РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания. Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.

Т.1 - гл.1. Новик.
Нас было трое - Мэри, Илайза и я. Мне около 15 лет, Мэри приблизительно на год моложе, а возраст Илайзы - между 12 и 13 годами. Мама рассматривала нас всех как детей и была слепа к тому факту, что я уже далеко не тот, кем был раньше. Хотя и не высок для своего возраста, да и без каких-либо внешних признаков мужественности, но уже не чужд был страстям, а отличительной особенностью моего полового признака, даже в покое выглядевшего достаточно великолепным, было то, что он очень здорово проявлял себя, возбуждаясь под женским влиянием.

Пока ещё у меня не было абсолютно никакого знания о предназначении различных половых органов. Мои сёстры и я спали в одной комнате. Они вместе в одной кровати, я один в другой. Когда никого не было, мы часто взаимно исследовали разницу в строении наших полов. И обнаружили, что взаимное касание руками даёт некую сумму приятных ощущений; а недавно моя более старшая сестра обнаружила, что натягивание и стискивание капюшона на моём "болване", как она назвала этот предмет, тут же заставляет его вскакивать и напрягаться, делая твёрдым словно деревянная палка. Моё внимание к её розоватой щелочке вызывает у неё острые ощущения, но при малейшей моей попытке вставить туда хотя бы палец, причиняет ей слишком большую боль. Но наши успехи в лёгких прикосновениях были настолько малы, что не малейшего подозрения о том, что могло бы произойти в результате, у нас не пробуждается.

У меня между тем замечается небольшой рост подобных мху завитков вокруг подножия моего петуха; а затем, к нашему удивлению, подобная тенденция начинает проявляться и у Мэри. Вот только у Илайзы пока ещё такая же лысина, как и на руках. Но холмики Венеры у обеих были уже довольно заметными и тучными. 3а и сам они были красиво сформированы.
Cсовершенно невинные и бесхитростные, не видя ничего зазорного в том, чтобы позволять друг другу смотреть на свои голые тела, мы, играя в саду, если кто-то хотел уменьшить давление на пузырь, то, пытаясь как можно быстрее помочиться, присаживались на корточки на виду у друг друга и обозначали воды. И вообще, несмотря на некоторые признаки возбуждённой страсти, я в состоянии спокойствия сходил, возможно, за мальчика 10 или 11 лет.

Мой отец оставил нас, но не без некоторых средств, и мама, желая жить поудобнее, предпочла не посылать меня в школу, а сама давала дома уроки мне и моим сёстрам; но её здоровье начало ослабевать, и она поместила в "Таймс" объявление для гувернантки. Из большого числа претенденток была отобрана молодая особа, по имени Ивлин. Приблизительно десять дней спустя она приезжает и становится одном из членов нашей семьи.
В первый вечер мы её почти не видим, но на следующее утро после завтрака мама препровождает её в комнату, которую считали нашей классной, и говорит:
- Теперь, мои дорогие, я отдаю вас под заботу мисс Ивлин; вы должны повиноваться ей во всё; она будет преподавать вам ваши уроки, поскольку я неспособна делать это дальше.
А затем, повернувшись к нашей новой гувернантке, продолжает:
- Боюсь, вы посчитаете их несколько испорченными и непослушными; но козлы для порки у нас имеются, а Сьюзен снабдит вас превосходными берёзовыми розгами всякий раз, когда потребуется. Если вы станете щадить их седалища, когда они заслуживают побоев, то серьёзно обидите меня.

Когда мама произносит это, я замечаю, что глаза мисс Ивлин явно расширяются от своего рода радости, и я с уверенностью могу предположить, что, уж если мама часто сурово хлестала нас, когда мы того заслуживали, то уж мисс Ивлин не преминет прибегнуть к намного более строгим наказаниям.
Сама она выглядит привлекательно, и в лице у неё и во всей фигуре заметна какая-то прелесть, для своих 22 лет она вполне уже и ясно сформирована, а одевается всегда с хорошо обдуманной опрятностью. Воистину, обольстительное существо, она производит мгновенное впечатление на мои чувства. Однако, своего рода строгость выражения и достоинство осанки настораживают, заставляют побаиваться и уважать её. Конечно, сначала всё идёт достаточно гладко, и видя, что мама относится ко мне точно также, как и к моим сёстрам, и мисс Ивлин, убеждаюсь я, принимает меня за ребёнка.

