Начинает накрапывать, и чтобы не промокнуть, я не нахожу ничего лучшего, как отбежать к туалету, - тем более что почувствовал опре-делённую нужду в этом. А выйдя из кабинки, ввиду усиливающегося дождя, бегу под навес умывальника и там неожиданно сталкиваюсь с кем-то нос к носу. Приглядевшись, вижу, что это ещё одна дачница, обитающая с тремя детьми в соседнем доме – в том, в полуподвале которого жил управляющий с женой и сестрой.
- Ой, как же вы меня напугали! – шепчет она, хватаясь за мою руку и прижимая её к своей груди. – Я уж подумала, что… А вот теперь, узнаю, кто вы… Подумать только!.. Вы, оказывается, тот самый молодой человек, который любит ночами посещать дам, залезая к ним через окна…
На минуту потерявшись от неожиданности, я, к собственному удивлению (и гордости) нахожу, что ей ответить:
- Мадам тоже страдает от бессонницы?
- Да случается…
- И тогда предпочитаете не лежать, уперев взгляд в потолок, а сесть у окошка и… предаться мыслям, вас одолевающим…
- Да, мыслям и заботам…
- Каким же именно, если не секрет?
- Вот в том-то и дело, что секрет.
- Мне тут от безделья приходилось листать разные умные книжки, и в одной из них я прочёл, что откровенная беседа, носящая исповедальный характер, не просто облегчает душу, а лечит её. Автор называет такой способ лечения психоанализом.
- Психоанализом, говорите? Что-то мне такое приходилось слы-шать от мужа.
- Кстати, что с ним, где он? Почему его не было видно даже тогда, когда вы со своими чадами приехали сюда?
- Это не мои дети…
- Не ваши?
- Да, племянники… А муж завтра-послезавтра приедет отдохнуть на пару дней… Вообще-то он на войне…
- Вот как… Сочувствую… А вот у нашей хозяйки старший сын недавно погиб на фронте.
- Так вы лезли к ней в окно, чтобы утешить её?
- Такое горе, думаю, неутешно…
- Что же вы тогда у неё делали?
- Да просто беседовали…
- Вот как, просто беседовали…
- Да, мне с ней было очень интересно!
- И чем же таким она вас привлекла?
- Да мне все лица женского пола кажутся привлекательными…
- Да вы, я вижу, паренёк не промах, несмотря на свой юный воз-раст. Вам, наверно и пятнадцати нет? Вы мне в дети годитесь!.. Так и хочется вас по головке погладить!.. До чего же она прелестна!..
- Я готов отдать всего себя в ваше полное распоряжение!..
- Вот уж, воистину, дамский угодник!.. Вам мало Марии Александ-ровне?.. И часто вы её навещаете?
- Обычно она не одна, а с мужем…
- А как насчёт двух других дам?
- Одна из них приходится мне матушкой, а другая – тётушкой.
- Но ведь есть ещё и девушки, причём одна из них наверно уже на выданье…
- Всё так, но они занимают моё время днём…
- Понятно: ночью же они спят, а вам неймётся…
- Вы правы… Так могу я надеяться?
- Что ж, обольститель вы мой, надейтесь!.. Кстати, как вас зовут, мой полуночный знакомый?
- Саша… А вас?..
- Можете звать меня госпожой Карповой, или Анной Борисовной… Но вот ещё на что мне хотелось бы посетовать, пользуясь случаем: мои племянники тоже чувствуют себя здесь несколько одиноко, изоли-ровано и с завистью смотрят, как вы бегаете со своими. Нельзя ли моих присоединить к вашим?
- Мне эти детские развлечения особого удовольствия не доставляют, я бы лично предпочёл заняться чем-нибудь другим, но приходится идти навстречу пожеланиям их мам… Я же, как вы изволили сказать, дамский угодник. Так что и ваше желание – закон для меня. Надо только уговорить Петю и Катю, чтобы они явились к вам с визитом и пригласили ваших деток в свою компанию… Не знаю вот только, удастся ли мне их увидеть, ведь о моём пребывании здесь мало кто знает, формально я числюсь в ссылке, а сюда приехал вчера, чтобы узнать от Марии Александровны, не настроены ли мои родители простить меня …
- Так ради этого вы и соизволили нанести ей ночной визит?
