобы наша голая плоть пришла в контакт. Видя, что её сорочка спадает с груди, я принимаюсь ощупывать её начинающие развиваться малышки, с такими крошечными розовыми сосочками, что ими едва могут овладеть мои губы. Она тянет вверх подол моей рубашки, чтобы снова посмотреть на большое изменение, которое произошло с моим дреколом - конечно, наши прелиминарии уже возбудили его, и он находится в твёрдо стоячей позиции.

- О, Чарли, ничего себе! Какого же он размера! И как здорово натягивать эту кожицу ему на головку... Смотрите, как она снова съёживается. О! как забавно!
Приходит время остановить её, иначе она вскоре заставит меня выстрелить.
- Хорошо, тогда что это за огромный секрет? Какое он имеет отношение к вашей загогулине и моей Фанни?
- Я скажу вам. Но вы никогда не должны говорить ни одной душе ни слова - даже Илайзе, она всё же слишком юна.
- Хорошо же, продолжим.
- Как-то днём, ища что-то в чулане у миссис Бенсон, я услышал их приближающиеся голоса и у меня было только время спрятаться там. Они входят, закрывают дверь, и мистер Бенсон кладёт её на кровать и поднимает ей все юбки так, что я вижу её Фанни, совсем заросшую волосами, - совсем не так, как ваша. Мистер Бенсон становится на колени и касается своим языком, - так, как и я сделал вам на следующее утро.

- О, да; и это было так здорово, Чарли!
- То же самое сказала миссис Бенсон, когда он делал. Потом он вытаскивает свою, загогулину - вот такого размера! намного больше, чем моя, - и запускает его ей в Фанни. Я был так напуган, что подумал, не убьёт ли он её. После этого они оставляют комнату, а я ухожу, так и не будучи ими обнаруженным. Но я узнал, для чего сделаны наши две вещи. Мы сделаем то же, что и они. Итак, ложитесь-ка на кушетку, а я встану на колени у края и начну целовать, как я уже это делал тем утром.

- О, Чарли, если всё это так, я буду только рада этому.
Она присаживается на корточки и задирает свою сорочку. Моя рука блуждает по всему её очаровательному животу и заднице. Потом, став на колени и подняв её ноги себе на плечи, а руками обхватив её бедра и задницу, я сразу же просовываю свой язык в верхнюю часть её розоватого разреза и нахожу её маленький клитор уже довольно твёрдым. Действие моего проворного языка оказывает мгновенное влияние - её поясница и бёдра усиленно приподнимают задницу, чтобы прижать небольшой, но вздувшийся влог к моему лицу. Она механически кладёт мне на голову свою руку и бормочет ласковые обращения:
- О, дорогой Чарли, как восхитительно! О! продолжайте! Это так здорово!.. &.

Не видя необходимости в дальнейшем стимулировании, тем более, что начинаю задыхаться, я всё же продолжаю вылизывание; а она, сильно напрягшись все своим телом, начинает произносить, запинаясь:
- Ах! ах! к-как с-странно я-я с-себя чу-чувствую! Сейчас упаду в обморок... - я, я, я, н-не м-могу - н-нельзя так б-больше - о! - о!
Её члены расслабляются, и она замирает, выпустив свой первый заряд - очень клейкий и славный, только скудный в количестве. Я ничем не нарушаю её спокойствия, пока она сама не приходит в себя; после чего, заглянув ей в лиц и улыбнувшись, спрашиваю, как ей это понравилось.
- О! Я была на небесах, дорогой Чарли! Но думала, что это убьёт меня - уж очень было чересчур... Разве может быть что-нибудь более восхитительное?

- Может! - отвечаю я, - Есть ещё нечто более восхитительное. Но прежде, чем мы попробуем другое, мне надо опять поцеловать вас этим способом: чем более сыро внутри, тем легче мне войти.
- Но, Чарли, не хотите ли вы сказать, что, когда будете входить, станете вводить вашу загогулину? Ведь она теперь стала такой большой...
- Что ж, попробуем, и если это причинит вам слишком сильную боль, мы сможем остановиться.
Так что я снова приступаю к гамаюшированию. На сей раз понадобилось более длительное усилие, чтобы добиться конечного результата. Но эффект явно ещё больший, с более обильными выделениями.

Её небольшой влог смягчён и хорошо увлажнён как моей слюной так и её собственными выделениями и теперь более склонен заполучить мой дрекол. Поплевав на него и смазав его с головки до подножия, я поднимаюсь с коленей и вытягиваюсь на животе у Мэри, а затем осторожно направляю свой дрекол и, потерев им вверх и вниз сначала между губами, а потом теми же самыми движениями возбудив её клитор, осторожно и постепенно вставляю его головку между губ её очаровательного вложка. Трудностей оказывается меньше, чем можно было ожидать: гамаюширование и повторные выделения расслабили мускулы, а её возбудившаяся страстность также подействовала на её органы размножения; во всяком случае, я ввожу головку приблизительно на два дюйма в глубину без какого бы то ни было ропота с её стороны. Разве можно принять за таковой её лепетание:
- Какой же он большой!... Я это чувствую… Кажется, вот-вот проткнёт меня...

