Дел было много. Игорь и сам от себя не ожидал такой деловой жилки. Словно, разом все молодецкие забавы стали позади. Друзья уж еле узнавали его, некогда первого задиру и весельчака. Теперь он, весь степенный и важный от свалившейся на него ответственности и не помышлял о забавах. У него даже голос изменились и походка. Ну, ещё бы теперь он глава семьи! Мамка глядя на него, только посмеивалась, но ничего не говорила.

Теперь у них были деньги. Мама даже не скрывала, как она этому была рада. С Чёрного года они бедствовали и это очень сильно угнетало их обоих, и Игоря, и маму, - оба привыкли к совсем другой жизни.
Ещё возвращаясь с похода, он перекупил на Подоле в Киеве долговые закладные четырёх холопов по вире на два года. Да ещё хоть и старую, но ещё крепкую бабу Агафью из потомственных нянек. Это матери в помощь. Сотник Лют улыбался, да подначивал, мол, купи и себе молодую холопку, куда ведь молодому парню без жены и без наложницы? Но Игорь только мотнул головой. Нет, у него каждый золотой был на счету. Конечно, тысяцкий, не покривил душой, из за то, что он отличился изрядно одарил его, это сразу сделало Игоря почитай одним из самых видных женихов Оленича, но ему ещё требовалось поднять на ноги всё хозяйство семьи, что порушили и сожгли поганые в Чёрный год.

И сотник уважительно закивал головой на это решение парня. Оленичи все были с деловой жилкой. Здесь же на подоле, он купил пятёрку гнедых жеребцов, свиней на развод, с сотню цыплят, с десяток телят, почти целую телегу домашней утвари и слесарных инструментов. Аж душа пела, да дух захватывало от радости. Не забыл про богатые гостинцы матери и сёстрам. Мать просто обезумела от счастья, что он вернулся живым. Долго плакала, обнимая и прижимаясь к нему всем сердцем. Сёстры, - Машенька, Дарьюшка и Аиша радостно скакали вокруг них. Потом мать чуть не упала в обморок от свалившегося на них богатства, и уже совсем иначе смотрела на Игоря, не как на юного отрока, но уже как на кормильца и главу семьи. Игорь разом вытащил семью из нищеты.

С Андреем, Маром, Ковланом и Мирославом, холопами, что пригнал из Киева, разговор он держал тут же. Все четверо были из долговой ямы. И по - закону должны были отрабатывать свой долг ему, заплатившему за них в киевскую казну, но сроком не более двух лет. Игорь обещался сильно не робить, за хорошую работу зимой отпускать по домам. Не в чести у оленичей было своевольничать и измываться над холопами. Хотя и прошли уже те времена, когда хозяева сажали холопов за свой стол трапезничать одной семьёй.
Уже в первую седмицу быстро отстроили заново коровник и птичник, лес возили плотом с дальнего берега Исхры. Вырыли глубокий холодный погреб, поставили клети и крепкий плетень из дуба. Холопы бодрённые посулами Игоря работали справно, на совесть. Мамка разве что не работала на равных со всеми. С девчонками теперь больше возилась нянька, и у мамы появилось много больше свободного времени.
Игорь всё её окрикивал, да отправлял в дом, заниматься женскими делами, - готовить еду, да ткани ткать. Мама никогда не спорила и всегда послушно уходила. За мать, конечно, Игорь переживал, негоже ей заниматься тяжёлым трудом, но сказать по чести больше ревновал.
На матери отец женился едва минуло ей пятнадцать, а в семнадцать она уж родила Игоря. Сейчас ей шла уже тридцать третья весна. Но никто не мог ей дать и двадцати пяти. Бабы по деревне шушукались, мол, горе и страдания делают её только краше, словно, в насмешку над всеми невзгодами. Была мать в самом соку, ладна станом, миниатюрна, стройна крутыми бёдрами, длиннонога, белокожа. Просто дивно хороша телом. Тугая чёрная коса в пол, материнская гордость. А походка-то у мамы, словно лебедь плывёт. Большая спелая упругая грудь заставляла мужиков аж облизываться, да оборачиваться в след, когда мать шла домой от колодца с коромыслом на плечах. Зарились на мать многие. И даже, несмотря на солидный довесок в лице трёх дочерей, за год к Игорю приходили свататься за мать уже трое. Всех он, конечно спровадил с молчаливого согласия мамы.
Вот и сейчас, когда мама начинала что-то делать рядом с ними, помогать делу, в своём лёгком сарафанчике, у холопов невольно вытягивались лица, а инструменты просто валились из рук и, работа не шла уже никак. Игорь злился и снова прикрикивал на мать.
Соседи часто захаживали к ним теперь в гости. Смотрели, как идёт работа, как возрождается спалённое хозяйство, хвалили.
Вечерами мама жарко истапливала баню. Скидывала с себя одежду, потому, как одетым хоть самую малость в бане оставаться не было никакой возможности, тушила лампадку, дабы в темноте Игорь не узрел её наготы и, проскальзывала в парилку. И только после в предбанник заходил Игорь, раздевался и заходил следом в парилку к матери. Здесь он укладывался на лавку, а мама долго парила его душистыми вениками, натирала терпкими благовониями и мазями, поливала горячей водой, и со знанием дела пальцами разминала и массировала его мышцы. Она говорила, что так его тело быстрее оправится от раны, что получил он в походе. И, впрямь, скоро боли, что бывало мучили его на месте шрама, стала отступать. Но он очень привык к этим вечерним омовениям. Мама не возражала. Она вообще ему никогда не возражала. Очень быстро это стало их традицией.

Игорь вспомнил, что когда-то так каждый вечер точно также они подолгу закрывались в бане с отцом. И теперь каждый раз Игорь, распаренный, разогретый, лежал и млел от рук матери. Мама тяжело дышала, трудясь над ним. Она садилась ему на спину, касалась грудью его спины, так что Игорь кожей чувствовал её большие шершавые соски. Это всегда возбуждало его невероятно, так что становилось больно лежать на животе. Он всячески убеждал себя, что собственно с самой матерью это вожделение никак не связано. Всякий раз он старался делать вид, что ничего особенного не происходит. Но его член всё более деревенел, разбухал до огромных размеров, и когда Игорь переворачивался на живот, или поднимался на ноги, конечно, было невозможно не обращать на него внимания, даже в темноте парилки. Пока мать натирала его мочалкой или обливала водой, Игорь то и дело нечаянно постоянно задевал им маму. В темноте он чувствовал мамино замешательство, даже больше смятение и испуг. Или если касался нечаянно рукой её груди, или попки, или бедра. Торопливо одергивал руку. Оба краснели, и стыдливо сопели, всеми силами делая вид, что ничего особенного не происходит. И оба всегда молчали.

После мама выскальзывала из парилки, а Игорь почти всегда сразу же брался за рукоблудие, ибо возбуждение было невероятным. Он упорно гнал от себя образ матери, но он всё – равно, упорно всегда витал где-то рядом. А потом ловил завистливые взгляды холопов. Небось, каждый мечтал так же с ней в баньке-то.
Дома мама всегда делала вид, что ничего не произошло. О том, что происходит в бане они никогда не разговаривали. Но каждый вечер мама снова истапливала баню, и в темноте парилки ждала сына.

*****
Род Оленей жил здесь давно. Настолько давно, что уже и никто и не помнил, кто жил здесь до них. Здешняя земля благодатная, - заливные сочные луга, густые леса, богатые ягодой и зверем. Исхра, - большая широкая река, приток Десны, одаривала рыбой, и позволяла купеческим лодьям захаживать в это благодатное местечко. Но главная сила рода была в другом.
Этой силой был остров. Оленич, - так с приходом на него рода Оленей, стал называться и сам остров, и сама деревня, основанная на нём родом. Как раз на излучине Исхры, где река впадала в озеро Шират, посредине реки раскинулся большой остров, с крутыми берегами, поросший густым лесом.
Старая легенда гласила, что много-много поколений назад, когда предки людей рода Оленей пришли сюда из Большой степи, спасаясь от мести хазар, они избрали своим пристанищем именно этот остров, потому что он мог дать большую защиту, чем любые стены крепости или города.

