ЭПИЗОД 5. В ДЕВЧАЧЬЕЙ ПАЛАТЕ.

К соседней, бывшей наташиной кровати подошла тётка в распахнутом халате на голое тело и повернувшись ко мне передом, а ко всем остальным женщинам задом, вдруг вытащила из своей письки какую-то окровавленную тряпку. Я испуганно спросил: «Ой, тётенька, а вы что – после операции?» - «Дитё, а ты как здесь?» - растерянно спросила тётка. Опять выручила Катя: «Ну мы же вам говорили, что нам мальчика подкинули, пока в детской палате места не освободятся!» Женщина пришла в себя, запахнула халат и уже спокойно ответила: «Не бойся, детка, это просто болезнь такая – она не сильная! У меня уже проходит, завтра будет всё нормально!»

Вторая новая женщина с вызовом проговорила: «Да, девчата, как у нас был всю жизнь бардак, так, наверное, никогда и не кончится! Ну ведь могли хотя бы уже девочку положить, если местов у них нету – а зачем пацанёнку всё это видеть? А нам куда прятаться? Вот бля.... ........, ихнюю мать ......... ............. .... ...... по...... ... .......... .................................... ........... ...... тудыть!» «Нет, нах....................... ... ....... ......., ..........., ............. в жопу ....... ........... .......... в качель ..... ..... ........... .......... ...........!!!»

«Женщины, ну зачем же вы так?! – огорчённо сказала медсестра Зиночка, заходя в палату - Забираю вашего Уткина! А взамен вам две красавицы – почти взрослые, у них уже у самих месячные!» Стоявшие за ней две большие девочки сначала засмущались, а потом стали знакомиться с женщинами из палаты. Я поманил Зину пальцем: «Можно на ушко сказать? – У меня штанов нет!» - «Ох, горюшко ты моё, да как же так?» - «Да вот, случайно описался!» - «Ну что же делать, мне тебя надо срочно перевести в верхнюю палату, до тихого часа! Ладно, штаны я тебе потом принесу, а ты пока полежишь тихонечко, договорились? Держись за шею!
Девочки, помогите быстренько его вещички собрать!» - Зина завернула меня сразу в две простыни – на которой я лежал, и которой укрывался, и подхватила на руки. Катя и ещё одна девушка быстро собрали мои вещи и сложили в наволочку.

Никогда не думал, что девушка может быть такой сильной. Зиночка легко взбежала на второй этаж со мной на руках, зашла в какую-то палату и плюхнула меня на койку, стоявшую почти напротив двери. Катя быстренько разложила мои вещи в тумбочке, вместе они ловко расправили подо мной простыню и убежали, крикнув на прощание: «Не скучай, Утёнок!» Я стал осматриваться по сторонам.

Новая палата мне показалась просто огромной. В центре помещения койки стояли по четыре, проходы между квартетами коек перекрывали тумбочки. У стен койки стояли парами, между ними – неизменные тумбочки. В длину я насчитал пять или шесть «квартетов» коек. Таким образом в палате было два больших прохода, а вот из одного прохода в другой попасть было непройти, мешали тумбочки. Как потом выяснилось, для расшалившихся девчонок преградой это не являлось, они прыгали по койкам или пролезали под ними запросто. Дверь находилась прямо напротив прохода, слева от двери к стене был придвинут стол с какими-то склянками, накрытый белой скатертью, около него стоял стул. В углах вдоль этой же стены стояло всего по одной койке.

Я ещё никогда не был среди такого количества девочек, тем более один, и слегка оробел. Когда меня принесла Зина, в палате было человек десять – для такого помещения чуть ли не пусто. Но вскоре она заполнилась девчонками разных возрастов и размеров. Появилась незнакомая молодая, но очень толстая нянька и прокричала: «Девочки, писать и спать, писать и спать!» Она уселась на стул, расставив ноги и стала обмахиваться газетой.

Девчонки стали раздеваться и укладываться. Как и у меня, ни у одной из них не было под пижамками ни трусов, ни маек. Наискосок от меня на койке в углу почти взрослая чернявая девочка сняла пижамную куртку, под которой у неё оказались не очень большие, но уже вполне женские грудки. Когда она сняла штаны, то сразу бросился в глаза чёрный пучок волос внизу её живота, ярко выделявшийся на фоне очень белой кожи. Она легла, до пояса укрылась простынёй и стала читать книгу.

