очень хорошо, но Лерка повернулась к дырке передом, и Мишка увидел пучок рыжих волос, которые его необыкновенно возбудили, – оторвав глаз от дырки, он глазами показал Петьке на свои взбугрившиеся шорты:
- Смотри... у меня встал!
Петька покосился на оттопырившиеся Мишкины шорты – и тут же почувствовал, что у него тоже встаёт. Он приложил глаз к дырке – Лерка, чуть разведя ноги, ладонью медленно гладила «киску»... не мылила «киску» и не подмывала, а именно гладила, чуть вращая бёдрами... тело у Лерки было белое, «киска» была рыжая, и Петька, оторвав глаз от дырки, посмотрел на шорты свои – шорты у него топорщились не хуже, чем у Мишки.
- У меня тоже встал, – проинформировал Петька друга.
Какое-то время, сменяя один одного, они по очереди смотрели в дырочку – на голую Лерку, которая, не подозревая, что за ней подсматривают, крутилась под струями воды. Наконец, в очередной раз оторвав глаз от дырки, Мишка посмотрел на Петьку:
- Ну, что... помассируем давай?
- А увидит кто? – засомневался Петька.
- Кто здесь увидит? У меня уже стояк – терпежа никакого нет... смотри..., – с этими словами, оттянув резинку шорт, Мишка вытащил из трусов напряженный залупившийся членик... - Видишь? Терпеть уже не могу..., – сжав членик двумя пальцами – большим и указательным, Мишка снова приблизил глаз к дырочке, и рука у Мишки при этом непроизвольно задвигалась...
- Дай, я... теперь я посмотрю..., – Петька легонько толкнул Мишку в сторону и, когда Мишка, оторвавшись от дырочки, уступил место, Петька быстро прильнул глазом к дырочке, при этом он так же, как Мишка, задвигал рукой, точно так же сжимая пальцами вытащенный из шорт членик...
- Кайф... да? – спросил Мишка, двигая правой рукой, и Петька, двигая левой рукой, тут же подтвердил:
- Ага, кайф...
Увлёкшись процессом, какое-то время Петька и Мишка в дырочку не смотрели – стоя друг против друга, они увлеченно мастурбировали. Сзади были кусты смородины, которые их скрывали, справа была стенка сарая, а слева – с той стороны, где жила тётка Полина – тоже были кусты, но редкие и невысокие, – увлеченно мастурбируя, пацаны стояли друг против друга, и только руки их, полусогнутые в локтях, ходили ходуном... В принципе, ничего удивительного во всём этом не было – пацанам было почти по тринадцать лет, а в этом возрасте, как известно, самые разные проявления гомоэротизма встречаются у мальчишек сплошь и рядом: это и совместная мастурбация, и взаимная мастурбация, и разглядывание друг у друга возбуждённых членов, и измерение и сравнение длины членов «в состоянии эрекции»... да мало ли! всё это не такая уж большая редкость, и главное здесь – не путать появления гомоэротизма с проявлениями гомосексуализма; ну, например... когда мальчишки на глазах друг у друга дрочат – это самый обычный гомоэротизм, и когда они выясняют, «у кого длиннее», это тоже обычный гомоэротизм, и когда соревнуются, кто быстрее кончит или кто дальше сфонтанирует – это тоже банальный гомоэротизм... и только когда они идут дальше – когда, любопытствуя или чувствуя им самим еще не понятное притяжение, они друг у друга сосут или, экспериментируя, вставляют друг другу в попу, что, в принципе, тоже бывает нередко, можно говорить о проявлениях гомосексуализма, – не о гомосексуализме, а лишь только о его элементах – о гомосексуальных действиях... или о действиях гомосексуального характера – это уж кому как нравится... Петьке и Мишке было почти по тринадцать лет, и они уже год как дрочили совместно; это было не очень часто, но – было, и оба они в этом не видели ничего особенного; у обоих были уже вполне приличные члены – еще не очень длинные, но уже достаточно толстые, которые, когда напрягались-вставали, были похожи на твёрдые валики, и эти «валики» в последнее время стремительно росли; при этом – у обоих были уже достаточно крупные яйца и росли вокруг членов – у основания – черные волосы... дальше совместной мастурбации они оба не шли – один на одного сексуально не посягали, и за год совместного «массажа» от гомоэротизма в сторону гомосексуализма не продвинулись ни на шаг...