С тех пор минуло много времён. Не раз война прокатывала через эти края, выжигая и разоряя дотла окрест лежащие деревни и города. Немало воинов рода гибло в этих войнах, но никогда нога врага не ступала на берег Оленича, ибо сделать это было совсем непросто. Берега Оленича обрамляли мощные стены, а сами оленичи слыли в округе умелыми стрелками. Взять поселение штурмом, значило положить здесь немало воинов. Но покуда ни один ворог не прельстился Оленичем настолько, чтобы решиться на такое. Так оно и повелось. Оленичи жили, развивались, распахивали поля по обоим берегам Исхры, разводили скот, ловили рыбу, добывали мёд, делали вино и ткани, торговали, богатели, исправно служили князьям, в чьей руке им доводилось быть, но в лихие годы всегда могли отсидеться на своём острове. Скоро Оленичи уж разрослись до нескольких сот дворов.
Киевские князья со временем стали уделять особое внимание Оленичам, назначая из здешних окрестных тысяцких, доверяя им сбор оброка с соседних земель, его хранение и передачу в княжескую казну.
Шли поколения славянские роды, что жили по соседству с Оленичами смешивались, рассеивались по Киевской земле, теряя родовую родственность и корни, чувствуя себя уже больше РУССАМИ, нежели членами какого-то маленького рода. Но не Оленичи. То ли потому что, оленичи были заперты на своём острове от внешнего мира, живя здесь крайне обособленно по славянским меркам, или потому что, старейшины рода привыкли держаться так обособленно и настороженно с другими славянами, но оленичи никогда не чувствовали себя частью большого славянского союза, именуемого РУССАМИ или РУСИЧАМИ. Хоть и служили они верно киевским князьям, посылали своих сынов в их дружины, когда князья ходили воевать, и помогали оборонять Киевскую Русь от ворогов, и вроде бы сами были славянами, и по виду ничем не отличались от других славян, и были они такие же крещённые, православные, но в душе они всегда оставались оленичами, - и своих старейшин ставили превыше хоть самого киевского князя, а законы рода выше законов Киевской Руси.

Так оно и шло из поколения в поколение. За эти поколения только дважды старейшины Оленича пошли навстречу внешнему миру. Первый раз, когда приняли православное крещение и пожгли своё перуново капище. Но тут уж никак. Слишком уж крут был на расправу князь Владимир с противниками строить храмы Христа. Храм возвели огромный белокаменный с медными куполами, но с той поры все священники в этом храме были только из старейшин Оленича. Митрополит Киевский с этим предпочитал не спорить, ведь оленичи были истыми христианами и приносили в церковную казну щедрую десятину.
Второй раз это случилось, когда старейшины запретили мужчинам брать себе в жёны женщин из оленичей. Но тут уж ничего ни попишешь. Старейшины боялись кровосмешения. За многие поколения на острове все стали друг другу чуть ли не двоюродными братьями и сёстрами.
В тот год Игорю исполнилось пятнадцать. В тот год на Киевскую Русь пришли половцы.. Старейшины Оленича в своих летописях назвали этот год Чёрным.

*****

Игорь не знал, что делать. То ли гордится свои ратным подвигом и похвалой самого тысяцкого Микулы, то ли радоваться тому, что тысяцкий сдержал своё слово, не смотря на юный возраст Игоря и выделил обещанную долю, которую обещал воину, что выследит отряд поганых..
Сеча была жуткая. Половцы рубились не за жизнь, и не собирались отступать, хоть руссы и накатились на них внезапно из темноты. Там у реки почти всех поганых и порубили. Игорю в этом бою тоже досталось. Не сильно, но всё же болезненно. Вражеская сабля неверно отражённая самим Игорем скользнула по его груди, прорубила кольчугу (спасибо оленичам, - своих сыновей на ратное дело без доспеха никогда не отпускали) и оставила рану через половину груди. Уже после боя сотник оленичей в войске тысяцкого Микулы Лют Косолапый аж крякнул, покачал головой, и добавил, что, мол, если бы не кольчужка не быть бы Игорю живым, и задал крепкую взбучку игоревому десятнику Сирому. Не то, что бы у оленичей так уж было принято переживать за своих сородичей, и даже не потому, что Игорю было всего шестнадцать и для него это был первый поход. В шестнадцать лет мужчина у оленичей считался уже молодым совершеннолетним мужем. Но с Игорем здесь был особый случай.

В Чёрный год погиб отец Игоря сотник Олег. И, кроме старшего Игоря у него осталось ещё двое детей, сёстры Игоря, - Маша и Дарья. Так по определению оленичей Игорь сразу стал кормильцем своей семьи, своей матери и сестёр. К тому ещё в тот год погиб родной младший брат отца, спустя меся умерла его жена, и они с матерью по законам рода забрали на воспитание их дочерей Аишу и Росу.
Как единственный кормилец своей семьи Игорь не должен был идти на эту войну. Более того закон рода запрещал это. Конечно, род не даст умереть семьи с голода. Но и не более того. Сиротам в Оленичах обычно светила судьба надсмоторщиков за рабами или писарями в совете старейшин. Это не считалось в роду чем-то предосудительным или недостойным, но не сулило ни достатка, ни почёта.
Но Чёрный год принёс страшный урон Оленичам. И впервые, на призывную грамоту князя, род не смог выставить требуемую дружину, сотню воинов с лошадьми, амуницией и провиантом.
Для какого-нибудь захудалого городишки это может и не было никаким горем. Нет солдат, так плати великокняжеский ратный налог и дело с концом. Но это могло подорвать авторитет Оленича в глазах Киевского князя. А так и до потери тысяцкого недалеко. И, прощай сбор княжьего оброка и сопутствующие тому привилегии для Оленича. Ох, и крепко же задумались старейшины. Ох, и крепко..
Нет, мужчины, конечно, были. Но после Чёрного года многие из них, кто без руки, кто без ноги, кто крепко израненный или обожженный, уже не могли идти ратовать за князя.

Мать заплакала, когда Игорь решился идти вместе с Косолапым Лютом под руку великокняжескому тысяцкому Микуле, но как всегда тихая, робкая и послушная чужой воле, не смела ни спорить, ни возражать, а только просить. Но когда мольбы ничего не дали, она заплакала. Но Игорь был полон решимости пойти в это поход. Нужно поправить дела семьи. Иного выхода он не видел. Чёрный год крепко по ним ударил, впрочем, как и по многим из оленичей.
Из двух зол выбирают меньшее. Старейшины разрешили Игорю идти на войну. Но сотник Лют получил строгий наказ беречь парня и держать его подальше от сечи.
И сейчас сотник Лют снова крякнул, разглядывая рану Игоря и, думая о том, что не сносить бы ему самому головы сложи Игорь в сегодняшней сече голову. Старейшины Оленича очень не любили, когда их наказы не выполнялись.
Полон взяли богатый. Поганые седмицу назад пограбили на порогах Дона византийский большой караван. И тысяцкий Микула, почуяв щедрую добычу, ринулся рыскать по степи, словно охотничий пёс, рассыпав во все концы десятки дозоров. Было время уж думал, что упустил басурман, но вот тут-то Игорю и улыбнулась удача, напал на верный след в Великой Степи.

И без того уже долгих четыре месяца войско Микулы несло дозор на берегах Дона, охраняя караванные пути и присматривая за Степью. Мелких разбойничьих шаек половцев, рыскающих в жажде наживы по окраинам Руси, были сотни. Игорь помнил сотни мелких сражений, засад, ночных атак и погонь. Поганых били не щадя и сами пощады не просили. Воины уже подустали, поистрепались, но теперь.. Сия добыча была сродни княжеской. А значит воины вернутся к семьям звеня золотой монетой. И это радовало всех без исключения воинов разношёрстого войска тысяцкого Микулы. Не каждый раз доводилось возвращаться с добычей из походов против поганых.

*****

Как-то, уже к осени на народном вече прилюдно один из старейшин сказал Игорю, что его отец гордился бы им, будь он жив. Игорь аж зарделся от гордости, под одобрительные кивки мужчин. Ну, ещё бы, ещё бы. Он многое смог сделать за эти полгода. Поднял из пепла на крепкие ноги хозяйство их семьи. Отстроил заново конюшню, скотный двор, амбары и погреба, птичник, взрастил урожай, поднял табун лошадок и стадо коров, взрастил поле ржи. У него в хозяйстве робило уже семь холопов. Это был достаток и процветание. Старейшины конечно же были довольны им.
Была им довольна и мать. Впрочем, если бы её что-то не устраивало, она всё - равно бы и не сказала, да и виду бы не подала. Такой уж у неё был характер или воспитана отцом так. Оно, конечно, у оленичей женщины никогда не обладали никакими правами, ни на имущество, ни на свой голос, но даже для порядков Оленича мама была очень послушна и кротка.
Красавица каких поискать, мастерица-кудесница на все руки, - вон каике платки или ковры ткёт, купцы готовы втридорога платить, в быту сколько помнил её Игорь мама была всегда такой, - тихой, скромной, послушной, если не сказать более покорной, беззащитной голубкой. Он в жизни не помнил, чтобы она голос на него когда-нибудь подняла, даже если доводилось ему и чересчур уж нашкодничать. Нет, мама, умела быть только ласковой и нежной.
Так точно она безропотно приняла после смерти отца старшинство Игоря, и ни разу не посмела ему наперечить или не послушаться. Она могла только посоветовать, но если Игорь не внимал её советам, тут же беспрекословно исполняла всё так, как он укажет.
Конечно же, очень скоро Игорь привык к такой почти рабской покорности. Сначала из его голоса потихоньку исчезли просительные нотки, когда он обращался к матери, потом всё чаще эти нотки принимали уже только приказные наклонения. Но мама снова и не думала возражать. Игорь сам бывало ловил себя на том, что разговаривает с матерью уже почти, как со служанкой, осекался, но в круговерти дел быстро снова забывал.
Как то раз мама вдруг предложила ему взять себе наложницу.
- Ты очень молод, сын, - просто сказала она на немой вопрос Игоря, - кровь, бурлит в твоих жилах. Тебе нужна женщина. Это очень вредно для мужчины, - в твоём возрасте быть долго без женщины. Женится бы тебе, сына. Но старейшины ведь не разрешат тебе заводить новую семью пока не повзрослеют твои сёстры. Значит, тебе нужна наложница. Тем более, что теперь мы можем себе это позволить, - мама улыбнулась, - а то последнее время мне уже страшно ходить с тобой в баню..