Однако меня почему-то гораздо больше интересовали не крупные сиськи, а мои ровесницы или девчонки ненамного старше меня; как раз их-то здесь и было большинство. При виде их писек и попочек у меня внизу живота стало появляться какое-то удивительно сладостное чувство, а мой писюн твердел и начинал слегка торчать вперёд.

На соседнюю койку плюхнулась голенькая девчонка: «Привет, тебя как зовут?» - «Дима!» «Дина? – переспросила она, - а меня – Оля! Ты в какой класс ходишь? А я уже второй окончила!» Девчонка села на своей койке по-турецки, повернувшисл ко мне. Её писька раздвинулась, внутри неё прятались какие-то складочки, похожие на моллюска в раковине. «А у тебя что – гланды? Тут почти у всех гланды, а вот у меня гайморит был, да ещё с осложнениями, мне его уже выдолбили, завтра выписывают!»

В это время нянька стала ходить по проходам, приговаривая: «Все пижамки вешайте на спинки кроватей! Кого увижу в штанах – косы повыдергаю!» - «Во, Нинка даёт! У нас вот косичек нету, так она всё равно за волосы дёргает - знаешь, какая злая! Так-что ты уж пижамку повесь!» - сказала Оля, но сама неловко повернулась, и её штаны упали на пол. Оля стала доставать их, не слезая с койки, сильно оттопырив зад, и чуть сама на свалилась: «Ой, держи, держи!» Я вовремя успел схватить её за ноги, при этом уткнулся лицом прямо в девчачью попу. Хорошо, что это место недаром мягким называется, а то расквасил бы себе нос. Самое интересное, что теперь и её писька была отлично видна сзади.

Оля достала штаны и развесила их на спинке кровати. Я тоже повесил свою курточку. Вдруг нянька споткнулась о какую-то малышку, вылезавшую из-под кровати: «Тю ты, засранка, ты чё там делаешь?» - «Я штанишки уронила и не могу достать!» - «Где, горе моё?» Нянька сильно нагнулась, полы её халата сзади разошлись, и стал виден кусок толстой голой попы. Оля толкнула меня в бок: «Смотри, Нинка опять без трусов! Не будем ей говорить, она злая – пускай все видят! А вот завтра Лёля будет, она хорошая!» Наверное от того, что пришлось нагибаться, нянька не на шутку разозлилась, и, бросив штаны на кровать малышки, заорала: «А ну-ка прекратить разговорчики! Всем спать!»

Я перестал спать днём наверное лет с двух, ну просто абсолютно не мог. Да и большинство девчонок спать, похоже, не собирались, лишь некоторые малышки уже мирно посапывали, несмотря на крики няньки. Я просто лежал под простынёй и глазел по сторонам. Оля тоже лежала смирно, но поверх простыни: «А я ни за что не буду укрываться – так жарко! И ни мух, ни комаров нет – укрываться-то зачем? Нет, ты уж лежи под простынёй, тебе же ещё операцию не сделали? Мне вот тоже до операции всё время холодно было, девчонки все потеют, а я согреться не могла! Мне даже разрешили курточку не снимать.

А теперь мне так понравилось голяком спать, что я дома тоже буду! У меня есть старший брат – всего-то на год старше, так ему почему-то разрешают голым спать, а мне нет – «гайморит-гайморит», а ещё – «ты же девочка – ты же девочка»! А девочкам что – не жарко, что-ли? Ну теперь вот я им всем скажу – в больнице все девчонки голенькие спят, и с гайморитом и все, а это медицинское учеждение, между прочим! (И откуда она такие слова берёт? Всего-то на два года старше меня, а уже столько знает!) А у меня теперь НЕТ гайморита – так что уходите и отстаньте!»

Нянька подошла к нам, и Оля замолчала, притворно закрыв глаза. Но как только Нинка повернулась к ней задом, поправляя упавшую простыню на соседней койке, Олька очень удачно потянула в стороны полы её халата, так что почти вся нянькина попа стала видна. Я заметил, что некоторые девчонки зажимали себе рты, с трудом сдерживая смех, но сама Нинка ничего не заметила. Ко всеобщему сожалению, эта хохма продолжалась недолго – Нинка уселась на стул, и прикоснувшись к его деревянной поверхности голым задом, оправила халат. Правда, она тут же задрала подол спереди чуть ли не до пупа и с задумчивым видом стала чесать себе волосы между ног.