А потому находит, что должна спать в той же самой комнате вместе с моими сестрами и со мною. Мне показалось, что в первую ночь мисс Ивлин проявляет некоторую озабоченность этой договоренностью, но постепенно свыкается с этим, и, кажется, больше не думает об этом.
Когда наступает время сна, все мы целуем маму и удаляемся, Обычно это происходит рано. Мисс Ивлин следует за нами несколько часов спустя. Когда она входит, то тщательно закрывает дверь и затем осматривает меня, сплю ли я. Зачем, не знаю, но инстинкт мне подсказывает притвориться спящим. И делаю это довольно успешно, несмотря на режущий глаза свет от свечи. Тут она сразу начинает раздеваться. Когда она поворачивается ко мне спиной, я открываю глаза и жадно пожираю ее прелести, по мере того как они постепенно обнажаются передо мной. На один момент она оборачивается, но я снова будто сплю.

Я уже говорил, что мои страсти начали развиваться, но пока ещё я не понимал их силу или направленность. Мне хорошо запомнилась эта первая ночь, когда прекрасная зрелая женщина всего в паре ярдов от меня постепенно, частицу за частицей, удаляла с себя одежду. Когда всё кроме женской сорочки было удалено, она встаёт, чтобы поднять свои юбки, которым она перед этим позволила упасть к ногам, после чего задирает сорочку и выставляет моему взгляду великолепнейшую задницу - поражающую своей белизной и атласной гладкостью. Поскольку она при этом опять наклоняется, я могу в свете от свечи видеть, что ниже её расщелины она здорово покрыта тёмными волосами. Повернувшись кругом, чтобы повесить юбки на стул и взять длинную ночную рубашку, она роняет из рук дневную сорочку, позволив ей упасть на пол, и в то же время через голову надевает на себя ночнушку, и у меня есть несколько секунд, чтобы увидеть её великолепный живот, плотно покрытый тёмными вьющимися волосами на холме Венеры. Зрелище оказывается столь сладострастным, а возбуждение столь интенсивным, что я почти дрожу.

Теперь она садится на кровать, чтобы разуться. О! какие же у неё очаровательные и великолепно развитые груди обнаруживаются, когда она наклоняется снять ботинки! А затем, принимаясь стаскивать чулки, обнажает великолепные бёдра, стройные голени, тонкие лодыжки и маленькие ступни. Эффект от каждой последующей прелести заставляет мой дрекол раздуваться и напрягаться до болезненной степени.
Свет через несколько минут гасится, и в ночной горшок течёт стремительный поток, очень отличающийся от нежных струек моих собственных и моих сестёр, когда мы частенько усаживались на корточки друг против друга и обозначали воду, смеясь над различными источниками, из которых она льётся. Мои сёстры часто завидовали силе моего направленного выплеска, что мне нравилось, - так далеко мы были от понимания реального предназначения этого выступающего инструментика.

Я слышу, как очаровательное существо забирается в постель, и ровно-ровно дышит. Что касается меня, я не могу заснуть. Лежу с открытыми глазами большую часть ночи, опасаясь, как бы мой беспокойный сон не потревожил мисс Ивлин и не дал ей повода подумать, что я наблюдал за её раздеванием. Когда же, наконец, мне удаётся впасть в дрёму, то я снова наслаждаюсь всеми теми прелестями, что уже увидел.
Так проходит приблизительно месяц. С каждой ночью мисс Ивлин становится всё более непринужденной, и, уверившись в моей сущей детскости, часто позволяет мне мельком узреть свои чудесно развитые прелести; но так как это случалось только по ночам, а порождаемая этими сладкими видениями бессонница не была уж такой болезненной, и природа, быстро вступая в свои права, ввергала меня в глубокий беспробудный сон, то это, несомненно, способствовало тому, что она забыла о бдительности и стала предоставлять мне ещё лучшие возможности, о коих я и мечтать не смел.

Один или два раза она пользовалась ночной посудой прежде, чем надеть на себя длинную ночную рубашку, и я мог видеть, как из розовогубого отверстия, обрамлённого изящными тёмными завитками, полной мерой изливается вода, свидетельствуя о великолепной силе природы, и выводя меня из себя от возбуждения. И всё же, хотя болезненная окостенелость почти пополам разрывала мой дрекол, мне и в мысли не приходило обратиться за облегчением к своим пальцам.
Заметила ли мама весьма частое выпячивание моих брюк, или начала думать, что было бы лучше, если я не буду спать в той же самой комнате, где и мисс Ивлин, не могу сказать, но она перемещает мою кровать к себе.
Однако, так как все меня в доме по-прежнему рассматривают как всё ещё мальчика, то и мисс Ивлин, кажется, игнорирует мой пол; и в своих отношениях со мной всё время придерживается свободной манеры и непринуждённости, чего она, конечно, не позволила бы себе, если бы чувствовала какое-нибудь стеснение от разглядывания себя половозрелым юношей.