- Вот именно…
- Ах, так вот почему вас не было видно в последние дни…
- Да, уже больше недели… А сейчас, простите, пока дождь прекра-тился, мне надо бежать искать сеновал, где бы я мог спокойно провести остаток ночи… Желаю и вам, вернувшись к себе, всё-таки заснуть…
- Спасибо на добром слове… Но где вы видите, что дождь прекратился? Он льёт всё сильнее и сильнее… Так что, хотите вы или нет, вам придётся ещё немало времени простоять тут со мной…
- С вами?.. С удовольствием бы! Да вот только боюсь, светает, и как бы кто-нибудь меня не увидел…
- А что если я предложу вам убежище у себя?..
- Вы?.. У себя?..
- Вас это не устраивает?
- Помилуйте!.. Просто это так неожиданно…
- Пользуйтесь моментом, пока я не передумала… Бегите и подождите меня на крылечке, пока я совершу путешествие, прерванное встречей с вами…

Я так и делаю, а через несколько минут госпожа Карпова, приложив палец к моим губам и взяв меня за руку, ведёт осторожно вверх по наружной лестнице, проводит через небольшую комнату со столом и стульями, приоткрывает одну дверь и шёпотом сообщает:
- Здесь спят мои племянники. Я бы поместила вас сюда, да все три койки заняты… Не на полу же вам стелить?..
- Я-то думал, - говорю я, обнимая её и слегка прикасаясь губами к щеке, – что буду иметь счастье дожидаться утра в одной постели с вами…
- Да моя такая же узкая, как эти… Мы там не уместимся…
- В тесноте, да не в обиде, - продолжаю уговаривать я
- Вы себя благоразумно будете вести? Тихо?.. Ну что ж, попробуем…
И она ведёт меня к противоположной двери, открывает её и вводит в комнату, в которой, приглядевшись, я различаю полуторную кровать. Моя путеводительница сразу же забирается в неё и, накрывшись одеялом, говорит:
- Раздевайтесь и располагайтесь рядом со мной… Но только – чур! Вести себя смирно!
Быстро разоблачившись, я ныряю под одеяло вслед за ней. Она лежит спиною ко мне, поджав под себя ноги. Я чреслами прижимаюсь к её заду, а рукой начинаю поглаживать её бок, причём при каждом движении стараясь собирать в складку ткань ночной сорочки. Пару раз она пытается отстранить эту руку, потом неожиданно поворачивается на спину и спрашивает:
- В чём дело? Почему не спим?
Вместо ответа я целую её в полуобнажённое плечо.
- Дурачок, - шепчет она.
- Почему дурачок? - спрашиваю я, кладя руку спереди так, чтобы покрыть груди женщины.
Госпожа Карпова поворачивается ко мне, чтобы ответить, но, прежде чем смогла заговорить, наши ryбы встречаются в долгом поцелуе.
- Именно поэтому, - говорит она с улыбкой, когда я отодвинулся. – Поцелуи предназначены для гyб, глупо тратить их на плечи.
Другого приглашения мне не надо. Я сжимаю её в объятиях и, найдя эти губы слегка приоткрытыми, рискую исследовать их языком. К моей большой радости, её язык встречается с моим. Естественно, моя рука также не бездействует. Я ласкаю и тискаю грудь госпожи Карповой сначала поверх сорочки, затем пытаюсь проникнуть внутрь, но она не позволяет. Поскольку я не слушаюсь, она сама с легким шлепком перекладывает мою руку мне на бедро и добавляет:
- Здесь она не сможет набедокурить.
Ухватившись за её бедро, я притягиваю её ближе и целую снова и снова, а мой язык смело ласкает её собственный. Госпожа Карпова с лёгким вздохом обмякает в моих объятиях. И тут оправдывает себя старая английская пословица «член воспрял - совесть потерял». Вы-свободив свою руку, я заключаю даму в объятия. Поскольку её рука ока-зывается зажатой между нашими телами, ей приходится вытаскивать её. Но скользнув по моему животу, рука эта наталкивается на некую достопримечательность…
- Ой, что это? – деланно удивляется госпожа Карпова.