В это время одна полусонная девчонка села на койке, и стала натягивать штаны. Нянька аж встрепенулась: «Ты это куды намылилась?» - «В туалет!» - «Ты что – новенькая? В тихий час – никаких туалетов, никаких хождений по коридору, только здесь можно писать, на судно!» Она вытащила из-под стола довольно большой кремового цвета эмалированный сосуд, края которого довольно широко загибались внутрь и образовывали что-то вроде сиденья унитаза, но только значительно длиннее. В него могло поместиться, наверное, не меньше двух вёдер какашек.

Нинка поставила судно на середину свободного пространства палаты, прямо напротив моей койки. Девчушка всё так же в полусне сняла штаны, взгромоздилась на судно, стараясь не провалиться внутрь, и медленно пописала, зевая. Вставая с судна, она чуть не упала, так как с трудом могла расставить ноги настолько широко.

Не успела малышка отойти, как к судну приковыляла полусонная высокая бледная девочка с нездоровым румянцем на щеках. Её вьющиеся кольцами очень светлые волосы были заплетены в косу, горло чем-то замотано. Грудки остро торчали вперёд, внизу живота курчавился светлый пушок. Широко расставив ноги, девчонка стала писать стоя, даже не согнувшись. Нинка шикнула на неё: «Ну только набрызгай мне, паршивка!» С неожиданной энергией моя соседка Оля привстала на койке и злобно прошипела: «А ну, приземляйся быстро, коза, не вздумай сиденье обсикать – нам потом как садиться?!»

Под двойным натиском девчонка стала приседать, не переставая писать, но поскользнулась, и довольно много мочи попало не только на судно сверху, но и на пол. Нинка уже почти в полный голос засипела: «Ну вот, я же говорила! Бери швабру, поганка, вытирай за собой!» Голая девчонка неловко взяла швабру и стала неумело елозить ей по полу. Она сильно ударила по судну, чуть не расплескав его. «Вот же х—ва интеллигенция, руки из жопы, что ли, растут?» - Нинка выхватила швабру из рук вконец растерявшейся девчонки и быстро завершила протирку, а затем уже другой тряпкой вытерла судно сверху.

Тут к судну подошла, наверное, самая старшая девчонка из палаты – ростом даже чуть выше Нины. Она тоже была совершенно голая, с большими грудями. Внизу её живота рос офигенный пучок длинных и торчащих во все стороны волос. «Алевтина – и ты туда же, совсем потерпеть не можешь? Как только тихий час – всех посикота разбирает, выливай потом за вами!» - «Какой тут потерпеть, мне же мочегонное дают! Я сама уже зае----сь каждый час на горшок бегать!» Алевтина присела, не дотрагиваясь, однако, до судна, и разразилась мощной струёй - в судне аж зашипело.

Но больше всего меня удивило, что когда она встала, то вытерла письку бумажной салфеткой. Когда попу вытирают – это понятно, но чтобы на письку бумагу тратить – такое я видел впервые. Это же сколько салфеток надо?

После Альки ещё несколько мелких девчонок подходили и писали, но мне уже надоело на них смотреть, и я повернулся на другой бок. Однако представшая передо мной картина заставила меня снова широко открыть глаза. Оля так и лежала неукрытая, слегка расставив ноги и согнув их в коленях. Средний палец левой руки она слегка засунула в свою письку и ритмично им шевелила. Глаза её были полузакрыты, рот приоткрыт. Вдруг Оля стала слегка постанывать.

Мне сначала показалось, что она стонет от боли, но затем я увидел на её лице блаженную улыбку, не вытерпел и спросил: «Оля, что с тобой?» Она открыла глаза, слегка смутилась, но даже не вытащила палец из своей письки: «А ты что - маленькая, не знаешь? Все девчонки так делают, это же приятно! Вон, на Наринку посмотри!» Взрослая чернявая девчонка в углу, похоже, занималась тем же самым, только под простынёй.