В холодную погоду я имел обыкновение сидеть на низком табурете у камина, держа у себя на коленях книгу с уроками - мисс Ивлин сидит передо мной, со своей работой на подоле, и, слушая, как мои сёстры повторяют свой урок, помещает свои великолепные ступни на высокой каминной решётке, служащей и школьной скамейкой, совсем не сознавая, что уже целых полчаса выставляет свои ноги, вплоть до бёдер, моему пристальному и воспалённому взору; ведь я же сижу значительно ниже неё, моя голова низко склонена, будто занят своим уроком, а на деле мои глаза устремляются под её приподнятые юбки. Какие же у неё стройные ноги, тесно обтянутые белыми вязаными чулками! А поскольку во время наших утренних уроков, если не было нужды выходить из дома, она не носила штанов; то в том положении, в коем она сидит, с высоко поднятыми над решёткой коленями, причём несколько расставив их, чтобы удобнее держать вязанье, моему взору представляется настоящее великолепие под выпуклостью обоих её бёдер и нижней частью её прекрасного большого зада с розовой щелью, хотя и укрытой в обильности тёмных завитков, но тем не менее неплохо видимой во всю свою длину. Огонь от камина, отбрасывающий свет под её приподнятые юбки, бросает всего меня в жар, но равным образом я горю и в пламени чуть ли не обморочного желания.

Ах, как мне хотелось с головой устремиться под эти юбки и целовать и ласкать это восхитительное отверстие и всё то, что его окружает. О, если бы она только знала о страсти, которую поднимала. О! дорогая мисс Ивлин, как я действительно люблю вас, всю, целиком и полностью - от изящной комнатной почти детской туфельки и тесно облегающих глянцевых шёлковых чулок, до великолепной выпуклости красивых грудей, которые целиком выставлялись мне чуть ли не каждую ночь, и прекрасных губ!
Когда она покидает классную комнату, а я остаюсь один, то целую ту часть решётки, на которую опирались её ноги, и место, на котором она сидела, и даже воздух дюймом выше, воображая, что именно там находился её прекрасное влагалище. Я жажду чего-то помимо этого, не зная точно, чего же хочу; ибо, пока ещё действительно совершенно не осведомлён о чём-либо, относящемся к соединению полов.
Так проходят день за днем, и мисс Ивлин становится для меня богиней, существом, которому в глубине своей души я буквально поклоняюсь.

Однажды я поднимаюсь в спальню своих сестёр, где спала и гувернантка, чтобы кинуться на её кровать и в своём воображении обнять её великолепное тело. Услышав, что кто-то приближается, и понимая, что у меня здесь нет никакого дела, я прячусь под кроватью. В следующий момент входит и закрывает за собой дверь сама мисс Ивлин. Это было приблизительно за час до обеда. Сняв с себя платье и повесив его в гардеробе, она вынимает какую-то вещь, которая была куплена для неё и предназначение которой часто озадачивало меня; снимает крышку, наливает в чашку воду и кладёт рядом губку. Затем задирает свои юбки и сорочку до талии и, закрепив их на ней, широко расставляет ноги над этим сосудом и усаживается на него.

Что за опьяняющее восхищение взирать на все её великолепные прелести! Ибо, когда она подбирала свои одёжки, стоя перед своею склянкой, моему пожирающему взору предстал её славный белый зад во всей своей полноте, а повернувшись, чтобы подступить к биде, она в равной мере выставила низ своего живота и великолепное возвышение, обильно покрытое волосами. А расставив ноги над биде прежде, чем присесть, представила моему восхищённому взгляду свой розовогубый влог. Никогда не забыть мне дикое волнение в тот момент. Это уж чересчур много для моих взволнованных чувств; к счастью, усевшись, она устранила непосредственную причину моего чуть ли не безумия. В течение приблизительно пяти минут она тщательно моет губкой у себя между бедрами. Затем поднимается с биде и на мгновение снова показывает вздувшиеся губы своего влога - после чего в течение двух или трёх минут стоит прямо передо мной, удаляя ополоснутой губкой сочащуюся вниз воду с густого кустарника завитков вокруг своей щели. Таким образом её живот, бугорок и бёдра, массивная плоть которых и сладострастнейшая форма рассмотрены мною более полно, чем прежде, и легко представить, в какое состояние такое нарочитое зрелище приводит меня.