Всё это ужасно возбуждает меня, и мне стоит величайших усилий, чтобы не кинуться сразу же вперёд. Но почувствовав, что приходится проталкиваться через некие препоны, я вынужден толкать сильнее и травмирую её.
- Больно! - выкрикивает она. - Прошу вас, остановитесь.
Я же, находясь уже рядом с финалом, чувствую, что надо продолжить. Так что, кинувшись вперёд, мчусь сквозь препоны, а её крики только усиливают моё вожделение. Может быть, всего только один лишний толчок всё и решил бы в мою пользу, но природе было больше не суждено ждать, и я отдаю свою эротическую дань её девственным прелестям, впрочем так и не дефлорировав её. Хотя, возможно, это и кстати, ибо вылитый мною поток спермы послужит не только бальзамом для её частично повреждённой девственной плевы, но и смазкой, ослабит напряжённость во внутренностях её влога, что должно облегчить мне последующие усилия.
В течение некоторого времени я довольно тихо лежу, и постепенно раздувание и пульсация моего дрекола опять пробуждают её юные страсти. Она говорит:

- Чарли, мой дорогой, вы сказали, что в результате будет приятно, и я могу уже чувствовать, что это так… Болит не так уж сильно, и вы можете продолжать так, как вам будет угодно.
От её покоряющих слов и ненамеренных пожатий мой дрекол напрягается, а так как сразу же после окончания его инстинктивной потребности выплеснуть всё до последнего я держу его под полным контролем, держу его буквально в руке; да к тому он же не утратил позиции, не ретировался, то начинаю с преимущества, которым уже владел. Сначала я просовываю свою руку вниз между нашими двумя животами и начинаю тереть ей клитор, который немедленно возбуждает её страсти до самого высокого напряжения.
- О! Чарли, дорогой, теперь вложи его целиком - мне так хочется этого - мне всё равно, причиняет ли это мне боль.

Я совершаю короткие толчки - больше для того чтобы стимулировать её страсти, чем для того чтобы облегчить мои собственные; и хотя она совсем не осознаёт того, что должно случиться, она раздвигает свои бёдра и с усилием поднимает задницу, на деле растягивая свою вагину. Я собираюсь с силами, и поскольку мой петух стал твёрдым как железо, внезапно вбиваю его дальше и, почувствовав, как прорываюсь через чего-то, выигрываю по крайней мене ещё два дюйма вставки. Эффект для моей бедной сестры оказывается самым болезненным, она вожделённо вскрикивает; упорно стремится освободить от меня свои ножны и, чтобы добиться этого, извивается всем телом во всех направлениях; но я для этого уж слишком прочно поглощён, а все её усилия только позволяют мне более легко вложить его ей в ножны до самых моих волос. Ёе слезы и крики так меня возбуждают, что я, как только поток спермы вырывается из меня, лежу словно труп на её теле, но вполне удерживая позиции, коими овладел.

Эта мёртвая тишина длится несколько минут, и до некоторой степени успокаивает неистовство боли, в которое я вверг бедную Мэри. Несомненно также, целебная природа обильной дозы спермы, которой я стрелял по её матке, помогает смягчить её страдание. Во всяком случае, когда мы оба оказываемся в состоянии снова разговаривать, она страдальчески тормошит меня за волосы и желает, чтобы я тут же слез с неё. Но, чтобы сохранить выгодное владение её восхитительно тесными ножнами, я говорю ей:
- Всё теперь позади, и впереди нас ждёт только восхитительное наслаждение.

Несколько минут протекают в этих увещаниях одной стороны и уговорах другой, когда я вдруг почувствовал, как её очаровательный маленький влог действительно пульсируют и ненамеренно пожимает мой всё ещё пульсирующий дрекол. А тот, всегда готовый чуть что встать, опять окостеневает, едва только ощущает себя поглощённым в юном изысканном влоге, который он только что приобщил к любовным мистериям - короче - он, как и положено, твёрдо стоит, а Мэри, сначала с испуганной дрожью, затем со всей энергией пробужденной страсти, начинает двигать своим телом подо мной. Я удерживаюсь от какого-либо вмешательства, уверенный, что, если желание приходит к ней естественно, это удвоит мое собственное наслаждение. Моё предвидение не подводит меня.
Страсти Мэри полностью пробуждаются, и раз так, то только что казавшаяся нестерпимой боль теперь представляется пустяковой чувствительностью и не принимается во внимание, и у нас на самом деле получается довольно восхитительная ебля, мне кажется, будто мой дрекол двигается в тисках, а Мэри виляет своей задницей почти так же здорово, как миссис Бенсон (правда, та это делала всё же более артистично).