Стоя за баней, Петька и Мишка увлеченно дрочили свои «валики», совершенно не подозревая, что зловредная тётка Полина, став на своём огороде раком, чтобы лучше обозревать, не без интереса отслеживала весь процесс «массажа», при этом, поскольку между пацанами и любознательными глазами тётки Полины были хоть редкие, но всё ж таки кусты, она, боясь что-либо пропустить, то и дело водила из стороны в сторону головой, отчего отставленная её задница двигалась не хуже, чем у Лерки в душе; приоткрыв рот, первым кончил Петька, и почти сразу за ним кончил Мишка, – они убрали члены в трусы, подтянули шорты и, потеряв всякий интерес к Лерке, отправились на улицу – играть в футбол; вскоре из душа вышла Лерка, и тётка Полина, с трудом разогнувшись – спина у ней затекла – тут же отправилась с компроматом на Петьку к Петькиному отцу. Скорбно поджав губы, как это делала бабка Дроздиха, когда разговор заходил о Боге, тётка Полина «раскрыла» Петькиному отцу на Петьку глаза; отец покраснел, как рак, и тут же отправился вместе с тёткой Полиной «на место извращения»; действительно, в задней стенке душа была проделана дырочка, и трава за душем была изрядно примята – как говорится, все улики были налицо; при этом тётка Полина, не взирая на свой «застарелый радикулит», несколько раз достаточно шустро наклонялась и, прикладывая глаз к дырочке, показывала Петькиному отцу, как именно «подсматривали извращенцы за девочкой, приехавшей из Москвы»; в заключение тётка Полина, свернув ладонь трубочкой, подвигала полусогнутой в локте рукой ниже живота – наглядно показала Петькиному отцу, как именно «малолетние извращенцы, насмотревшись на девочку, приехавшую из Москвы, паскудничали», – на протяжении всего рассказа, видя, как у Петькиного отца ходят под скулами желваки, зловредная тётка Полина называла Петьку и Мишку исключительно «извращенцами» и «малолетними извращенцами»... И когда Петька, наигравшись с пацанами в футбол, заявился домой ужинать, планируя после ужина «пойти еще погулять», его, Петьку, уже ждал ремень...
И вот – Петька лежал в своей постели и, глядя перед собой, мысленно перебирал «варианты мести», – душа Петькина жаждала сатисфакции... Конечно, ни о какой дуэли даже думать было нечего, но отомстить каким-то образом он был просто обязан. Просто обязан! Он бы еще стерпел порку – ко всяким-разным «тематическим поркам» Петьке было не привыкать, и, в очередной раз пообещав «исправиться» и «больше так никогда-никогда не делать», он бы всё это пережил, как переживал всегда, когда его пороли, но эта «набитая дура» – из Москвы приехавшая Лерка – во время этой порки была во дворе и всё-всё слышала, а этого Петька пережить уже никак не мог... И главное – было б на что смотреть! Лерка была толстая... и жопа у неё толстая, – лёжа в своей постели, думал Петька, – толстожопая... фу, какая гадость... а корчит-то, корчит из себя... фотомодель долбаная... как же – фотомодель! Дура набитая... Конечно, тётке Полине они с Мишкой отомстят, и отомстят обязательно – это был не вопрос, а это было дело времени: они подождут, когда бдительность у тётки Полины притупится, и – нанесут ей сокрушительный удар... она еще пожалеет, и пожалеет горько, что про него, про Петьку, такое рассказала, да еще в присутствии «этой дуры из Москвы»... с тёткой Полиной всё было ясно. А вот что ему, Петьке, делать завтра – как завтра «им всем» выразить своё презрение, Петька никак придумать не мог; то есть вариантов было масса, но при ближайшем рассмотрении все варианты не выдерживали крики по причине своей фантастичности... В детдом меня будут сдавать... – думал Петька, – как же! Мешаю я им... всю жизнь мешаю, – горько думал Петька, глядя перед собой. И вдруг...
Вдруг – Петьку осенило: а если... да, именно так он и сделает! Сам уедет – самостоятельно! Если он «им» мешает и если «они» хотят от него избавиться – сдать его в детдом, то именно так нужно сделать, и он... он это сделает! Еще как сделает... и пусть... пусть они сами здесь живут – без него, без Петьки... ничего, они еще узнают... еще узнают! Я им не извращенец, и нечего меня обзывать, – подумал Петька, тиская пальцами полустоячий членик... и всё из-за этой дуры – толстожопой Лерки... вот и пусть... пусть на неё любуются-радуются! Толстожопая... и Мишка – друг закадычный... тоже – дурак: помассировать ему захотелось... ну, ничего... ничего! – в который раз мстительно прошептал Петька, и... он сам не заметил, как горе его вдруг исчезло, в один момент испарилось – у Петьки мигом подскочило настроение; мысль, спонтанно пришедшая в голову, так захватила Петьку, что он даже перестал играть с писюном... Оставалось продумать детали, но детали Петьку никогда не пугали...