О, мисс Ивлин, уважаемая, восхитительная мисс Ивлин! Что бы вы подумали, узнав, что я пристально разглядываю все ваши ангельские прелести, и что моё жадный взор стремится проникнуть сквозь сочность так прелестно вздувшихся губ, которые столь уютно расположены в обильной массе тёмных вьющихся волос. О! как бы я долго целовал их; ибо в то время у меня не было никакой даже мысли об объятиях, а тем более о проникновения через них.
Когда её омовения заканчиваются, она садится и снимает чулки, показывая свои великолепные белые лодыжки и прелестные маленькие ступни. Я полагаю, что именно с тех пор у меня пробуждается страсть к таким объектам, которые оказывают специфическое очарование на меня. У неё были также настолько изящные ботинки - слегка темноватые, выглядевшие словно украшения, так что я часто поднимал и целовал их, когда она оставляла их в комнате. Затем её шёлковые чулки, всегда доверху плотно натянутые и прилаженные словно перчатки, необыкновенно выгодно оттеняющие замечательную стройность её ног.

Надев шёлковые чулки вместо бумажных, она натягивает платье с глубоким декольте, заканчивает свой туалет и оставляет комнату. Я же выползаю из-под кровати, вымываю лицо и руки в воде из биде и даже, волнуясь, выпиваю немного оттуда.
Уже около шести недель протекло после прибытия мисс Ивлин. Охватившая меня страсть к ней, делает меня довольно послушным малейшим её командам или пожеланиям, и по той же самой причине, - внимательным к своим урокам, если меня не отвлекают обстоятельства, уже детализированные. Мой пример соответственно сказывается на поведении моих сестер в том же самом направлении. Но не в такой степени, чтобы уж совсем, - это был бы вопреки природе. Пока всё идёт гладко, мисс Ивлин кажется безмерно дружелюбной. Но так как нам представляется, что можно делать только то, что нам приходится по вкусу, то мы становимся более небрежными, а мисс Ивлин - более сдержанной и поначалу предостерегает нас, а потом и грозит нам розгами.

Нам и в голову не приходит, что она попробует применить их. И однажды после полудня Мэри имеет дерзость угрюмо отвернуться, отвечая свои уроки, чем бросает вызов нашей учительнице. Мисс Ивлин, в конец осерчав, велит ей:
- Встаньте!
Та повинуется, бросив на неё дерзкий и злобный взгляд. И тогда мисс Ивлин хватает её за руку и тащит к козлам. Моя сестра оказывается сильной и упирается, вцепившись в неё зубами и ногтями, но это не помогает ей. Гнев нашей гувернантки пробуждён настолько, что она подхватывает её себе на руки и силою несёт к козлам, размещает на них, держит крепко одной рукой, в то время как другой заматывает вокруг нее петлю, которую и стягивает, обеспечивая неподвижность тела; другими петлями прикрепляет лодыжки к кольцам в полу, раздвигает ей ноги по обе стороны выступа козлов, так чтобы колени немного согнулись, тем самым делая более полным выставление задницы, а также фактически всех её половых органов.
Затем мисс Ивлин оставляет её и отправляется к маме за розгами. Через несколько минут она возвращается, явно пылающая от охвативших её чувств, и принимается задирать ей юбки на талию, оголяя и выставляя моим взорам её зад и розоватую длинную щель. Вот уж два месяца, как я не видел её укромных уголков, и с большим удивлением замечаю, что губы не просто вздулись, а раздулись, а признаки мшистого покрытия бугорка уж совсем явственны.