Всё имеет свой конец, а этот сопровождается криками восхищения с обеих сторон. Так что одной только этой схватки оказалось достаточно, чтобы начать и закончить образование моей дорогой сестры. Потом она обнимает и ласкает меня, заявляя:
- Вы были вполне правы, говоря, что вслед за болью последует и наслаждение. Разве может быть что-нибудь превосходней и захватывающе, чем ощущения от того, что производила ваша загогулина? Какова её природа? Я думаю теперь, что не такая-то уж она и большая, и для того и сделана, чтобы доставлять предельное удовольствие.
Мы остаёмся сжатыми в объятиях друг друга, а мой дрекол по-прежнему поглощён её захватывающе тесными ножнами. Мы ласкаемся и лепечем, пока он снова не приходит в состоянии сильной эрекции, одновременно стимулируя её маленький и тесный влог, так что это вынуждает нас возобновить нашу любовную стычку. Я нахожу, что моя дорогая сестричка обладает естественной силой нажимать на дрекол или как бы прищемлять его, что по-французски называется casse-noisette (щипчики для орехов). Это - большое достоинство и весьма здорово усиливает наслаждение мужчины, и, наверно, женщины также.

Милая девочка пребывает в исступлении от наслаждения, ею полученного, а боль, кажется, проходит. О! она так мило прижимается, что я не могу выйти из неё, и мы ласкаемся и играем, пока мой петух снова с прежним пылом не поднимается, и она охотно пользуется своим новым и естественно усвоенным даром подкидывания жопой и сжатия влога, пока мы опять не тонем в смерти подобном окончании любовных битв. По возвращении к чувствам я вынужден ретироваться и освободить сестру от непомерной тяжести, с коей моё тело давило на неё.
Мне это всегда казалось необычным, как самые хрупкие женщины выдерживают на себе тяжелого мужчину, не только без дрожи, но и даже с непринужденностью и удовольствием - но это так и есть. После того как я вышел и поднялся, мы с тревогой взираем на мой дрекол - он весь в крови, но кровь со спермой медленно сочится и из её влагалища. Не имея никакого понятия, откуда это, мы сначала, было, испугались. Но минутное размышление подсказывает мне, что это всего на всего естественный результат форсирования мною препятствий, и что достижение наслаждения всё же не обходится без неких последствий.

Я разъясняю своей сестре суть и быстро успокаиваю её - к счастью, на софе красное покрывало, и, воспользовавшись своим носовым платком, я подтираю всю семенную смесь, пока действительно не остаётся никаких пятен; тем же самым носовым платком вытираю все последствия с вложка Мэри, а поскольку её сорочка была здорово задрана, к счастью она совсем не испачкалась.
Теперь мы съедаем кое-какой завтрак и выпиваем немного вина, благоразумно принесённого с собой. А потом принимаемся играть и возиться друг с дружкой - она, желая каждый раз завладеть моим дреколом, а я - всякого рода способами потормошить её. Стоит великолепная теплая погода, так что я предлагаю раздеться совсем. В один миг мы оголяемся и, оставшись в чём мать родила, кидаемся в объятия друг друга, безумно восхищаясь полным взаимным осмотром. Моя дорогая сестра явно обещает стать великолепной женщиной - её плечи уже широки, руки, хотя и всё ещё тонки, но хорошей формы, маленькая талия, выпуклость уже довольно развитых бёдер, что же касается её жопы, то она уже достаточно выпукла и крепка сзади, так что смотрится очаровательно, обещая со временем достигнуть вполне впечатляющих размеров.

Я заставляю её встать коленями на низкую кушетку, приподняв задницу и раздвинув бёдра, а сам становлюсь на колени сзади и гамаюширую её, пока она не разряжается; тогда я встаю, пихаю свой дрекол во влог ей, находящейся в той же позиции, и совершаю поистине прекрасный тычок, который она также находит сверх возбуждающим.
Мы проводим таким образом во взаимных удовольствиях несколько часов. Я учу её ебле на боку, которой столь очаровала меня моя замечательна инструкторша, и нахожу дорогую Мэри довольно способной ученицей, что она мне и доказывает. День движется к концу, мы одеваемся и, уничтожив все признаки того, что мы делали, возвращаемся домой, обещав друг другу держать в полной тайне всё, что произошло, и согласившись, что нам не помешает избегать любых проявлений фамильярности. Я настоятельно советую Мэри:
- Возьмите немного тёплой воды и хорошенько омойте свой влог.