На следующее утро Петька и Мишка прогуливались по перрону в ожидании электрички: Петька уезжал «на неопределенный срок» в гости к бабушке, и Мишка, самый лучший друг, его, Петьку, провожал... Собственно, это и была внезапно осенившая Петьку идея – уехать к бабке и таким образом «всем отомстить». Бабка жила далеко – в сопредельной области, и добираться до нее нужно было с пересадками аж на трех электричках, но на весенних каникулах Петька ездил в гости к бабке с отцом и с матерью – с тётей Лидой, и как добираться, он знал, – дорога его нисколько не пугала; наоборот – Петька чувствовал лёгкое нетерпение... Билет был куплен, и еще у Петьки деньги были в кармане, причем часть денег ему одолжил из своих накоплений Мишка, и одолжил он вовсе не потому, что был «соучастником извращения», а потому, что он, Мишка, был настоящим другом... Петька звал Мишку с собой: во-первых, «попутешествовать – посмотреть страну», а во-вторых, «пожить самостоятельно», но Мишка, взвесив все «за» и «против», благоразумно отказался, сказав:
- Ага, ты не знаешь мою мать..., - на что Петька ему тут же вполне резонно возразил:
- Это ты не знаешь моего отца..., - и оба они тяжело вздохнули...
Дома Петька оставил записку: «Ни хачу с Вами жить. Уъежжаю. Петя», при этом в семи словах Петька сделал четыре ошибки, зато местоимение «Вами» написал с большой буквы, что, как он считал, должно было придать его словам торжественную серьёзность и тем самым показать, что он, Петька, нисколько не шутит; а Мишке велел ни в коем случае – даже если его, Мишку, «будут пытать» – не говорить, куда он, Петька, поехал...
- Пусть любуются на эту дуру..., – сказал Петька Мишке, имея в виду двоюродную сестру Леру.
- А киска у неё ничего.... я бы ей всунул, – Мишка, изображая человека бывалого, поцокал языком, и они оба весело рассмеялись...
В девять тринадцать подошла электричка – Петька и Мишка тут же скрепили расставание крепким мужским рукопожатием, Петька нырнул в тамбур вагона, и – в девять двадцать электричка, дёрнувшись, помчалась дальше...
С двумя пересадками, но без всяких приключений Петька добрался до бабкиного дома только к вечеру; бабка жила в районном центре – в большом, раскинувшемся на берегу реки селе, утопающем в пыльной зелени... Но когда Петька, уставший и голодный, вошел во двор и, уже предвидя радость встречи, прокричал:
- Бабуля! Ты где? – его ждал не очень приятный сюрприз: вместо бабули на двери дома висел громадный замок, что означать могло лишь одно – встреча откладывается...
Петька поначалу даже чуть растерялся, но тут же вспомнил, что, когда они были весной, ключ от кухни-времянки бабка вешала на гвоздь, вбитый в стенку сарая, и, кинувшись туда, ключ там обнаружил; это совершенно меняло дело! Петька открыл кухню-времянку и перво-наперво заглянув в холодильник – в холодильнике были яйца, масло, сыр, стояло в банке молоко... ну, и чего он растерялся? На грядке Петька сорвал два молодых, в острых пупырышках огурца... хлеба в хлебнице не было, но магазин был рядом, буквально через дорогу – Петька сходил в магазин, купил на последние деньги батон... и через двадцать минут он уже ел яичницу, совершенно счастливый и очень даже довольный собой, – он, Петька, чувствовал себя полным хозяином своей собственной судьбы... Бабки не было, а между тем незаметно стемнело – и над селом опустилась ночь; в сарае Петька обнаружил раскладушку – ни простыней, ни подушки, ни какого-либо покрывала не было, и Петька, поставив раскладушку под яблоней, улёгся спать, не раздеваясь, – сон спеленал его в ту же минуту, едва он лёг... и проспал Петька до самого утра, не замёрзнув и ни разу не проснувшись... Утром бабка не появилась, и Петька позавтракал в одиночестве – с остатками батона попил молока, потом полил грядки с огурцами и помидорами, и еще – полил цветы в палисаднике, – к обеду все дела были переделаны, и Петька откровенно заскучал... О доме он совершенно не думал – в нём уже не горела «жажда мщения», и душа его не требовала сатисфакции, и вообще... вообще – Петька чувствовал себя «человеком мира». Зато о Мишке он вспоминал несколько раз – Мишки ему явно не хватало... К обеду Петька сообразил, что, прочитав записку вечером, отец, возможно, уже едет сюда – за ним, а это в Петькины планы никак не входило, и, наскоро вымыв сковородку и убрав в сарай раскладушку, он замкнул кухню-времянку, повесил ключ на гвоздь и заторопился на вокзал – у бабки оставаться было опасно...