Действительно, это зрелище оказывается более захватывающим, чем я ожидал, поскольку мои мысли уже давно были заняты только более зрелыми красотами мисс Ивлин, отчего я почти прекратил какие-либо игры с Мэри.
А это нескрываемое зрелище всех её укромных уголков снова пробуждает прежние ощущения и усиливает их. Мисс Ивлин начинает с того, что снимает с себя шарф, оголив свои пухлые слоновой кости плечи и позволив увидеть верхние половины своих чудесных грудей, вздымавшихся от гневного волнения. Заголив свою правую руку и схватив розги, она отстраняется и замахивается; её глаза как-то по особенному блестят. И я засматриваюсь на эту красоту.
Никогда не забыть мне этого момента - это был всего лишь момент, розги со свистом разрезают воздух и жестоко обрушиваются на пухлый задик бедной Мэри. Плоть то и дело вздрагивает, но она, решившись не кричать, вспыхнув в лице, вцепляется зубами в парчовую ткань, которой покрыты козлы. Рука мисс Ивлин снова поднимается и снова, с острым свистом, опускается на вздрагивающие ягодицы. Тем не менее упрямый характер поддерживает Мэри, и хотя мы видим, как она вздрагивает, но ни один звук не слетает с её губ.

Отодвинувшись на шаг, мисс Ивлин ещё выше поднимает свою руку, и на сей раз поражает цель более точно, так что более длинные прутья розог впиваются между ягодицами и проникают между губами наружных половых органов Мэри. Заагонизировав от боли, та ужасно закричала. Снова розги обрушиваются то же самое пятно.
- О! о! о! Уважаемая мисс Ивлин. Я никогда не буду, нет, никогда так делать!
Её вопли не имеют успеха. Удар следует за ударом, вопль следует за воплем - пока розги не ломаются до основания, а задница бедной Мэри не превращается в сплошную массу рубцов и не становится красной, словно сырая говядина. Страшно смотреть, и всё же такова наша природа, что, видя это, в то же самое время, возбуждаешься. Я не могу удержать свои глаза от её вздувшейся манды, раздувающиеся губы которой, подвергнувшись столь серьезному наказанию, не только, казалось, утолщились, но и то и дело открывались и закрывались, и явно пульсировали в какой-то агонии. И всё столь захватывает меня, что я прямо здесь же решаю при первой же выпавшей возможности поближе осмотреть её.

Тем временем, дух Мэри был полностью сокрушен, а она сама не на шутку перепугалась. Да и мы сами не меньше напуганы, представляя теперь, что нас ждёт, если мы будем вести себя не должным образом. Уж теперь нам не до проявления своего характера, и мы чувствуем, что надо действительно слепо повиноваться тому, что нашей гувернантке взбредёт приказать. Мы инстинктивно приучились бояться её.

Поучительные подглядывания и наглядные выводы.

Проходит довольно немного дней после столь незабываемой порки, как к нам прибывают с визитом джентльмен и леди. Джентльмен оказывается только что женившимся старым другом мамы, которая и пригласила его заглянуть к нам на какое-то время с супругой в ходе их свадебного путешествия.
Джентльмен прекрасно выглядит, высокий и мощного телосложения; леди же выглядит несколько деликатно, но хорошо сложена, с отменными грудями и плечами, тонкой талией и широкими бёдрами, маленькими руками и ногами и очень блестящими глазами.
Однажды, приблизительно дня три спустя после их прибытия, я оказываюсь в запасной комнате, отведённой этим гостям и слышу, как они приближаются, поднимаясь по лестнице. Времени у меня оказывается ровно столько, чтобы успеть проскользнуть в чулан и прикрыть за собой распахнутую дверь, прежде чем появляется леди. Через минуту за ней следует джентльмен и, тихонько закрыв дверь, запирает её. Миссис Бенсон улыбается и говорит:
- Ну и надоедливая же вы придира, любовь моя! Передохнуть мне не даёте. Разве вам не достаточно ночи и утра, что вы так скоро опять захотели этого?

- Разумеется, нет, - отвечает он, - мне никогда не будет достаточно вашей восхитительной персоны. Так что давайте, у нас совсем немного времени на это, иначе наше отсутствие будет замечено.
Он обхватывает её вокруг талии, прижимает к себе, тянется к её губам своими и даёт ей долгий-долгий поцелуй. Затем сев, усаживает её к себе на колени и просовывает свою руку ей под юбки, рты их снова склеиваются на некоторое время.
- Нам следует поторопиться, дорогой, - бормочет она.
Он встаёт и, поднеся её к краю кровати, отбрасывает её назад, после чего, взяв под руки её ноги, выставляет всё напоказ. У неё не так много волос на венериным бугорке, как у мисс Ивлин, но её разрез являет более вздувшиеся губы и кажется более открытым. Посудите сами, как я возбуждаюсь, когда вижу, что мистер. Бенсон расстёгивает свои брюки и вынимает огромного петуха, своими пальцами помещает его голову между ножными губами миссис Бенсон, затем вставляет его и, продолжая обнимать её за ноги, сразу же полностью, по самую рукоятку, вталкивает туда. Я ошеломлен тем, что миссис Бенсон не вопит от муки, настолько большой вещью мне он показался, чтобы вот так воткнуть его прямо ей в живот.