Ибо, как можно предположить, я воспользовался возможностью обучить её и настоящему эротическуму языку в применении к органам размножения обоих полов, и само собой к названию связи, "ебля". Таким образом восхитительно законченный первый урок любви, преподанный моей сестре, стал также моим первым триумфом над девственностью, дважды увеличенным идеей нашей кровной близости. Я всегда находил, чем ближе мы родственно связаны, тем больше мысль о кровосмешении стимулирует наши страсти и крепит наши дреколы, так что, если даже жизнь наша убывает, свежий порыв рождается сознанием самого факта нашего уклонения от обычных законов.
Не менее чем за час до прибытия леди мы вместе возвращаемся в гостиную. Дорогая Мэри жалуется:
- У меня такое ощущение, будто во всех членах боль и одеревенелость.
Я советую ей:

- Прилягте на диване и попытайтесь заснуть. Я сделаю то же самое.
И мы впадаем в счастливую дремоту, пока нас не пробуждает громкий стук прибывших в дверь дома. Я приказываю Мэри скрывать все появление боли, а только сказать в оправдание своего желания пораньше удалиться в постель, что мы прошли значительно дальше от дома, чем сначала предполагали, и что она очень устала. Нас обоих рано посылают спать, поскольку меня всё ещё рассматривают как настоящего мальчика, и я крепко сплю, когда моя очаровательная миссис Бенсон будит меня горячими ласками. Той ночью мне, возможно, нужно было бы обойтись без них, но найдётся ли хоть один моих лет, кто не ответит на выражение нежности женщиной, которую он любит и которой он всем обязан.
Она высасывает меня как обычно до дна, и я крепко засыпаю до утра.
Следующие три дня проходят без чего-нибудь

примечательного. Мэри не позволяет проявиться своей настоящей чувственности и героически сносит свои страдания, ибо, как она сказала мне впоследствии, она испытывала очень серьезные боли во всём теле, была несомненно возбуждена и её нервная система, что было естественной реакцией. И это оказывается весьма и весьма кстати, ибо у нас не появляется и намёка на шанс продолжить нашу только что завязавшуюся связь, таким образом у нее есть время, чтобы как можно лучше оправиться от болезненных последствий её первого инициирования в эротические восторги. Я же продолжаю еженощно облегчаться очаровательным ртом моей возлюбленной красавицы инструкторши. Наконец, отвратительные менструации, как она назвала их, оказываются позади и заканчиваются. (Но) ещё целых двадцать четыре часа она, согласившись, чтобы я разделил её постель, не позволяет мне снова воспользоваться всеми теми привилегиями, которыми раньше жаловала:

- Это необходимо, чтобы предотвратить любой рецидив. К тому же случается, что ещё несколько часов продолжают выделяться ядовитые бели. Они достаточно едки, чтобы сказаться на здоровье вот этого вашего местечка.
- А это, - добавляет она, - теперь слишком много для моей оценки степени риска.
- Но это же жестоко! - восклицаю я, не в силах проникнуться лишним доказательством вдумчивой мудрости этой достойной уважения женщины.
Но вот я снова вступаю в полное владение этой прелестной особы. О! как мы упиваемся всеми удовольствиями и похотливостью; почти каждую ночь моя очаровательная подруга находит некую новую позицию, чтобы разнообразить и увеличивать наши эротические экстазы. Вот только один новый приём: уложив меня распростёртым на спину, затем широко расставив свои ноги надо мной, она опускается на колени и, сохраняя тело в вертикальном, чуть отогнутом назад положении, схватывает мой дрекол, и когда он оказывается прямо под её открытым влогом, вводит его точно к собственному входу и медленно опускает на него свое тело, пока полностью его не поглощает, а её волосы не скрещиваются с моими волосами, затем опять медленно поднимается, словно бы отступая, но не обнажая ореха, после чего снова опускается вниз.

В этом положении мы оба можем видеть весь процесс. В конце концов, становясь слишком возбуждённой, она опускается мне на грудь, и тогда одна моя рука после каждого взлёта её великолепной жопы прижимает её роскошные ягодицы к моему пульсирующем дреколу, в то время как другая, обогнув её сзади, вводит средний палец ей в очаровательное заднепроходное отверстие и работает там в унисон с нашими вздымающимися движениями, пока не наступает великий кризис, когда смертельная слабость почти одновременно одолевает нами обоими.
Ну и не надо забывать, что время от времени я посещаю это маленькое и розовое отверстие, которые расположено так близко от более законного алтаря Венеры. По моим просьбам этот вариант удовольствия моя учительница теперь позволяет мне, если время от времени чувствует себя довольно склонной к этому, но только после того как сладострастный передок добротно выебан и смазан спермой, которая одна только и заставляет другую слизистую мембрану чувствовать себя склонной к этому пути.