Игорь покраснел, как рак и посмотрел на мать. В её глазах мелькали весёлые искорки, но никакой насмешки не было. Мама говорила серьёзно. Увидев реакцию Игоря, она игриво взъерошила его волосы рукой и торопливо вышла из комнаты.
Мысли о наложнице посещали Игоря не раз. Конечно, в Олениче законы по таким делам суровы, - до не моги. Никаких наложниц праведные старейшины не признавали. Только жёны. Но, действительно, по - законам Оленича, Игорь не имел права жениться, покуда не поставит на ноги свою прежнюю семью. И, значит, старейшины могли пойти ему навстречу т разрешить взять себе наложницу.
Молодая хорошая женщина стоит дорого. Гораздо больше, чем дюжий холоп. Может, через год, когда деньги вложенные в хозяйство принесут доход, он и сможет позволить себе женщину. Но сейчас, когда впереди зима, было бы глупо тратить из уже небогатой мошны деньги на свои скоромные желания. Игорь вздохнул. Но мать была права, - бабу хотелось.. Вдовушек-то после Чёрного года в деревне хватало, но ушлые старейшины вмиг, чуть ли не силком переженили многих вдовушек и вдовцов, дабы не подорвать благосостояния Оленича.

Он вспомнил, как однажды мать застукала его с дружками, как они подглядывали за купающимися бабами в реке. Игорю тогда уж четырнадцать минуло. Ему мать не сказала ничего. Но скоро отец, хохоча, интересовался, что, мол, сынку, девки уже стали на ум западать?
Тогда по весне отец взял его с собой в лодейный караван на весло на торги в Киев. Мало того, что сам Киев своей красотой и величественностью просто поразил отрока, так отец взял его с собой в хмельной дом, что держал один грек на Подоле. Здесь были женщины. Много женщин. Молодых и красивых. Самых-самых разных, наверное, со всех уголков мира. Чёрные, белые, смуглые, мулатки.. Отец видя реакцию сына, расхохотался, и сказал, что любая из них может принадлежать ему, Игорю, и будет утолять любые его прихоти. Так, Игорь познакомился с проститутками. В те дни, а отец водил его четыре вечера подряд в хмельной дом, он многое познал о женщинах, и о том, на что способны эти существа. Отец брал ему самых искусных шлюх, и они ублажали отрока своими телами так, как прежде он не мог себе представить даже во сне. С помощью своего рта, губ, языка, пальцев, груди, ножек, ягодиц, своего лона и попки они могли доставить поистине райское наслаждение.
Ещё отец научал ошарашенного парня, что есть такие желания, с которыми принято ходить только к этим непотребным девкам. Нельзя оскорблять жену, мать своих детей, засовывая свой член ей в рот, или в попку. Для порядочной православной женщины это предосудительно и неподобающе. К тому же твоя жена, - это мать твоих будущих детей. Да и церковники не приемлют такого. С женой должно быть всё чинно и благородно. Но в каждом мужчине тлеют тёмные страсти, добавил отец, но выход этим страстям можно давать только в хмельном доме. На худой конец с рабыней, но только не с крещенной, нечего гневить Бога. Ибо разврат и прелюбодейство страшные грехи, не зря ведь за них были так жестоко наказаны Содом и Гоморра.
Прибежала мать, держа в руках почтового голубя, с радостным блеском в глазах:
- Смотри, сынку, Яромиры просятся к нам в гости на Ивана-Купалу!
Обрадованный Игорь вскочил ей навстречу.


*****

Яромиры. Братья – близнецы, Олег и Бор. Дядьки Игоря, младшие братья отца. Пожаловали с богатыми гостинцами со своими жёнами и детьми.
То понятно. На Руси Ивана-Купалу справляли не хуже, чем Новый год, или Рождество Христово. А как справляли Ивана-Купалу в Олениче, так не праздновали нигде. И, конечно, братья не могли не приехать на такой праздник. Оба были с Дубравой Заставы на Днепре. Эдакая своеобразная одновременно и крепость и торговый пост Оленича на неспокойных водах Днепра. Убежище для торговых караванов Оленича.
И скоро дом наполнился гомоном и суетой. Дети играли и громко веселились во дворе Игорева дома. Мама миловалась с жёнами Яромиров, - Ольгой и Лебедью. Они были давними подружками. Ещё с тех времён когда отцовы братья жили в Оленичи, и ещё не были никакими Яромирами.
К ночи уже пол Оленича были у них в доме, в деревне всё ж уже давно были друг другу родственниками.
Столы были накрыты прямо на улице, жарища стояла невероятная, гости пили и веселились. Скоморохи плясали и корчили рожи, гусляры пели песни. Игорь скоро порядком захмелел, и всё стало сливаться воедино, - дикие пляски, и прыжки через костры в хвалу Ивана Купалы, хороводы, и родовые песни хором во всё горло.
К ночи ближе что-то совсем разморило его, - ну, то, ещё бы, - пить-то он совсем не приучен был. Потихоньку, бочком, незаметно, он улизнул с празднеств, добрался до дому, - тут и не было-то никого, кроме старой Агафьи и девочек в дальней детской области, все на гулянье. В сенях сунул голову в ведро со студёной колодезной водой, но помогло ему это мало. В его опочивальне кровать была заботливо расстелена. Игорь стянул через голову нарядную рубаху, скинул праздничные красные кожаные сапоги, испил холодного квасу, что стоял в кувшине у изголовья кровати и рухнул на кровать. Но как ни странно, хмельной сон не шёл, как то должно было быть. Его и не мутило, как будто открылось второе дыхание вот так за здрасте. Игорь лежал и вяло разглядывал белоснежный расписной потолок. Расписывала его мама. Он вспомнил о матери. Где мама? На ум сами собой пришли воспоминания о любовных историях, что каждый год непременно случались во хмелю в ночь на Ивана Купалу. И в скандалах нередко бывали замешаны вполне зрелые уважаемые матроны. А на маму вон как мужики и трезвые –то облизываются..
- Мама! – это был не крик, скорее полурык - полуокрик. Требовательный, громкий, жёсткий, - мама!!!
Интересно, как она его услышит? Шум от музыки и песен по всему Оленичу стоял неимоверный. Но..
- Да, соколик, мой.. – это была мама. Она заглянула в дверь его опочивальни. И Игорь облегчённо перевёл дух. Нет, не желал он, чтобы мама оставалась одна, без него, на безудержном празднестве. Мама замерла в дверях.
- Иди сюда!, - махнул он ей рукой, - сядь рядом на кровать.
Мама послушно уселась рядом с ним, но отчего-то не спускала с него настороженных глаз.
- Прости, мам, - на миг Игорю стало стыдно, - пить совсем не умею.. Побудь со мной.
Мама только согласно кивнула. Игорь хоть и сам был пьян, но потому, как блестят у матери глаза и румянцу на её щеках понял, что она тоже очень даже навеселе.
Ему хотелось сказать ей что-то многозначительное умное и рассудительное, чтобы показать матери, что он очень даже трезв. Почему-то на ум пришли яромировские семьи, и то, что им всем негде будет спать. Дом был большой, но светлиц всё равно на всех не хватит.
- Мам!, - голос отчего-то вышел резким, - я хочу, чтобы ты сегодня легла здесь, со мной!
Он хотел ей это предложить, вроде как посоветоваться с ней, но вышло таким тоном, словно он приказал это ей сделать. Приказал матери лечь в его постель. Игорь даже осёкся.
Мама как-то вздрогнула, вроде как даже поникла, странно взглянула на него, каким-то непонятным робким взглядом.
- Ты, правда, этого хочешь, сын?, - тихо спросила она.
Игорь сел на кровати, и внезапно ощутил, что вроде как, даже протрезвел. Даже бодрости и задора прибавилось. Вот она, значит, знаменитая оленическая медовуха, - быстро хмелит, но и быстро отступает. Игорь уж было начал матери объяснять, что эт он предлагает просто ей, чтобы было где всё семейство Яромиров в доме расположить. Но мама, вдруг, накрыла его рот горячей ладошкой, и порывисто встала.