Однако, какой там крик! Она явно наслаждается этим. Её глаза блестят, лицо пылает, и она с такой любезной улыбкой взирает на мистера Бенсона. И оба они кажутся очень счастливыми. Его большой петух быстро и весьма гладко скользит туда и обратно, а его ладони сжимают большие глянцевые ягодицы и притягивают их к нему при каждом толчке внутрь. Это продолжается почти пять минут, когда внезапно мистер Бенсон резко останавливается, после чего, сделав одно или два конвульсивных движения, каким-то невероятным способом впивается в неё зубами. И затихнув на несколько минут, вытаскивает своего петуха, совсем мягкого, со спадающими с него на ковёр слизистыми каплями. Взяв полотенце, он вытирает ковёр и, обернув его вокруг петуха, отправляется помыть его в лоханке.
Миссис Бенсон продолжает лежать ещё несколько минут и дальше, выставив всё напоказ, её манда ещё более открыта чем прежде, и я могу видеть, как оттуда стекает белая слизь.
Вы вряд ли можете вообразить то дикое волнение, в которое эта сцена ввергает меня.

Прежде всего, великая мистерия для меня теперь не тайна, и мои неведомые ощущения отныне знают, к чему следует стремиться. Предоставив мне столько времени, чтобы увидеть все красоты её укромных уголков, она соскальзывает на пол, опускает свои юбки, и приглаживал приведённое в беспорядок стёганое покрывало на кровати, а затем подходит к зеркалу, чтобы поправить свои волосы. Сделав это, она спокойно отпирает дверь, и мистер Бенсон выходит. Дверь вновь запирается, и миссис Бенсон направляется к лохани, опорожняет и заполняет её, затем задирает свои юбки и губкой обмывает части у себя меж ногами, после чего вытирает всё сухим полотенцем; всё это время выставляя всё моему воспалённому пристальному взору. Но, ужас ужасов! После этого она направляется прямо в чулан и слегка вскрикивает, обнаружив там меня.
- Могу я надеяться на вашу скромность? – спрашивает она.
- О, да, мэм.

- Вы никогда никому не станете рассказывать, что увидели?
- Нет, мэм.
- Что ж, держите это обещание, а я посмотрю, что можно сделать, чтобы вознаградить вас. А теперь идите вниз.
Я направляюсь в классную комнату, но так взволнован, что едва ли сознаю, что делаю. Сцена, свидетелем которой я стал, полностью владеет моими мыслями. Хоть я и в мальчишеском возрасте, отныне фактически объясненная мистерия пробуждает во мне все мужские страсти. И вместо того, чтобы учить свои уроки, я в своих мыслях витаю над образом миссис Бенсон, откинувшейся назад на кровати с полностью выставленными ногами и бёдрами, с кудрявыми волосами внизу живота, с розоватой глубокой раной, которая предстала передо мною на несколько мгновений совсем открытой, со стекающим слизистым соком, последовавшим вслед за любовным столкновением, коему они предались. Она показалась мне гораздо более развитой, чем у мисс Ивлин. Я был уверен, что мисс Ивлин никогда не смогла бы принять такой толстой длинной вещи, какую мистер.

Бенсон впихнул в свою жену, причём она, казалось, входит так легко и перемещалось так гладко, да ещё явно к удовольствию и предельному восхищению обоих, что было доказано их горячими объятиями, любовными щебетаниями и сладострастными движениями, особенно как раз перед тем, как они оба прекратили всякое движение вообще.
И я решаю уже во время прогулки по саду, которую мы обычно предпринимаем во время перерыва после четырёх часов, начать посвящение Мэри в мистерии, свидетелем коих я стал в последнее время. Правда, судьба распоряжается иначе, и мне предстоит получить свой первый практический урок и быть инициированным персоной более зрелой, женщиной более красивой; но это потом, в будущем. А сейчас до четырёх часов я так ничего и не сумел приступить к выполнению своей задачи - мисс Ивлин выглядит сердитой:

- Мэри и Илайза, вы можете выйти, Чарльз же останется здесь.
Мои сестры, просто вообразив, будто меня оставляют, чтобы закончить мои уроки, ринулись в сад. Мисс же Ивлин поворачивает ключ в двери, открывает буфет и берёт оттуда берёзовые прутья, аккуратно перевязанные голубыми лентами.
Кровь переполняет мои вены, и мои пальцы дрожат так, что едва могут держать карандаш.
- Положите свою дощечку, Чарльз, и подойдите ко мне.
Я повинуюсь и стою перед своей красивой гувернанткой со смешанным ощущением опасности и желаемости.
- Расстегните крючки, и снимите свои брюки.
Я принимаюсь делать это, хотя и очень медленно. Моя неспешность выводит её из себя, и её тонкие пальцы быстро завершают работу. И брюки спадают с меня к ногам.
- Займите место поперек моих коленей.

Дрожа, с тем же самым смешенным чувством, я повинуюсь. Её шелковое платье, чтобы не быть смятым, задрано, так что моя голая плоть прижимается к её белоснежным нижним юбкам. Тонкие духи фиалки и вербены сильно действуют мне на нервы. Поскольку я чувствую, как её мягкие и тонкие пальцы, закатывая на мне рубашку, пробегают по моим голым ягодицам, в то время как теплота её мясистых форм подо мною проникает через мою плоть, природа проявил мощь, и мой дрекол начинает раздуваться до невероятно болезненной степени. У меня, правда, слишком немного времени, чтобы заметить это, прежде чем самые что ни на есть жестокие удары с быстрой последовательностью не раздирают мой зад.
- О, дорогая! О, дорогая! О, дорогая! О, мисс Ивлин. Я решу задачу по арифметике, если вы только простите мне. Ах, ах, ах!
Крепко удерживая меня левой рукой, мисс Ивлин нещадно продолжает стегать розгами. Сначала боль кажется мучительной, и я что есть сил громко реву, но постепенно она прекращает быть столь острой, и за ней следует довольно восхитительное ощущение щекотки. Вначале я так усиленно отбивался, что привёл в беспорядок её юбки и теперь замечаю, что они здорово приподняты, выставляя моим восхищенным взорам её стройные ноги в шёлковых чулках до коленей, а выше - обнажённые на дюйм или два бёдра.

Это, вместе с интенсивным щекочущим раздражением, испытываемым моей задницей, так же как трение моего петуха об одежду мисс Эвелин в ходе моих усилий избежать ударов, делает меня почти безумным, и я, поскольку удары продолжают наноситься по моей бедной заднице, в состоянии совершенного безумия извиваюсь у неё на коленях. Наконец розги полностью обламываются, и я соскакиваю с её коленей. И когда я поднимаюсь перед нею с полными слёз щеками, моя рубашка значительно выдаётся вперёд, так что ошибиться в причине сего никак нельзя, а мой дрекол в то же самое время пульсирует под нею конвульсивными судорожными подёргиваниями, которые я никак не могу сдержать.

Поскольку я стою, потирая свою задницу, и кричу, не пытаясь пошевельнуться, а тем более застегнуть брюки, мисс Ивлин замечает вздутие, у неё перехватывает дыхание, а широко открытые глаза устремляются на него. Очевидно, объект этот оказывается столь привлекательным, что она продолжает взирать на него минуту или две, стирая капли пота с заалевшего лба, пока внезапно, казалось, не приходит в себя, тяжело вздыхает и торопливо оставляет комнату. Туда она не возвращается, пока там не оказываются мои сестры, вернувшиеся из сада, и, как мне кажется, выглядит всё ещё смущённой и избегает смотреть на меня.

Два дня спустя все неприятные следы этой порки исчезают. На следующий день мы приглашены провести послеполуденное время на мызе, красивом месте приблизительно в двух милях от нас. Погода прекрасная и тёплая; мы отправляемся туда, и приходим около четырех часов. Мистер и миссис Робинсон, встретив нас в гостиной, сразу же желают, чтобы мы пошли в сад и развлеклись там с их тремя дочерями. Мы так и делаем, и находим их, забавляющимися на качелях. София, самая старшая, приблизительно 19-ти лет, качает сестру приблизительно на два года моложе, довольно красивую, полностью развитую молодую женщину. Да и все они кажутся просто красавицами по сравнению с другими молодыми леди. Другая сестра, Агнес, не сидит, а стоит на перекладине между веревками. София заставляет обеих взлетать как можно выше.