Соски её грудей стали большими и торчащими. «Нет, а что же ещё делать, если Нинка даже читать не разрешает?! Да ты тоже попробуй – хочешь, покажу? Я сама, правда, только недавно научилась!» - «Ой, нет, спасибо, это я просто так спрашиваю!» - «Ну – не хочешь, как хочешь! Дай тогда мне закончить!» Оля опять прикрыла глаза и заработала пальчиком, пошире раздвинув ноги.

В коридоре послышались голоса и топот бегущих детей. Тихий час, похоже, истёк. В палату влетела Зиночка и с ходу бросила штаны на мою кровать: «Держи, Утёнок! Сидорова, Манукян, Резоева – в процедурную! Девочки, не расходитесь, Сейчас Таня придёт!» Все начали быстро одеваться, я тоже надел штаны. На меня никто в это время не смотрел, и девчонки так пока и не заметили, что я мальчик.

Новые штаны оказались очень длинными и широкими. Правда, резинка была хорошая и как раз по моей талии. Оля сказала: «Да ты закатай штанины, посмотри – все так делают!» Я закатал штаны выше колен. Так действительно оказалось гораздо удобнее.

Пришла медсестра Таня и забрала кое-кого на процедуры, а остальных отпустила гулять. Оля схватила меня за руку: «Родительский час скоро, к тебе придёт кто-нибудь? Побежали!»
Бабушка уже меня ждала в зале свиданий. Несмотря на жару, она сильно огорчилась тем, что я был без курточки, и послала меня одеться полностью. Потом мы долго гуляли с ней по лесопарку вокруг больницы, она обо всём меня расспрашивала, постоянно охая и ахая. «Бабушка, ты принеси, пожалуйста, моего зайчика, а то я лягушонка потерял, один ёжик остался!» - соврал я. Больных стали звать на ужин, и мы с бабушкой распрощались.

На входе в столовую меня перехватила Таня: «Это ты Уткин? Ну наконец-то! Сегодня тебе можно только компот, а перед сном выпей таблетку, я тебе на тумбочку положила, только не забудь – ну да Маша тебе ещё напомнит!»

К этому времени почти все дети уже поужинали. Я быстро выпил компот и пошёл в туалет. Около него с явным нетерпением толпилось не меньше двух десятков девчонок, но почему-то редко какая из них решалась зайти внутрь. С лёгким недоумением я вошёл в туалет. Там были, в основном, пацаны. Лишь три маленьких девочки оседлали горшки и ещё двое, постарше, сидели рядышком над унитазами и тихонько какали, как-то съёжившись и стараясь не смотреть по сторонам. Мальчишки тоже реагировали на присутствие девчонок по разному. Некоторые сильно стеснялись, старались отойти от девчонок подальше и писали боком, норовясь прикрыться.

Другие же, наоборот – нарочно демонстрировали девчонкам свои писюны и яички. Один из них спустил штаны ниже колен, стал перед малышками и задумчиво теребил свой отросток. Две девчушки отвернулись, а третья буквально пожирала его глазами, открыв рот и чуть не падая с горшка. Большинство же мальчишек делали свои дела, не обращая на девчонок абсолютно никакого внимания, как будто их здесь и не было. Так же поступил и я – подошёл к унитазу и спокойно пописал.

Лишь только я убрал писюн, как в туалет демонстративно широко распахнув дверь и ведя за собой девчонок, ворвалась Алевтина: «А, это ты здесь коноводишь, Коршунов? Зачем это вы наш туалет заняли, почему девчонок не пускаете?» Коршуновым оказался высокий, не ниже Алевтины пацан с забинтованной головой. Он как держал свой длинный писюн в руке, так и повернулся к девчонкам: «Это кто же вас не пускает? Ну кто, ну покажите? А мы тоже люди, и этот сортир такой же наш, как и ваш!

Это раньше мы на третий этаж бегали, а теперь там что-то засорилось, и два дня унитазы менять будут, так что мужики теперь сами аж за больницу бегают, а там сортир маленький, всё время очередь, да и темно!» - «В свой ходите, в своём конце! Подождёте, не усрётесь!» - «В какой-такой свой! Там один всего унитаз был, так и его дедок костылём разбил вчера! У них же теперь сортира нету, а на улицу ему идти далеко с поломанной ногой, так он к нам пришёл, да костыль как уронит, козёл! А ты чё вообще выступаешь? Мне мочегонное дают, так я каждый час бегаю, ждать никак невозможно!»