- Это моё второё я, маленький Сашенька…
- Ничего себе!.. А я-то думала, что ты всего лишь безобидный на-халёнок…
И, судорожно схватившись за него, нежно сжимает.
Мне этого оказывается достаточно, чтобы сунуть свою руку под подол, и заскользить ею там вверх и вниз сначала по полным коленкам, за¬тем по гладкой коже бедра, имея целью достичь мягких завитков и, как я уже представлял себе, прелестно набухших половых губ.
Поцелуи наши продолжаются. Рука женщины сжимает моё нетерпеливое оружие, а я готов уже залезть на неё, чтобы поставить точку над «и», когда обнаруживаю, что её другие губы, которых, наконец достигают мои пальцы, вовсе не набухли, а плотно сжаты. Не придав этому особого значения, я опрокидываю свою напарницу на спину, засовываю свои ноги меж её раздвинутых коленок и пальцами пытаюсь помочь своему второму «я» найти нужную щель в её промежности. Через какое-то время мне это удаётся, но проникнуть внутрь почему-то никак не получается. Что-то мешает, причём так, что я чувствую, как мой боец теряет силу, гнётся при каждом толчке, а вперёд не идёт.
«В чём дело?» - так и хочется спросить её, но не хватает реши-мости (или наглости). Потыкавшись так минут десять, я прекращаю атаку и умоляю:
- А вы не могли бы перевернуться и встать на колени?
Госпожа Карпова безропотно выполняет мои указания, я при-страиваюсь к ней сзади и возобновляю тыканье. Но опять бесполезно. Приходится вернуться на исходные позиции, дополнив поцелуи тисканьем и пальпированием грудей, а также усиленным массированием того, что находилось в промежности. Но и после этого никакого заметного продвижения вперёд не замечается. Занимаю тогда свою любимую позу, усаживаюсь на крестец и прошу:
- Опуститесь-ка на меня, только перед этим избавьтесь, пожалуйста от сорочки, чтобы нам лучше чувствовать друг друга.

Она послушно и быстро исполняет мою просьбу и обхватывает меня за шею. Но и теперь мой лезень не желает лезть и только позорно гнётся. Вся эта возня мне уже порядком приедается, я уже, было, подумываю, не прибегнуть ли мне к куннилингису, но тут же отвергаю эту мысль: «Что, мне больше, чем ей, надо?» И решаю заменить его феляцией, в глубине души надеясь, что она возмутится и откажется, а я таким образом получу предлог прекратить столь бесплодные усилия и предаться сну. Но к моему удивлению, выяснив, что именно от неё требуется, она сползает с меня и, поместившись грудью меж моих бёдер, склоняется над моим кончиком, берёт его пальцами и начинает лизать, да так, что я вдруг ощущаю прилив к нему крови и, чтобы не растерять даром своё вот-вот долженствующее брызнуть семя, стремительно во-дружаю её на себя и делаю ещё одну попытку сближения.
И надо же! Всё происходит одновременно: и, на сей раз, удачное проникновение в глубину её лона, и его опрыскивание!..
- Наконец-то! – удовлетворённо произношу я. – Получилось!.. Не правда ли?
- Погоди! – нежно молит госпожа Карпова, предупреждая моё дви-жение, направленное на то, чтобы освободиться от её тяжести, и об-хватив меня за шею, вдруг принимается энергично скакать на мне.
Я, как могу, поддев ладони под её ягодицы, стараюсь помочь ей в этом, но уж очень скоро чувствую, как мой падалец теряет свою твёрдость и выпадает наружу. Потёршись о него ещё немного, она останавливается, застывает на минуту-другую и сваливается с меня. Я укладываюсь на боку рядом с ней и, засунув палец в её, оказавшееся столь труднодоступным, а теперь раскрытое и покрытое липкой слизью отверстие, крепко засыпаю.
И слышу весёлый голос:
- Кто-то собирался лицезреть, как к нему будет взбираться фея с утренним молоком!
Открыв глаза, вижу над собой госпожу Ульман, протягивающую мне кувшин и узелок с какой-то поживой. На ней сарафан с богатой вышивкой, открытый спереди, причём настолько, что мне хорошо видны наполовину обнажённые выпуклости её прелестного бюста.