Она смотрела на сына сверху вниз, и, вдруг потупившись, как-то стыдливо опустила глаза в пол.
- Сын.. Ты хочешь, чтобы твоя мать возлегла с тобой в твою постель? , - прошептала мама, сбиваясь с голоса.
Игорь ничего не понимал. Но было что-то странное в голосе и в этом поведении матери.
-Да, мам, - просто сказал он, пожимая плечами, - а ты против?
На миг мать подняла глаза. В них таилась какая-то непонятная горесть и злость.
- Нет, сынок.. Ты глава семьи.. Разве смею я перечить тебе?, - вздохнула мама, снова с какой-то едва заметной злостью, - я чувствовала, что рано или поздно ты этого захочешь.
Игорь оторопело смотрел на неё.
- Мама.. Что ты?
- Что мама?, - насмешливо спросила мать, - это уж тебе решать, перед тем, как лечь с тобой - снимать мне трусики или нет? Тебе решать, кем я должна прийти в твою постель, - матерью или женой...
И, словно, в подтверждение своих слов, она поддела руками подол своего праздничного сарафана и медленно потянула его вверх, обнажая стройные ножки и бёдра, пока не показался краешек ажурных греческих (на Руси таких не ткали, и греческие купцы торговали ими за огромные деньги) беленьких трусиков.
Игоря бросило в жар. Ни бельмеса он не мог понять, что это происходит с матерью? Господи, лишку что ли она выпила сегодня или шутит так? Но он не мог, против воли, оторвать глаз от её стройных белокожих ножек, его манила белизна маминых ажурных греческих трусиков. В горле стало сухо, он чувствовал, как напрягается и каменеет его член.
- Матушка, - еле выдавил он из себя, - господи, да что ты делаешь? Что с тобой? Я не понимаю тебя.. Не стыдно перед сыном?
Это вырвалось само собой. Потому, что возбуждение уже начало дурманить ему голову. Глаза матери потемнели, она смотрела на него с каким-то вызовом:
- Ты глава семьи.. Ты многое сделал для нас, для меня, для девочек. Старейшины не разрешат тебе брать жену, пока ты не поднимешь на ноги девочек.. Наложницу ты сам не захотел брать. А ты молод, горяч..., - глухо говорила мать, опустив голову, - Я всё понимаю, мой мальчик. Я тебя не веню.. Ты не обидишь меня. Думаешь, я не замечаю твои взоры на себе, и не чувствую, как ты воспламеняешься, когда мы вдвоём в бане? Я всё пойму, сын. Это часть моего материнского долга.. Я должна быть и буду покорной и послушной твоим желаниям.. Ты вправе распоряжаться мной, - ты глава семьи, - тебе и решать..

Игорю пришлось дождаться, когда к нему вернётся дар речи. Он был, словно, в прострации, и не верил в то, что слышал. Слова матери будили в нём тайные сокровенные мысли и желания, но разум брал вверх. Великий грех возлечь на любовном ложе со своей матерью! И то, что она так красива и ладна, - это было его крестом, душевной борьбой похоти с разумом, которую он вёл в самом себе, внутри себя, с самого своего возращения с похода. И, которую, конечно, тщательно скрывал от матери. О чём не решался сказать на исповеди даже священнику.
Он кашлянул, в горле стоял ком.
- Мам.. Господи.. Что ты.. Да я же имел ввиду совсем другое.. Яромирово семейство где разместить-то всё в доме, а? Вот я и.. я только из-за этого, мам..
- Правда? – просто ахнула мать. Она глубоко вздохнула. Это был вздох облегчения, сомнений в том не было никаких. Мама отпустила своё платье, и словно, без сил опустилась на медвежью шкуру, что устилала пол. Игорь видел, как от стыда зарделись ярким румянцем её щёки, потом шея и даже руки. Она не смела поднять глаз на сына, - до того ей было стыдно.
- Прости меня, сын. Представляю, что ты теперь думаешь обо мне.. Мне стыдно. Я заслуживаю самого сурового наказания... Я ужасно ошиблась..
Игорь усмехнулся. Ему было жалко мать, но интерес терзал его больше:
- Мам, а ты действительно была готова лечь со мной, со своим собственным сыном? Это не укладывается в моей голове.
Она робко, вскользь, взглянула на него, словно, побитая собака. Заискивающе улыбнулась..
- Прости меня, Игорёша.. – она обняла голые ноги сына, и прижалась щекой к его коленям.
- Мам, ну.., - шевельнул ногой Игорь.
Мама замерла, но потом кивнула, не отрывая щеки от колена сына.
- Да.. Ты ещё очень молод и многого не понимаешь.., - тихо произнесла она, - не сказать, что я бы пошла на это с радостью, или испытала бы от этого счастье, - конечно, нет, сын, - я бы пошла на это из-за материнского долга..
Игорь аж присвистнул:
- Мам, у тебя какое-то странное понимание материнского долга.. Тебе не кажется? Ты это в какой библии вычитала, а?, - он откровенно подтрунивал над матерью, ну, никак не мог от этого удержаться.
Мама всхлипнула:
- Ты не знаешь всех законов Оленича. Удел женщины здесь ублажать, рожать, готовить и работать, но главное слушаться мужчину, главу семьи. Так заведено. Дочь слушается отца, сестра брата, жена мужа, мать сына. В Олениче матерям часто выпадала участь быть наложницей сына. Мужчины часто погибают на войне. Старший сын обязан поднять семью отца, - только после этого ему разрешат жениться. Часто, если у сына не было денег на наложницу, или на хмельной дом, - мать заменяла жену своему сыну. И законы Оленича запрещают ей противиться этому.
Игорь медленно и ласково гладил мать по голове. Ему искренне было жаль её. Он любил маму всем сердцем. Но в его голове уже зрело другое твёрдое решение. Мать на многое открыла ему глаза. Удручён он не был, - он был рад.
- Банька истоплена, мам?, - требовательно спросил он.
Мать подняла заплаканное лицо, отчего-то снова испуганно взглянула на него ,словно почуяла мысли сына.
- Да.. я говорила Агафье, - тихо сказала она. Игорь ласково потрепал её по щеке.
Он осторожно взял её лицо в свои ладони.. Его сердце билось ,словно молот в наковальне, а в висках предательски шумело. Медленно он приблизил своё лицо к её лицу, к её алым сочным пухлым губам.
Потом, вспоминая, их первый поцелуй, он никак не мог даже самому себе объяснить, как это всё вышло и почему он всё-таки решился на это. Скорее всего, потому, что только теперь был уверен, что мама отпора не даст. Хотя, он мог бы поклясться, что за миг до этого у него и в мыслях не было целовать мать. Одному Богу ведомо, кто из них двоих удивился больше, когда, Игорь впился в губы матери долгим, требовательным поцелуем,...

Мама вздрогнула..Потому, что это не был целомудренный поцелуй сына, как целуют сыновья матерей перед сном, желая им спокойной ночи. Это был поцелуй мужчины, страстно желавшего женщину, которую он целует. Мама было попыталась отвернуть голову, испуганно взглянула на сына...Но в голове у Игоря шумело, словно, море в шторм. Как будто снова он был изрядно пьян.. Он испытывал такое дикое безумное возбуждение.. К своей матери. И знал, что более ему не придётся подавлять в себе или срывать от неё своё вожделение. Вожделение её тела, её ласк. И лишь от одной этой мыли, внезапной и неожиданной, осознания того, что мать полностью в его власти, что даже законы Оленича не спасут, оказывается, её от его страсти, - он едва не вознёсся к самому пику возбуждения.
Игорь целовал маму страстно, пылко, запустив язык глубоко в её рот. Мама покорно позволяла целовать себя. Сама, впрочем, никак не отвечая сыну взаимностью.
Наконец, найдя в себе силы, Игорь оторвался от матери. Голова кружилась. Мама снова опустила голову, её щёки опять горели.
- Мам, пойдём - ка в баньку.., - хмыкнул, уверенный в своей власти над ней сын, - попаришь меня.. Здесь нам могут помешать.. А нам много чего нужно обсудить друг с другом.
Он отстранил мать, и уже не испытывая никакого стеснения перед ней, поднялся с постели. Возбуждённый член аж шлёпнулся о его живот.. Мама, поникшая, со слезами на глазах, торопливо поднялась на ноги, с неприкрытым страхом глядя на член Игоря.
- Мам, давай, бегом в баньку. Подготовь там всё. Я скоро буду.
Мама послушно тут же, чуть ли не выбежала из светлицы.
Он глубоко вздохнул, переводя дух. Разные мысли упорно лезли в голову, но он гнал их прочь. Нет.. Не хотел он ни о чём сейчас думать.. А то ещё совесть замучает, или маму станет жалко.. Нет, он станет обо всё этом думать потом. Когда в полной мере насладится мамой. Тогда он станет её жалеть, терзаться муками совести и прочее. Потом..