Во время всего этого разговора пацан неторопливо тряс своё писюн, привычно стряхивая последние капли. «Да брось ты свою пипиську теребить, мне тоже мочегонное дают, не могу больше терпеть! Быстро идите отсюда нафиг, а то всем накостыляю!» - заорала раздосадованная Алька. Она покраснела от натуги, слегка приседала и пританцовывала. «Ах, так!? - возмутился в свою очередь Коршунов, - Что-то мне срать захотелось!» Он спустил штаны и уселся над свободным унитазом, пошире расставив ноги. По всему было видно, что уходить он отсюда не собирается.

«Да ну вас всех к чертям собачим!» - почти плача, неестественно высоким голосом крикнула Алевтина, сняла штаны и уселась рядом с Коршуновым. Вырвавшийся из неё поток разрядил обстановку – девчонки и мальчишки вперемешку стали подходить к освобождающимся унитазам и писать по очереди, особо даже и не пялясь друг на друга, и лишь изредка исподтишка стреляя глазами. Довольно быстро очередь рассосалась.

В коридоре злая Нинка держала за ухо всклокоченную девчонку лет десяти: «Быстро сымай штаны, ссыкуха! Это не ребёнок, это прорва какая-то – третий раз уже уссыкается! Всё, будешь теперь голяком ходить – ну нету больше пижам, НЕТУ! Рожу я их тебе, что- ли? Прачечная не работает какого-то рожна, а руками это же и за год не перестирать! До чего докатились – сегодня положили ребёнка в домашней пижаме! У-у-у, зараза!» - Нинка ткнула мокрыми штанами прямо в лицо девчонки и ушла.

Голая девчонка была на мой взгляд красивой, и я невольно ею залюбовался. Попка у неё была кругленькая и плотная, ножки – длинными и стройными, между ними её писька была видна как на ладони. Стриженные волосы обрамляли довольно симпатичную мордашку, правда, слишком бледную и с тёмными кругами вокруг глаз. Вдруг она сказала хриплым голосом: «Что пялитесь, б-ди? Пошли вы все на х...!» - и оттолкнув какого-то мелкого пацана, забежала в нашу палату. «А что такое нах...?» - спросил я стоявшего рядом мальчишку, но он лишь неприятно заржал и ничего мне не ответил. Я почувствовал, что сильно устал, пошёл к себе, разделся и накрылся простынёй.

На койку , стоявшую в ряд с моей, положили новую девочку лет пяти – шести. Одета она была в невиданную роскошную пижаму с яркими клоунами. Она вынимала из сумочки красивых кукол и раскладывала их на койке. Естественно, большинство девчонок нашей палаты в возрасте от 5 до 10 лет прибежали рассматривать эти чудеса. Почти все они уже «приготовились ко сну», то есть были без штанишек, и у меня аж в глазах зарябило от их писек и попочек. Они окружили новенькую плотным кольцом.

В палату зашла очень толстая нянька: «Девчата, все умылись? Пижамки сымайте, скоро свет погашу!» Тем временем новоприбывшая девочка подверглась перекрёстному допросу. Отвечала она с неподражаемым достоинством, растягивая слова: «Меня зовут Юля, мой папа работает в обкоме. И дедушка тоже! А второй дедушка у меня – генерал! А мне что – тоже пижамку снимать? Я дома всегда в пижамке сплю!» - «Конечно снимать! Здесь нельзя в пижамке!»

Юля тоже сняла курточку, а затем и штаны. Под ними у неё оказались ярко розовые шёлковые трусы. Девчонки вытаращили глаза, а затем дружно накинулись на Юлю: «Ты что, ты что? Снимай, скорее снимай, здесь трусы нельзя, как это тебя в приёмном покое пропустили?» Юля послушно сняла трусы и засунула их подальше в тумбочку. Без одежды она оказалась совсем некрасивой. Толстый, в складках, живот; вся попа в красных пупырышках, кривые ноги, маленькие поросячьи глазки – короче, трудно было найти в палате менее симпатичную девчонку.