- Доброе утро, Мария Александровна! – приветствую я её, принимая приношения. – Как я рад вас видеть! Да ещё так соблазнительно выглядящей! Вы просто прелесть!
- Как тут спалось моему беглецу?… Тут, я вижу, не просто тепло, а жарко…
- А как вам спалось?
- Не могу похвастаться… Но и не жалуюсь… Между прочим на скотном дворе пришлось потолкаться: смотрела, сколько надоили молока, помогала седлать лошадь управляющему, чтобы он поехал в Подольск…
Она устраивает себе из сена нечто, смахивающее на сидение, усаживается на него и взирает на то, как я уминаю принесённый ею завтрак, потом встаёт и говорит:
- Ну вот и славно… Надеюсь, ты утолил голод? Давай мне кувшин, и я побегу, меня ждут другие дела.
Я не тороплюсь выполнить её просьбу, опускаю кувшин у ног своих, беру её за руки и тяну к себе:
- Я понимаю, дела надо делать, но окажите ещё одну милость: присядьте рядышком, дайте мне возможность полюбоваться вами, вот такой, поцеловать вас…
- Ну, если только на минутку, - соглашается она, опускаясь на примятую мною солому.
– Вы сегодня ещё более красивая, чем вчера, так прелестны, что… слов подходящих от волнения подобрать не могу… А губы! Я теперь никогда не забуду их вкус!.. Можно я их ещё разик поцелую?
- Знаем мы уже этот разик! – весело отвечает она и предоставляет в моё распоряжение свои полные, чувственные губы.
- Вы правы, - произношу я, на секунду отрываясь, чтобы перевести дыхание, – чем больше вкушаешь эту сладость, тем больше хочется…
Скосив один глаз на две заметные припухлости в открытом верху сарафана, я ухитряюсь, не прерывая поцелуя, опустить в ложбинку между ними свой мизинец, поиграть им там, а затем засунуть туда всю пятерню и, погрузив её в мякоть её грудей, попытаться вытащить их наружу.
- Не надо! – умоляет она, вцепившись в кисть моей руки.
- Почему? Они такие прелестные!..
- Не надо!
- Может, пытаясь обнажить их, я причинил вам боль?
- Причинил…
- Так я осторожней буду…
- Прошу тебя… Мне стыдно…
- Стыдно иметь такие роскошные формы?
- Стыдно показывать…
- Но я же их видел, правда ночью…
- Вот именно, ночью!
- Но я же их ещё и трогал, гладил, целовал!..
- Но ночью, а не при белом свете…
- Какая разница?
- А если кто увидит?
- Кто ж может увидеть нас здесь?
- Да любой, кто пожелает подняться сюда!
- Пойти закрыть ставни?
- Пожалуй… Да неплохо бы втащить наверх лестницу… Ты один справишься?
- Попробую, - обещаю я и бегу к окошку.
А когда возвращаюсь через пару минут, вижу, что госпожа Ульман лежит на животе, подперев подбородок кулаками, и покачивая поднятыми вверх пятками, так что подол широкой полотняной юбки обнажает голые, без чулок, голени. Я склоняюсь над ними, беру их в руки и поглаживаю кожу от щиколоток до колен, но как только пробую просунуть руку дальше, она, обернувшись ко мне, хватает за кисть руки и садится.
- Маленький проказник! – нарочито гневно говорит она мне, опуская к щиколоткам подол юбки. – Прекрати!.. Или я…
- Что или? – спрашиваю я, усаживаясь рядом, беря её за плечи и целуя.
- Или я прогневаюсь на тебя, - отвечает она, - и тогда…
Мой новый поцелуй закрывает ей рот, а пальцы обеих моих рук, забегавшие по её груди и животу, натыкаются на поясок её сарафана, развязывают его, затем находят и расстёгивают пуговки на нём и, рас-пахнув его, устремляются к мякитишам, мнут и тискают их, потирают разбухшие от этих прикосновений соски. За пальцами следуют губы…

Я чувствую, как приливает кровь к моей плоти… Очевидно, сходные же ощущения испытывает и госпожа Ульман. Обхватив обеими руками меня за шею, она опрокидывается на лопатки и лежит подо мною, закрыв глаза, недвижимая и почти не дыша… «Готова!» - делаю вывод я и, сам тоже готовый, решаю привести себя в надлежащий вид, для чего, осторожно освободившись от её объятий, привстаю на коленках, скидываю с себя сюртук, спускаю брюки и кальсоны. Моя любовница (так с гордостью я её уже про себя называю) продолжает возлежать пе-редо мною, закрыв лицо руками. Правда, едва я, нагнувшись, пробую обнажить её ноги, как она мигом приподнимается и хватается руками за подол юбки, однако узрев прямо перед своими глазами мои причинда-лы, тотчас же зажмуривает глаза и снова опрокидывается назад.