*****

В бане горела лампада. Из парилки доносился аромат благовоний, которыми мама уже прыснула на угли. Сама она, голенькая, стояла в углу предбанника. Её сарафан, аккуратно сложенный, лежал на полке. В руках мама держала большое шерстяное полотенце, которым она прикрывала наготу.
Игорь хмыкнул. Скинул с себя накидку, которую набросил, чтобы дойти до бани. Кивнул матери на дверь парилки.
- Мам, чего стоишь? Пошли..
Она нерешительно попятилась бочком вдоль стенки к парилке, но лёгкий окрик сына остановил его:
- Мам, да на кой ляд тебе полотенце в парилке-то?, - он широко улыбнулся, - перестань тут строить из себя монашку..
Мама замерла. Её белые плечи дёрнулись. Медленно отняла руки от себя и полотенце скользнув по её телу, упало на бревенчатый пол.
Нагота матери ослепила сына. Высокая тяжёлая упругая молочнобелая грудь с большими тёмными сосками волнительно вздымалась и опускалась, -мама тяжело дышала. Длинные стройные ножки, упругий животик, покатые высокие бёдра и промеж них небольшой холмик тщательной выбритой киски. На бёдра матери была одета тонкая золотая цепочка, с тонким вытянутым крестиком, который опускался до лобка матери.. Игорь не знал для чего мать одела на себя эту цепочку, но золото на фоне её молочной кожи смотрелось невероятно возбуждающе.

С трудом подавив в себе желание наброситься на мать прямо здесь сейчас, повалить её на пол, подмять пол себя да и отодрать, как сидорову козу, - Игорь, открыл дверь парилки и шагнул внутрь, аж весь дрожа от возбуждения.
Он уже уселся на полку, широко расставив ноги, когда скрипнула дверь и в парилку неслышно впорхнула мать.. Она была, по привычке, шагнула к лампадке, чтобы затушит свет, но Игорь остановил её:
- Не надо, мать.. Оставь свет.. Нам он сегодня не помешает.. Плесни на меня лучше водичкой..
Мама упорно не поднимала на него глаз. Когда она повернулась к нему спиной, чтобы взять с пола дубовую шаю, Игорь с удивлением заметил у неё на пояснице расписную татуировку алого цвета. Узор на всю поясницу, витиеватый, был очень насыщенным и совершенно непонятным. На миг он даже забыл о своём возбуждении.
На его удивлённый возглас, мама обернулась.
- Это знак Духа Леса, - просто сказала мать, - дубравые вятичи особо почитают этого духа. Мой род вёл своё начало от сына Духа Леса, - Дара. В детстве меня пророчили в жрицы Духа Леса. Так на мне и появился его знак.
Удивления у Игоря не поубавилось. Мама даже улыбнулась уголками губ.
- Прости, Игорь, - мы с отцом не говорила тебе. Думали не стоит тебе знать, что твоя мать из вятичей. Вятичи веруют в Старых Богов. Веру Христа я приняла уже здесь в Олениче, в наше храме., - мама медленно окатила его из кадки тёплой водой. Игорь смотрел как колышутся при движении её тяжёлые упругие груди, и как по ним стекают струйки воды.., - поляне пришли в наши земли ещё с князем Святославом. А твой отец отбил меня из хазарского полона. Поганные крепко пограбили нашу деревню, почти всех людей заковали в цепи. И так бы нам и сгинуть на чужбине, да налетела на поганных по дороге дружина воеводы Свенельда. А средь них было два десятка оленичей. Так я с твоим отцом и познакомилась.
Мама осторожно растирала греческой мочалкой Игорю плечи и грудь, стараясь не замечать его восставшую плоть. А Игорь уже не в силах сдерживаться, потянул руки к её груди. Она так соблазнительно колыхалась.

Мама вздрогнула, её сиськам впервые пришлось выдерживать такой безудержный страстный пылкий напор. Игорь, словно, обезумел. Он мял груди матери, с силой сжимал их, сдавливал вместе, приподнимал на ладонях, покрывал поцелуями, облизывал, шлёпал и даже кусал. Особенно доставалось соскам, им сын уделял особое внимание. Уже скоро, Игорь не ведал, то ли от боли, то ли от страсти, её соски стали большими и твёрдыми, и сын с удовольствием принялся их сосать и облизывать. Мама, мелко дрожа, терпеливо стояла перед сыном, как была, с мочалкой в руке. Она тяжело дышала, а её глаза были закрыты. Она только испуганно вздрагивала и инстинктивно втягивала в себя мышцы живота, когда каланчеподобный член сына ненароком упирался ей ногу.
На миг Игорь оторвался от лобзания материнской груди:
- Мам, ну не молчи, - выдохнул он, - дальше-то что? Как вы с отцом..
Мама снова вздрогнула.
- Отец.. Твой отец.. – её голос прерывался, - он привёз меня сюда.. В Оленич.. Почти пять зим я была его наложницей.. Старейшины долго не разрешали ему жениться на мне.. Я ведь была язычницей. И, даже, когда я приняла веру Христа, они долго относились ко мне с подозрением.. Но мы с твоим отцом любили друг друга.. И, когда у нас появился ты, - наш первенец, - счастливее нас никого не было в Олениче..
Посасывая материнскую грудь, Игорь потянулся к её бёдрам. Господи, он дико хотел мать, но всё никак не решался взять её, наконец, насадить, её свой член. Но словно, что-то останавливало его. Глупые предрассудки упорно не уходили из головы. Он, будто, боялся перейти эту черту...
Но только его ладони коснулись бархатистой кожи бёдер, как мать совершенно неожиданно отпрянула от него. Игорь вспыхнул. Он совсем не ожидал от мамы подобного. Что это? Бунт целомудрия? Игорь раздражённо вскочил на ноги.
- Подожди немного, сын.. – воскликнула мама, поднимая руки, словно огораживая себя от сына, - скоро ты получишь меня..
- Ну, что ещё, мам, - раздосадовано буркнул он.
Мама закусила губу, и впервые недовольно посмотрела на него:
- Игорь! Я пока ещё твоя мать, а не..., - она кивнула на огромный стоящий член сына, - и имей ко мне подобающее уважение.. Перед тем как, я познаю твою плоть и стану твоей женщиной, - мы должны совершить Таинство..
Игорь вздохнул, опускаясь обратно на лавку:
- Мам, ну, что ж ты тянула..., - покачал головой Игорь, - вот именно, что мне нетерпится, чтобы ты стала мне не только матерью..
- Я знаю, - обречённым голосом сказала мама., - но мы должны совершить это Таинство.. Ведь ты берёшь в свою постель свою мать.. И кроме того, - мама вдруг запнулась и снова густо покраснела, - мы должны подумать о будущем наших детей. Без этого Таинства божий гнев может лечь на них.