Подошла Алевтина, тоже уже без штанов, и, почесывая волосы внизу живота, спросила: «Слушайте, девчонки – мне Таня сказала, что в нашу палату должны мальчишку положить, а где же он? Опять, что-ли, накололи?» Я даже и не понял, что речь идёт обо мне – несмотря на девчачий гам, я сладко заснул.

Проснулся я не сразу. Сначала пробудились мои уши, они услышали громкий шопот: «Люда, иди мальчика смотреть!» - «Ой, а что у него между ногами-то?» - «Ну ты ваще дура, мальчишек голых не видела?!» - «Видела, да не рассматривала, нужны они мне! А это что за хоботок – это как шланг, да? Они что-ли из него писают?» - «Ну да, ещё руками всегда держат!» «Вот неудобняк! Как же это всё у них в трусах помещается? А эти шарики для чего?» - «А у нас овчарка – пёс Джульбарс, так у него тоже такие есть!» - «Я знаю, мне мама говорила, что у них там детки сидят!»

- «Какие детки – ведь малышей тётеньки рожают! Не знаешь ничего, а ещё врёшь!» - «Я вру? А у тебя что – папы не было?» - «Было, он и сейчас есть!» - «Сами вы ничего не знаете! Это когда дяденька с тётенькой спит, то маленькие детки из его яичек переходят к ней в живот, и там вырастают!» - «А я с братиком всё время сплю, и ничего мне не перешло и не выросло!» - «И я тоже сплю с братиком, и всегда без трусов, и ещё купаемся вместе!» - «Ой, дуры, ну и дуры! Мы же маленькие ещё, у нас же пока даже сисечек нету!

Вон у Альки уже запросто могут быть детки – вы видали, какие у неё сиськи? Вот если ей с мальчиком поспать, так сразу детки появятся!» - «Ой, девчонки, а дайте, я его пощупаю!» - «Сдурела!» - «Да я тихонечко!» Я почувствовал, что кто-то трогает меня за писюн, и почему-то мне стало очень приятно, даже глаза открывать расхотелось. «Ну как?» - «Да обычная сосиска!» Но тут меня больно ущипнули за яичко, я невольно вскрикнул и открыл глаза.

Я лежал на койке совсем голый, простыня куда-то свалилась. Вокруг расположилось не меньше десятка девчонок, уставившись на мой писюн, а две из них щупали мне мошонку. «Вы это что делаете?» - просипел я, привстав на локтях. Девчонки от меня шарахнулись, а одна из них подбоченилась и пошла в атаку: «А ты почему не сказал, что ты мальчик? Подглядывал тут за нами, да?» Она схватила чьё-то полотенце и шлёпнула им меня по животу: «У-у, отрастил сосиску!»

Отношение ко мне изменилось. Некоторые девчонки теперь старались от меня прикрыться, другие просто смотрели косо. Лишь нападавшая демонстративно расставила ноги и випятила живот вперёд. Я возмутился: «Что ты врёшь, я всем говорю, что я - мальчик, никогда девчонкой не притворялся! Я не виноват, что меня к вам положили, и никого руками не трогал! Чего вы ко мне лезете?!» На шум подошла уже одетая в пижаму Алевтина: «А-а-а, так вот этот мальчишка! Посмотрите, какие волосы отрастил – специально за девчонками шпионить?» - Она больно дёрнула меня за вихор. – «Конечно, я и сообразить не могла, что это не девочка! Вот теперь чтобы всё время отворачивался!

От такой несправедливости чувства во мне бурлили, но я не знал, что делать, и только сжимал кулаки. На глазах выступили слёзы.
К нам подошла голая Каринка: «Вы зачем пацана за писку трогаете? Ты лезла, я сама видела!» - И она отвесила щупавшей меня девчушке подзатыльник. – «Он разве к тебе лез, он тебе писку щупал?» - «А что он смотрит?» - «У него глаза есть, вот он и смотрит! А что ему дэлат? Ты на него зачем смотришь?» - «А потому что он смотрел!» От волнения у Каринки усилился кавказский акцент: «Не смэйтэ малыша абыжат! Он нэ вынават, что его к нам палажылы!