С некоторым усилием я разжимаю её колени, помещаюсь между них и опускаюсь на неё. Помяв и поцеловав ещё немного её груди, я снова запускаю одну ладонь под себя, чтобы устранить то препятствие, каким являлся для моих дальнейших действий подол её длинной и ши-рокой юбки. Так как завернуть его у меня не получается, приходится умолять:
- Мария Александровна!.. Помогите же!..
Она даже «нет!» не произносит, только отрицательно поводит го-ловой. Это вынуждает меня снова приподняться на коленях и уже обеими руками тащить из под себя злосчастное полотно. Но как только мне это удаётся, она опять приподнимается, хватает меня за шею и опять опрокидывается вместе со мной на лопатки. Я сразу же принимаюсь куда-то тыкаться, но невпопад, потому ещё раз приходится прибегнуть к помощи своей руки и малость поводить ею там, пока мне не удаётся обнаружить цель и направить к ней своего «маленького проказника».
И ночное чудо повторяется: стенки поглотившей его «шутихи» словно обволакивают его чем-то необыкновенно возбуждающим, и мне то и дело приходится осаживать его, переходя с резвой рыси на более спокойную и даже на шаг. Но подобная перемена аллюров если и не утомляет, то быстро приедается, а желание вкусить наивысшего бла-женства заставляет думать только о себе, только о своём удовольствии. Потому я, вцепившись обеими руками в её груди, пускаюсь чуть ли не в галоп, мой «маленький проказник» уже более не в состоянии сдержи-ваться и, принимается обстреливать судорожными очередями свое тайное убежище.
- Ну вот! – слышу я расстроенный голос. – Этого ещё только не хватало!.. Я этого вовсе не хотела…
Но голос этот принадлежит вовсе не госпоже Ульман, а госпоже Карповой, к мокрому животу которой я прижимаюсь и которая продолжает сжимать мой пульсирующий член.
«Да, не везёт же мне с этой приставучей дамочкой!» - делаю вы-вод я, вслух же произнеся:
- Кажется, уже светло?
- Ещё как, - отвечает она. – Я уже пару раз вставала, детей под-нимала и кормила, чтобы отсюда выпроводить, а мой милёнок спит и спит… И вот, на тебе!..
- Что ж теперь делать?
- Что делать?.. Сейчас займусь завтраком для тебя… А ты тут лежи, укройся с головой под одеялом, чтоб, не дай Бог, сюда кто-нибудь из моих не заглянул и тебя не обнаружил…
- А потом?
- А потом, - разъясняет госпожа Карпова, поднимаясь с постели и начиная одеваться, - я пойду с детьми гулять, и ты можешь отдохнуть ещё, поспать даже. Только перед нашим возвращением, сделай милость, освободи помещение… Буду рада видеть тебя к обеду или сразу после… Найди только предлог, чтобы зайти для беседы…
- Навряд ли это получится.
- Тогда вечером, на ночь глядя…
- Вечером мне следует быть в Расторгуеве.
- Ну, как знаешь, была бы честь предложена!.. Раз ты так туда то-ропишься, может, тебе и не в терпёж подождать, пока я на завтрак что-нибудь приготовлю?
- Завтрак можно и подождать…
- Что ж, спасибо хоть на этом!...
Она выходит, явно раздражённая моим отказом воспользоваться её дальнейшим гостеприимством, а я, несмотря на запрет, тут же выскакиваю из постели и начинаю одеваться. Приводя себя в порядок, слышу за окном её голос:
- Дети, я сейчас вернусь, играйте здесь, никуда не уходите и в дом не поднимайтесь.