Игорь чуть не изверг от возбуждения своё семя прямо здесь, от одной мысли, что действительно, скоро вполне вероятно, - мать понесёт от него и будет рожать его детей. Это подействовало на него не менее, чем вид обнажённой матери.
- Мама, - хрипло проговорил он, - ты готова от меня забеременеть?
Мама грустно улыбнулась, и покачала головой:
- Это зависит не от меня, Игорь, а от тебя.. Тебе решать орошать меня своим семенем или выплёскивать своё семя на мой живот.. , - она опять кивнула на возбуждённую плоть сына, - но глядя на это, и зная твой пылкий норов, боюсь, что рожать мне придётся много раз..а в твоей семье мужчины очень плодовиты,- она вздохнула, - детей, что рожают матери-наложницы от своих сыновей ждёт судьба священников. Это закон старейшин. В 14 зим их отправляют в Киев, в церковную школу, - за всё платят старейшины, - она усмехнулась, - а киевский митрополит всё удивляется, откуда в Олениче столько отроков и отроковиц, что возжелали стать служителями Христа..
Мама выскользнула из парилки, но скоро вновь вернулась. В руках у неё было два шёлковых шнура и плеть. Она протянула их Игорю, и тот, пока ничего, не понимая, молча их взял...
Мам стояла прямо перед ним, широко разведя в стороны руки.
- Слушай меня сын и запоминай..., -тихо сказала она, - я думала ,что наше Таинство произойдёт в твоей почивальне.. Или моей.. Но, там нам сегодня могут помешать.. Но ничего, подойдёт и здесь..
- Сын.. Я твоя мать., - заговорила она торжественны голосом, - я не могу добровольно принять твою плоть. Это смертный грех. Так гласит закон Оленича и закон Церкви. Мать не может добровольно лечь со своим сыном. Но сын может заставить мать раздеться до нага, поставить мать на колени, опутать её руки и ноги шёлковыми шнурами, и сказать ей, что не нужна ему более она, как мать, а нужна ему, как послушная рабыня. Затем взять в руки свой крест нательный и её крест нательный, подняв голову к небу и сказать Небу три раза, что более не нужна эта женщина ему, как мать, а нужна, как раба. После сын должен разрешить своей матери прочитать молитву Небу о прощении себя и его. И сын должен встать позади матери, возложить руку голову ей на голову и тоже читать Небу молитву о прощении. Но когда мать произносит последнее «Аминь», сын берёт плеть и больно три раза бъёт мать по спине. Так Небо видит, что мать идёт на ложе сына не добровольно, но связанная по рукам и ногам, и битая плетью. После сын кладёт свою мать на спину, берёт в руку её Оберег, - при этих словах мама показала Игорю на крестик у себя на бёдрах, - и положив свою ладонь вместе с оберегом матери на её лоно, - отказывается отныне считать это лоно священным для себя, потом также он поступает и с материнской грудью. Единственный раз, когда сын становится перед матерью на колени, это когда он клянётся ей, что признает её детей своими законными наследниками. Теперь сын говорит матери, кто теперь она ему жена или наложница.. Развязывает её ноги, руки матери остаются связанными, но сын должен возложить себе их на плечи и овладевает ей..
- Мама я больше не могу, - простонал Игорь, - твои речи невыносимо распалили меня.. Иди ко мне..
Он схватил мать за руки и притянул к себе, снова впившись губами в её грудь, урча от удовольствия. Мама, совсем как молодка, взвизгнула, замахала руками.
- Нет, сын, сначала Таинство, - пискнула она в его объятиях.
- Мам, да понял я уже всё, не бойся, - не оскверню я твоего лона драгоценного без этого твоего священного Таинства,- усмехнулся он, наматывая её толстую длинную косу на кулак., - а ну-ка, мам, давай на четвереньки..,- проговорил он, с силой опуская маму перед собой, сначала, на колени, а потом и на четвереньки, прямо перед лавкой, на которой он сидел, как раз между своих широко расставленных в стороны ног. Он видел, как расширились от ужаса её глаза, перед которыми качалась его возбуждённая и разбухшая каланча.
Мама напряглась. Но Игорь, словно, норовистую лошадку, крепко держал мать одной рукой за косу, а другой за шею.
- Раскрой ротик, мам! – ласково проговорил он, - а ну, сделай сынку приятное..
Мама снова взвизгнула, заупиралась.
- Охальник! Я порядочная девица, а не девка с хмельного двора. Тебя, что не учил отец, что с такими окаянными похотливыми желаниями нечего соваться к жене.

Игорь расхохотался прямо матери в лицо:
- Ишь ты.. А ты мне, кто? Жена что ли?, - усмехнулся он, - с женой, - отец-то учил, - всё чинно и благородно будет, мам.. А ты мне мать, а не жена.. А ведь нигде ничего не сказано, как сыновьям в постели с матерями должно обходится! Так что открывай свой рот, да ублажай сына, не то всыплю ща этой самой плетью по первое число, - он кивнул на плеть, что принесла мать к своему Таинству, - разговорилась, мне тут..
Для верности, чтобы лучше усвоила свой первый урок послушания, он дал ей не сильную пощёчину. И не ожидая ответной реакции, засунул ладонь прямо в мягкий рот мамы, заставляя его широко распахнуться.
Мама что-то ещё силилась сказать, что-то возразить, - но её коса была крепко намотана на кулак сына, и он уже тянул её голову, её широко распахнутый рот на свой огромный вздыбленный член.
- С-сучка.., - процедил Игорь, двигая бёдрами навстречу, и в следующий миг мать познала вкус плоти собственного сына.
Игорь застонал от удовольствия. Он чувствовал теплоту мягкого рта матери, чувствовал, как раздвигаются под его напором её нежные податливые губы, как щекочет её дыхание возбуждённую головку. Он давил на голову матери медленно, но неуклонно, насаживая её на всю длину своего члена. Мама больше не брыкалась, словно, разом смирившись со своей новой судьбой. Когда её нос упёрся ему в живот, Игорь так и замер, с насаженной до горла на своём члене матерью. Это было ничем непередаваемое чувство. Почему-то, то, что на его члене сейчас насажена именно мать, а не какая другая женщина, - делало удовольствия парня во сто крат сильнее. Такого он не испытывал даже в хмельном доме. Мама подавилась, дёрнулась с члена, жалобно замычала. Игорь сжалился, снял её рот со своего члена и смотрел, как мама, тяжело дышит, пытаясь восстановить дыхание и, смотрит на него безумными глазами. Она было попыталась встать с четверенек, но Игорь не позволил ей этого сделать. Он снова стал давить на голову матери. Она неприязненно посмотрела на приближающийся член сына, но послушно распахнула рот, когда разбухшая головка упёрлась ей в губы.
- Мам, а люди байки слагают, что язычницы искусны в постели, словно шлюхи, - пробормотал Игорь, - а ты, я вижу, даже члена-то мужского во рту не держала, - он хмыкнул, - знала бы ты, что умеют вытворять с мужским членом пленные половчанки..
Мама что-то пыталась гневно промычать, но Игорь не дал, - опять насадил её рот до самого горла.
Это длилось медленно и размеренно, а потому казалось особенно изощрённым. Мама стояла на четвереньках перед сыном, подняв голову и широко распахивая рот, а сын, держа мамину голову в надёжном капкане, насаживал рот мамочки на свой член. Медленно на всю глубину член входил в её рот. Матери требовалось изрядно напрячься, чтобы вобрать здоровенную плоть сына в свой ротик до конца.
- Мама.. Мама.. , - постанывал Игорь, каждый раз, когда её нос упирался ему в живот,- господи, как долго я об этом мечтал...
Тихо потрескивал огонь в печке баньки. Клубился пар. Мама послушно брала в рот. Игорь аж заурчал. Его рука, на которую была намотана материнская коса, двигалась всё быстрее, его бёдра всё резче двигались навстречу маминому рту, так что его яйца уже с тихим шлепком бились о мамин подбородок. Игорь уже сидел на самом краешке лавки и раздвигал ноги настолько широко насколько он, вообще их мог раздвинуть, чтобы иметь возможность засадить в мамин рот, как можно глубже.

Мама всё переносила безропотно. Давилась, кашляла, отплёвывалась, - но не пыталась возражать или отворачиваться. Когда Игорь, приказал ей лизать его член и яйца, - она тут же, послушно принялась нежно и сосредоточенно облизывать мокрый от её слюны член, а после старательно и тщательно вылизывать яйца сына. Потом долго, опять по велению сына, ласкала его член губами. Игорь млел. Может, мама, управлялась с его членом и неумело, но зато с такой непередаваемой искренней нежностью и старательной лаской, чего не было и не могло быть ни у девок с хмельного двора, ни у рабынь. На миг ему даже пришла мысль, что такой сладкий миньет может подарить мужчине только его собственная мать, нутром чувствующая желания и настроение сына. Нет, такого блаженства он не испытывал даже в хмельном доме. Он даже похвалил маму, сказав ей, что если бы она была шлюхой в хмельном дворе, - то за такой отсос мужчины платили ей бы бешенные деньги. Щёки и уши мамы снова зарделись.
- Мам, - хмыкнул сын, - но это только ты так можешь, - стесняться с мужским членом во рту..
Желание уже разрывала его изнутри. На миг ему показалось, что его член превратился в вулкан. А через миг началось извержение.. Мощное и бурное..
Когда он пришёл в себя, мама сидела на коленях у его ног. Её губы, щёки, грудь, - всё было перемазано в его семени, а сама мама выглядела ошарашенной. Игорь улыбнулся матери.. Но вдруг случилось, то чего он совсем не ожидал. Глаза мамы вдруг потемнели, и она без лишних слов залепила ему крепкую пощёчину..
- Мама! – взревел он.
Но мама уже была на ногах. Разъярённая, с видом тигрицы, уперев руки в голые бока, она с вызовом смотрела на Игоря, сузив от злости глаза. Игорь аж сник сразу. Крайний раз мать была так зла лет пять назад, когда он с друзьями обнес соседскую грушу. Хм.. теперь его вина надо думать повесомее.
- Игорь, сын Олега, - медленно прошипела мать, - я, кажется, уже просила тебя не забывать о том, что я твоя мать! Пусть ты теперь глава семьи! Но я твоя мать! И я требую уважения к себе!!!
Игорь опустил голову. Но не из-за того, что ему стало стыдно. Хотя, конечно обижать и злить маму ему не хотелось. Особенно после того, как она подарила ему такое блаженство. Но дело было в другом. Вид матери, обнажённой, отчитывающей его, словно нашкодившего щенка, но чуть ли не с головы до перемазанной его семенем, - казался ему невероятно возбуждающим. И он уже чувствовал, как его член снова наливается силой, каменеет, словно, это и не он минуты назад залил мамочку своим семенем.
- Мам.., - начал он было, - я был так возбуждён.. Ты такая красивая..
- Помолчи, Игорь! – осекла его мать, - ты глава семьи!!! И даже если ты заставил свою мать взять в рот, охальник, свой член, - это не повод называть свою мать шлюхой и говорить ей подобные вещи! Пока ты не свершил надо мной Таинства, я твоя мать! И, вообще, - взвизгнула мама и топнула босой, - пока ты не свершил Таинства, - не смей прикасаться ко мне своей каланчой!
Игорь оторопел:
- Мам, а что всё дело в этом твоём обряде!? И тогда, я буду волен делать, что угодно?
Мама зло выдохнула
- Это закон Оленича! Ты глава семьи, Игорь! Я в твоей руке! Но я твоя мать. Но ты можешь свершить надо мной Таинство по моей воле, или без неё. Это твоё право. Если я не подчинюсь, я должна уйти из семьи. После Таинства ты волен делать со мной всё что годно...
- Мама, - Игорь посмотрел на неё, - ты же не уйдёшь из семьи?
Мама опустила голову:
- Ты не можешь этого спрашивать, сын. Ты можешь свершить надо мной Таинство. Но потом мне решать, - подчиниться или уйти.
-Нет. я хочу знать. Мама, ты уйдёшь?
Мама молчала. И он снова повторил свой вопрос.
- Наверное, я предпочла бы остаться твоей матерью, а не наложницей.. Но я никогда не уйду от девочек и тебя.. Вы моя семья.. Вы всё, что есть у меня..
Игорь улыбнулся. И поднялся на ноги. Его плоть была снова возбуждена. Мама даже всхлипнула, и испуганно, попятилась..
Игорь взял в руку шнуры.
- На колени, мама!