Все на одного – не честна!» - «Нет, мы тут ходим без штанов, а он смотрит! Пускай отворачивается!» - «Куда это ему атварачиватса – тут вэздэ дэвчонки! У меня – два брата и две сестры! У дяди Арама - три сына и три дочки! Все в одном доме живём – адыннадцат дэтэй! Папа работает, мама работает – всё равно дэнэг нэ хватает! Кто будет маленьких купать, кто будет им попку вытырат? Пачему вы дуры такие, пачему нэльзя сматрэт? Разве ныкто с братом нэ купался?» - «Я всё время с братиком купаюсь, только он ещё маленький, ему четыре годика!» «И я тоже, только Петьке уже одиннадцать!» - «А мы зато в баню все вместе ходим – и мама, и папа, и я, и братики!» - «Ну и как – нэ пакусались? Нечего на мальчишку нападать! Тем более – он савсэм нэ врэдный! Нэ бойся, малыш, я тебя в обиду не дам!» - Карина ласково потрепала меня по голове.

«Ну и целуйтесь со своим шибздиком, а мне, может быть, стыдно перед мальчишками штаны снимать, не то что некоторым!» - фыркнула Алевтина. «Пачему мнэ нэ стыдна, пачему тэбэ стыдна? Ныкагда пызду нэ моешь – фу, какой запах! Падмыватса будэш – стыдна нэ будэт!» Голая Каринка стояла посреди палаты безо всякого стеснения. Алька аж подпрыгнула: «А ты видела - нет, а ты видела?» - «Да уж видела, я всэга правду гаварю – сколько раз умываешься, никогда штаны нэ снымаеш, как же можна в штанах падмыватса – я нэ знаю!» - «Да пошли вы....!» - Зазъярённая Алька выскочила из палаты.

«Девчонки, нэ слушайте её, я вам на самом деле правду гаварю! Грязная писька – стыдна, чистая писька – нэ стыдна! Падумаеш – туалет с мальчишками! Ани хатят пысат, мы хатим пысат – какая разница?! Это в штаны – нэ харашо, крават – савсэм нэхарашо, в туалэт – очен харашо! А если какой хачик абыжат будет – сразу меня завите, я даже мальчишек магу пабыт!»

В комнату вбежала незнакомая медсестра: «Овсепян, Уткин – одевайтесь, со мной пойдёте!» - «Да нам ещё в туалэт нада!» - «Это обязательно, я вас сама хотела отвести, только не задерживайтесь!» Мы с Каринкой оделись и вместе пошли в туалет. Там уже было несколько заспанных мальчишек и девчонок. Никто не обращал внимания друг на друга. Каринка заставила меня сесть рядом с собой: «Пастарайся пакакать! Ты на девчонок не обижайся – они дуры! Просто сэйчас дэтэй у людэй мала – у них братиков нет, ума тоже нэт! Голый пацан нэвидила – стесняютца савсэм! Это эрунда! Я тебя в обиду не дам! Эх, поскорее бы только выздараветь!»

Мы довольно долго шли по каким-то сложным коридорам. Меня первого ввели в большую очень светлую комнату с тремя врачебными креслами посередине. В углу комнаты переминались с ноги на ногу человек пять в белых брюках, рубахах, шапочках и масках – лиц видно не было, но мне показалось что там были и дяденьки и тётеньки. Они сильно напоминали спортсменов перед стартом – электричество было как бы разлито в воздухе, напряженное ожидание, концентрация сил. Одна из женщин села в кресло, меня посадили к ней на руки.

Она крепко меня обхватила, так что шевелиться я не мог совершенно; на нас накинули белый балахон с дыркой на уровне моего рта. В мой открытый рот вставили металлические скобы, так что сдвинуть челюсти стало абсолютно невозможно. Затем замелькали шприцы, блестящие инструменты и ОПЕРАЦИЯ началась. Всё это меня настолько оглушило, что я погрузился в какое-то полузабытье, помню только треск разрываемых тканей; не знаю даже, кричал я или нет. Тем не менее боковым зрением я увидел, что на соседнее кресло усадили женщину в одной рубхе и тоже начали оперировать.Наконец то-ли от боли, то ли от обилия впечатлений время для меня совсем остановилось и восприятие притупилось. Помню лишь кровь, переливающуюся изо рта и чьи-то добрые руки (опять женские!) несущие меня в палату. У себя на койке я сразу заснул.