Они громко смеются, когда мы увидев нас, и продолжают качаться - одна вперёд, другая назад. Легкое платье Агнес из муслина и простая юбка, когда она взмывает вверх и устремляется затем вниз, вздувается ветром, облипая спереди её конечности и живот так, что можно видеть даже уже хорошо выступающий бугорок. Другая, устремляясь вперёд, вскидывает вверх свои ноги и выставляет всю нижнюю сторону бёдер и даже часть задницы, так что можно различить тёмные волосы между бёдрами и задницей.
Поскольку они, очевидно, принимают меня за ребёнка, я не никоим образом не мешаю их радостям и забавам. Напротив, мне дают длинную веревку, чтобы я, дёргая за неё, приводил в движение качели, и для большего удобства я усаживаюсь на траву спереди. Прекрасные конечности и волосатые мохнатки, свободно мелькающие передо мной, возбуждают мои страсти. Ни у одной из них нет ничего кроме одной единственной юбки, и никаких панталон, так что, когда они взмывают вверх надо мною, моему взору открывается всё. Мой петух болезненно вскакивает, что, думаю, не остаётся незамеченным не только ими, но и мисс Ивлин, которая вскоре тоже садится в качели и позволяет мне покачать её за конец веревки.

Я даже предполагаю, что она подкидывает свои ноги больше, чем, во всяком случае необходимо; и, естественно, учитывая те сильные чувства, которые я испытываю к ней, она возбуждает меня больше чем всё остальное.
Мы от души веселимся. Восхитительный вечер длится до восьми часов, когда начинается дождь. Поскольку он не прекращается и становится довольно сильным, мистер. Робинсон велит отвезти нас домой в крытой повозке. Но в этой карете только два сидения. Поэтому Мэри берёт к себе на колени Илайзу, а мисс Ивлин к себе - меня. Не знаю, как так получается, но её прекрасная рука вскоре обхватывает моё тело, чтобы вроде бы удерживать меня на своих коленях, и вроде бы случайно опускается точно на моего петуха - прикосновение словно электрическое. Под её рукой мой член тут же становится жёстким и твёрдым. И все же мисс Ивлин, хотя, должно быть, и чувствует, движение, происходящее под её пальцами, свою руку не только не удаляет, а скорее, кажется, ещё больше сжимает ею его.

В моем ребяческом невежестве, я воображаю, что она не ведает, что происходит. Движение и тряска кареты по ухабистой дороге заставляют её руку тереться вверх и вниз по моему вставшему и дрожащему члену. Я едва сдерживаюсь и, дабы скрыть мое состояние, притворяюсь спящим, уронив голову на плечо и шею мисс Ивлин, - она позволяет этому.
Поверила ли она, что я на самом деле заснул, не знаю, но здорово чувствую, как её пальцы скользят по моему раздувшемуся и подрагивающему петуху, и воображаю, уж не оценивает ли она его величину.
Крепкая хватка, которую она и не думает ослаблять, и длительная тряска повозки, приводят меня наконец в такое напряжённое состояние, что чуть больший обычного толчок, последовательно повторённый два или три раза и сопровождаемый каждый раз крепким сжатием её очаровательных пальцев, причиняет мне такой избыток волнения, что я падаю в обморок от необыкновенно восхитительного ощущения, когда-либо испытанного мною.

И прежде, чем я узнаю, где я и что со мной, проходит какое-то время, и только после усиленной встряски, которой мисс Ивлин подвергает меня, чтобы разбудить, я соображаю, что мы приехали домой. И первое, на что натыкается мой взор, и частично ошеломляет, так это сияющие с невиданным блеском глаза мисс Ивлин и яркий лихорадочный румянец у неё на щеках.
Она отказывается пойти (вместе со всеми) в гостиную, но, ссылаясь на головную боль, поспешает отправиться в постель.
Когда же и я удаляюсь спать, то, снимая рубашку, нахожу её всю спереди липкой и влажной. Таким образом, выходит, я наличными выплатил свою первую дань Венере. И, крепко задумавшись над этим очевидным приглашением к фамильярности со стороны мисс Ивлин, я засыпаю с живой надеждой на более укромную беседу с нею, когда, надеюсь, её очевидная страсть доставит мне наслаждения, которые могут быть извлечены из её прекрасного тела.