*****
Он дал ей всё же отсрочку. Небольшую. Она хотела помолиться. Своим Старым Богам, испросить и их блага. Игорь не хотел этого делать, дико хотел её, но мать опять смерила его ледяным взором и сын отступил. В глубине души мама всё ещё оставалась язычницей. И вот, пока он в прохладном предбаннике пил холодный квас, распалённый и возбуждённый, злой на мать из-за этого ожидания, мама в своей почивальне, в доме втихомолку разговаривала со своими духами лес. А Игорь всё накручивал себя.
Когда мама вернулась, он уже был зол, словно, голодный лев, в клетке. Мама сразу почувствовала его настроение. Торопливо скинув с себя рубаху, ничего не говоря, она скользнула в парилку. Сын со стоящем членом, словно, с копьём наперевес шагнул следом.
- На колени, мама! – рыкнул коротко он второй раз за этот день.
И вот со связанными руками и ногами, она стоит на коленях. Иногда тихо подсказывает, что нужно правильно делать или говорить. На словах обряд казался гораздо легче. Мама была щепетильна и строга во всех мелочах, часто заставляя повторять некоторые жесты или слова. Она хотела быть УВЕРЕННОЙ, что становится наложницей сына законно и с Высшего соизволения. И вот сын наносит матери три удара плетью.. Один за другим. Мама даже не вскрикивает, хотя ей больно, она закусила губу, плеть оставила на её молочной коже три ярких красных следа.
Вот рука сына с оберегом матери в кулаке ложится на материнское лоно, что дало ему жизнь. Мама чуть не плачет, Игорь тоже разволновался. Перед мамой и небом он отказывается боле считать это лоно священным для себя. Потом его рука легла на материнскую грудь, что вскормила его.
И вот он на коленях перед матерью, лежащей перед ним связанной по рукам и ногам на бревенчатом полу. Он готов принести ей клятву, что признает её детей (хоть и не рождённых в освящённом венчанием браке) своими законными детьми и наследниками.
- У нас будут дети? – спрашивает его мать ,- намерен ли ты орошать меня своим семенем? Или быть может тебе будет достаточно любовных утех со мной?
Мама испытующе смотрит на него. Конечно, она видит, что он невероятно распалён, и до дрожи жаждет её, что сын ждёт - недождётся, когда наконец это Таинство закончится и он сможет раздвинуть ножки своей матери.
Голос Игоря дрожит. Он хочет её, он вожделеет. Он не хочет более ждать и пожирает тело мамы глазами. В его голосе слышатся нотки злости и вожделения:
- Да, мама.. Ещё как я буду орошать тебя! Я залью тебя семенем! Да! Ты будешь рожать от меня. Каждый год, мама!
Мама вздрогнула от этого пылкого признания и непонимающе смотрит на сына.
- Игорь, я совсем не узнаю тебя. Ты был преданным добрым отзывчивым сыном, в жизни не сказавший мне дурного сына, - я не узнаю тебя.. Господи, откуда в тебе это? В каком уголке твоей души это скрывалось?
- Мама.. Ты не забыла, кто первый из нас предложил другому своё тело для любви..
Мама вздыхает, и кивает.
- Я думала, что спасаю робкого застенчивого юношу.. Я плакал ночами видя, как ты страдаешь и мучаешься. Ты вытащил семью из нищеты, но сам был, словно, в капкане. Мне нелегко далось это решение. Но я не думала, что в глубинах твоей души пылает такой пожар.. И, что, он, словно, вулкан так безудержно прорвётся наружу..
Мама вздохнула:
- Немногие сыновья решатся сказать матери во время Таинства, что желают, чтобы в будущем они рожали им детей.
- Мама, я честен с тобой. Не хочу, чтобы у тебя были какие-то иллюзии.
Мама вздохнула. Теперь она смотрела в потолок.
- Я принимаю твоё Таинство, мой сын и господин,- медленно и отчётливо произнесла она, - отныне я твоя рабыня, твоя наложница, и лишь из милости и любви ко мне прошу твоего разрешения называться и впредь твоей матерью. Ты можешь развязать мои ноги, Игорь, и завершить Таинство...

Наверное, мама этого не ожидала. Во всяком случае, в следующий миг, после того, как Игорь развязал её ноги, она, взаправду, перепугалась. Она взвизгнула, когда сильные руки сына легко, играючи, оторвали её от пола и взвили в воздух. Сжимая мать в своих объятиях, без малейших затруднений Игорь держал её в воздухе. Раздвинув в стороны её ножки, он вжал мать своим телом в тёплую бревенчатую стену и с наслаждением впился в её губы долгим поцелуем хозяина. Да.. наконец, эта женщина, красивая и ладная, в его власти. Как долго он мечтал об этом, засыпая вечерами в своей холодной постели. Он чувствовал, как прижимается её упругая грудь к его груди, как её ноги обвиваются вокруг его бёдер.
Он оторвался от сладких губ матери. Он хотел сказать ей кое-что, перед тем, как сольётся с ней в любовном экстазе.
- Мама, я хочу, чтобы ты забеременела.. Прямо сегодня, сейчас.., - мама потупила взор, опустив голову, но Игорь снова взасос поцеловал её в губы долгим поцелуем, - да, ты родишь мне сына... Но он не будет церковником. Он станет моим наследником..., - мама испуганно посмотрела на него и Игорь снова её поцеловал, - да, мам.. Девочкам исполнится по шестнадцать только через три года. До этого старейшины не разрешат мне жениться. Но в нашей семье больше нет мужчин, - я последний, мама! И у меня есть право выбрать себе наследника, мам! И это будет наш сын!
Не сказать, что эта мысль повергла её в восторг. Мама вообще была, словно, в прострации, - слишком уж много всего случилось за один день, и она просто не поспевала за стремительно развивающимися событиями.. Всё, на что её хватало, так это повиноваться сыну, и вяло принимать его ласки.
Она почувствовала, как что-то большое и твёрдое упирается ей во внутреннюю сторону бедра.
-Игорь!, Нет! - встрепенулась она, - мои руки должны быть на твоих плечах!!
- Да, мам, - улыбнулся ей сын, перекидывая шнур, что связывали запястья матери себе за голову, и укладывая её ладошки себе на плечи. Он легко, словно пушинку подкинул мать в воздух, перехватил её за бёдра и опустил её, уже столь долго не тронутое мужчиной лоно, прямо на свой вздыбленный пульсирующий член.
Мама беспомощно тонко и пронзительно вскрикнула. Её ноготочки впились в кожу на плечах Игоря, а ножки, скрещённые за его спиной, напряглись.. Игорь протяжно ухнул, покусывая мамину нежную шейку. Игорь снова легко приподнимает мать, так что мама как будто, на полголовы взлетает над сыном, - но потом снова неизбежно опускается на напряжённый член сына. И снова мама тонко вскрикивает, закрыв глаза и замирая от ужаса происходящего. И так она вскрикивала каждый раз, когда сын снова и снова опускал её на свой богатырский член.
Они не заметили, как старая Агафья встревоженная криками и уханьями, что раздавались из бани, тихонько отворила дверь в парилку. В густом паре она видит, брошенный на полу алый шёлковый шнур, женский оберег, что валялся рядом, потом видит тела пылко сливающиеся в любовном соитии у противоположной стены под жалобные женские стоны, глухое мужское уханье и громкие шлепки бедер матери и сына от резких любовных ударов. Агафья улыбнулась, покачала головой и тихо затворила дверь.
Мать оказалась совершенно беспомощной под напором сына. Его член мощно с силой вспахивал её поле и ей ничего не оставалось, как подчиниться этому напору и отдаться на милость сына. Её тело с готовностью отвечало на его любовные ласки. Она отвечала на его поцелуи, а её лоно покорно и благодатно принимало его плоть. Она закрыла глаза, стараясь не думать о том, что мужчина, в объятиях которого она сейчас находилась это её Игореша. К этой мысли ей будет тяжело привыкать, - стараться думать о Игоре, как о мужчине, а не сыне. Но у ней был выбор.. И она его сделала.
- Мама! Открой глаза, - прерывисто выдохнул Игорь, - я хочу видеть твои глаза, когда буду наполнять тебя своим семенем. Мы должны запомнить этот миг. Оба, мам. Этот миг, когда мы зачнём нашего сына.. Мама.. Ты слышишь меня, мам?
- Да, - одними губами молвила она. Мысли беспомощно заметались. Нет.. Нет.. Нет.. Она не видела выхода.. И ей была непонятна эта странная блажь Игоря, зачать в ней сына.. Неужели ей на роду написано рожать от собственного сына?
Она открыла глаза и встретилась взглядом с сыном. Игорь вонзился в неё и замер, силой прижимая бёдра матери к себе. По его телу прошла судорога. А через миг где-то глубоко внутри неё взорвался настоящий вулкан. Её тело радостно задрожало от уже почти забытых ощущений, пока горячее семя сына мощными толчками наполняло её утробу.
- Мама.., Возьми всё, мама.., - прошептал обессилено Игорь, целуя мать долгим нежным поцелуем.
Потом они долго, совершенно без сил, лежали на полу в объятиях друг друга.