Разбудила меня нянечка: «Давай, малыш, я тебя раздену! Тебе пописать надо, а то ты в кровать надуешь! Щас я тебе утку дам!» Она сняла с меня штаны и сунула мне между ног какую-то штуковину: горшок – не горшок, кастрюля – не кастрюля, а холодная фигня с горлышком. Мою кровать моментально окружили любопытные девчонки. До меня дошло, что надо сделать, и я рванулся встать, но нянька меня удержала: «Лежи-лежи, тебе вставать пока не положено!» Я не писал лёжа, наверное, с младенчества, и у меня долго ничего не получалось. Я уже чуть не плакал от отчаяния, когда мой писюн надулся и разразился, наконец, довольно долгой и сильной струёй, такого я и сам не ожидал. Некоторые девчонки захихикали, две других брезгливо фыркнули и ушли, на лицах остальных читалось сочувствие и удовлетворение. Наконец нянька устало сказала: «Ну что уставились, бесстыдницы? Сил моих уже нет на вас - марш отсюда!»

Пришла медсестра и притащила с собой что-то типа коридорной вешалки, на которой болталась бутылка с жидкостью с выходящей снизу трубкой. Сестра воткнула мне в руку иголку от шприца и подсоединила её к трубке. «Не бойся, малыш, это называется капельница! Ты глотать пока не можешь, поэтому мы тебя так покормим. Только лежи смирно – хорошо?» Она встала, собрала свои штучки и направилась к выходу, но при этом неудачно повернулась, и стащила с меня простыню своей попой. Я хотел ей об этом сказать, но не смог издать ни звука, лишь горло обожгло болью. Встать я не мог из-за капельницы, да честно говоря, скоро и сам забыл про злосчастную простыню. Было не просто жарко, а душно и влажно, я даже потом покрылся.

Я опять впал в полусонное состояние, и лишь с некоторым удивлением отмечал повышенное внимание девчонок. Они стояли вокруг и глазели на капельницу и на мои яички. Внезапно я обратил внимание, что моя правая рука почему-то держит писюн и бессознательно теребит его на глазах у девчонок. От стыда я окончательно проснулся и убрал руку. На соседней койке никого не было. Она была застелена почему-то не простынёй, а рыжей медицинской клеёнкой, на которой лежала тощая подушка. Наверное, Олю выписали, решил я.

Почему-то вдруг мой писюн надулся и стал торчать вверх почти вертикально. Одна девчонка привела подружку, тыкая в него пальцем, и они буквально впились в него глазами, держась за спинку моей койки. Я не догадывался прикрыть его правой рукой, да так и лежал, не зная, что делать. Однако вскоре я заснул опять.

Медсестра сняла капельницу и я проснулся. Ко мне подошла Каринка в короткой пижамной курточке но без штанов. Её горло тоже было чем-то замотано – видимо, так полагалось после операции. Она слегка потрепала меня по голове и прошептала: «Ну как дела? Ты молодец, почти не кричал! Я – и то орала! Ну, теперь будем здоровые, не горюй!»
На следующее утро я проснулся поздно, все уже ушли на завтрак. Лишь я, Каринка и ещё три девчонки оставались в палате, на наших тумбочках стояли стаканы с киселём и по куску хлеба с маслом.

Хлеб никто, конечно, есть не стал, а вот кисель я выпил почти весь, хотя глотать было очень трудно – даже труднее, чем после промывания! Каринка же закашлялась, и опрокинула стакан с киселём прямо себе на грудь. Попытавшись вытереть кисель с пижамной курточки газетой, она только больше его размазала, добавив черной газетной краски. Тогда Каринка сняла курточку, скомкала её, бросила в угол и голяком потопала к раковине мыть руки. Вот странно, волосы у Каринки были чёрные-пречёрные, намного чернее моих – мне казалось, что и всё остальное у неё должно быть темнее, чем у всех. Однако её кожа была белой-пребелой, и кружочки вокруг сосков лишь слегка розовели, не то что тёмно-коричневые соски Алевтины.
Вскоре Каринка заснула, посапывая. Я тоже задремал.

(Продолжение следует)