*****

Из баньки мать уже выходила его наложницей. Вот как оно всё обернулось, - ещё пять часов назад, - Игорь и возомнить не мог, что скоро мать безраздельно будет принадлежать ему. Мама была тиха и молчалива. Глаз на него не поднимала, но и не обиду никакую не казала. И от счастья тоже не светилась. Как будто и не случилось ничего между ними. Она торопливо переплела косу (Игорь крепко подрастрепал её конец, наматывая косу на свой кулак), переоделась в новое платье, и не понять уже по ней, что эту бабу только что очень рьяно отлюбили. Кроме одного. В её волосах не было серебристой ленточки. Так оно было заведено у оленичей. Молодые незамужние девки вплетали в волосы зеленые или голубые ленты, вдовы серебристые или белые. Мать впервые, со смерти отца не вплела в волосы ленту. Это значило, что мама теперь была или чья-то жена, или наложница.
Ещё не было и полуночи. И веселье было в самом разгаре. Все оленичи уже были пьяны до весёлой бесшабашности. Игорь снова много пил, да подливал изрядно матери, пока её глаза не заблестели от выпитого. Они танцевали до упаду. Отдыхали, пили, пели песни и снова танцевали.
К полуночи, как и подобает в ночь на Ивана Купала рванули всей деревней с гиканьем и скаберзными прибаутками купаться голышом в Исхру. Холодная вода остужала разгорячённую голову, приятно холодила кожу.
В темноте, он затащил маму на глубину, и тотчас принялся в воде мять её грудь. Мама, пьяненькая, жалась к нему, - вокруг были сотни пьяных односельчан, и на его тисканья только хихикала. Она была так соблазнительна, так тесно прижималась к нему, что Игорь с трудом удержался, чтобы не овладеть ей прямо здесь, в воде. Мама почувствовала как ей в живот упёрся его член.
Она пьяно нахмурилась:
- Игорь.. Ты племенной жеребец, а не мужчина!, - опять хихикнула она, - неужели сегодня ты ещё не насытился мной?
Это ещё больше возбудило Игоря.
- Мам, у меня не было женщины полгода!, -прошептал он в ответ, оглаживая под водой её ягодицы, - и всё это время я мечтал о тебе..
Мама опять хихикнула:
- Ну, уж скромностью, - ты явно пошёл не в отца. Ты мог бы меня получить гораздо раньше, - если бы проявил настойчивость и волю.
В ответ Игорь только горестно вздохнул:
- Ничего, мам, я теперь всё наверстаю.
Он прижал к себе маму и без всякого стеснения поцеловал её. Мама не сопротивлялась.

Он взял её за руку и потянул за собой. Они плыли вдоль берега, наслаждаясь ночной прохладной. Игорь всё выглядывал на берегу укромное местечко, где он мог бы уединиться с мамой, но везде жались точно такие же парочки односельчан, охваченные романтическим пылом. Мама наблюдала за его тщетными поисками, и только тихонько посмеивалась.
Наконец, поиски Игоря увенчались успехом, - он схватил маму за руку и потащил её за собой, на берег. Мама закатила притворно глаза:
- О, господи, Игорь, только не говори, что мы опять будем делать тебе наследника, - она прыснула смехом. На берег Игорь вынес её на руках.
Здесь у самой воды, на мягкой траве, они долго целовались. Рука мамы, словно, сама собой легла на возбуждённую плоть сына.
Глаза мамы расширились:
- Ого! Поверить не могу, что эта дубина поместилась у меня во рту.. Как ты смог её в меня засунуть? - рука мамы крепко сжала его член, её запястье принялось медленно двигаться вверх-вниз. Игорь закатил глаза от удовольствия.
- Мамочка...- застонал он, - ты прелесть..
Мама снова хихикнула. Игорь поцеловал мать ещё раз и, словно, игрушку, приподнял её на руках и поставил на четвереньки.
- Игорь, - маме было весело, -и что ты опять задумал со мной сделать?
Игорь шлёпнул её по ягодице, и мама послушно выпячила попку. Ладонями он раздвинул пышные аккуратные ягодицы матери.. Когда он плюнул ей на тугое колечко ануса, мать заволновалась..
- Господи, Игорь.. У тебя нет ни стыда, ни совести.., - произнесла она, - тебе совсем наплевать, что я благонравная порядочная матрона.. Ты делаешь из меня шлюху из хмельного дома..
Вместо ответа Игорь ещё раз увесисто шлёпнул её по попке. Он пристроился сзади её, плюнул на головку члена. Мама покорно ждала..
- Господи, и где ты этого понахватался? – вздохнула мама.
- В походе, мам, - ответил Игорь, раздвигая ноги мамы шире и заставляя её сильнее прогнуться в спине, - воины так трахают пленных половчанок. Чтобы не плодить ублюдков.
Мама ахнула.
- Господи, ну а меня то так за что? Я что в плену? Или половчанка я? Я же тебе мать родная, сынок...- мама хоть и причитала, но ни единым жестом не сопротивлялась сыну.
Игорь не удостоил её ответом. Он осторожно ввёл маме в попу палец, смоченный слюной, чувствуя, как там горячо и сухо. Мама тихо пискнула. Игорь ободряюще похлопал её другой рукой по попке.
Некоторое время он водил пальцем в попке мамы туда сюда, разрабатывая девственный анус.
Опять шлёпнул мать по заднице.
- Мам, расслабься, а ? Тебе же лучше будет..
Он снова раздвинул её ягодицы и несколько раз эдак смачно плюнул маме прямо в анус и опять стал медленно погружать в него уже два пальца. Смоченные слюной пальцы скоро уже стали проходит легче, мама старалась расслабить попку. Но сын был неумолим, и скоро маме приходилось принимать в попку уже три пальца. Теперь мама застонала.
- Игорь.. может не надо, - взмолилась она, - пожалей меня.. Я же тебе не девка из хмельного дома.
- Будь послушной девочкой, мам. Расслабь попку.., - пробормотал Игорь, - я всё равно возьму твою попку.. Слишком она у тебя красивая..
Мама обречённо простонала. Игорь настойчиво трахал её попку тремя пальцами.
- Сын, твой отец никогда не брал меня так.., - привела мама последний свой аргумент. Игорь усмехнулся в ответ:
- Мам, кажется, на эту тему, мы сегодня уже говорили. Отцу ты была женой, а мне ты наложница.. Знай своё место..
- Ты же хочешь, что бы я тебе сына родила, - с какой-то ехидцей вымолвила мама, елозия попкой из стороны в сторону.
- Мам, вот как родишь, - так и посмотрим.
Его член упёрся в тугой анус матери..
- О, мама..- простонал он, крепко сжимая её бёдра и толкая мать на себя.