Денег у Петьки не было, но это Петьку совсем не пугало и даже более того – не очень огорчало; отсутствие денег было неглавным. В их классе учился пацан, который уже трижды сбегал из дома, и этот пацан рассказывал, как можно «путешествовать без денег». Главное, рассказывал пацан, делать «жалобные глаза»... и Петька, перед тем как от бабки уходить, перед зеркалом потренировался – «жалобными глазами» себя порассматривал; у Петьки было чистое симпатичное лицо, большие, обрамлённые пушистыми ресницами глаза и словно припухшие – сочные – губы, при этом над верхней губой, по краям, уже можно было рассмотреть еще редкий и тонкий, но уже заметный пушок... блин, усы скоро вырастут, а они меня порют, как маленького, – думал Петька, делая перед зеркалом «жалобные глаза»...
И вот – он снова был на вокзале... Ехать дальше, то есть дальше от дома, Петька не решился, но и домой возвращаться он не хотел – и потому решил сделать так: поехать по направлению к дому, но сойти на одну-две остановки раньше... а там – будет видно; это показалось Петьке самым оптимальным вариантом. На перроне было всего несколько человек, и Петька, стараясь не привлекать к себе внимания, сел на скамейку в ожидании «попутного поезда» с добрыми проводниками... и только сев на скамейку, он обратил внимание на воинский эшелон, стоявший на дальнем – третьем – пути.
Судя по тепловозу, эшелон должен был идти как раз в ту сторону, куда нужно было ехать Петьке, и Петька решил попытать счастье – напроситься в попутчики к солдатам; из двух вагонов, расположенных в голове поезда, над Петькой весело посмеялись, когда он предложил себя в качестве попутчика, зато у третьего вагона – последнего, заключающего длинный состав – белозубый солдатик, выслушав Петьку, спросил у кого-то, оглянувшись назад:
- Слышь, Паша... здесь пацанчик... симпатичный такой... просится в попутчики. Возьмём?
Через секунду в дверном проёме товарного вагона появился голый по пояс парень, который тут же подмигнул Петьку:
- А папа-мама не заругают?
- Нет, я сам по себе..., – Петька хотел сделать «жалобные глаза», но что-то ему подсказало, что это не тот случай, когда нужно смотреть жалобно, и он, мгновенно почувствовав к подмигнувшему ему солдату симпатию, обаятельно улыбнулся, как улыбался он всегда, когда ему что-либо было нужно, и, секунду подумав, пояснил, чтобы разом снять все возможные подозрения в свой адрес: – Путешествую я... самостоятельно.
Солдаты весело переглянулись.
- Ну, если так... залезай!
Солдат Паша внимательно посмотрел вдоль состава и, быстро сев на корточки, протянул Петьке руку:
- Давай, пацан... быстро!
Петька вцепился в руку, подтянулся, и – спустя мгновение он был в вагоне. Солдат в вагоне оказалось четверо; помимо солдата Паши, который Петьке сразу понравился, и солдата Ромы, который Пашу позвал, в вагоне были еще солдаты Саня и Толик, которые в тот момент, когда Петька в вагоне появился, спали на застеленном матрасами деревянном помосте, выполняющем роль кроватей. Общительный и потому способный легко устанавливать контакт с совершенно незнакомыми людьми, Петька буквально через несколько минут почувствовал себя среди зелёных ящиков так же уверенно, как чувствовал себя уверенно везде: хоть дома, хоть во дворе у тётки Полины, хоть в кухне-времянке у своей бабушки... какая разница, ящики это зелёные или сковородки? Главное – действовать... Минут через двадцать поезд тронулся и, набирая ход, весело застучал колесами. От толчка состава Саня и Толик проснулись, и Петька, думая, как удачно всё получилось, не обратил внимание на слова солдата Паши, обращенные к проснувшимся:
- Толян, тебе смена прибыла...
Солдат Рома при этих словах белозубо рассмеялся, а солдат Паша тут же подмигнул солдату Сане:
- Слышь, Санёк... ты посмотри, какой парень у нас в гостях... настоящий спартанец!
Саня и Толик весело рассмеялись вслед за Ромой, а Петька ничего не понял: в свои без малого тринадцать лет «извращенец» Петька, а именно так назвала Петьку зловредная тётка Полина, был мало искушен в области секса – все его познания в этой области сводились к спорадической, не затрагивающей внутреннего мира мастурбации, и даже когда он делал это совместно с Мишкой, ничего гомосексуального в их действиях не было, потому что не было ничего гомосексуального в их мыслях и помыслах, – они, подёргав членики – погоняв шкурку вдоль ствола-валика, кончали... и тут же переключались на другие, не менее интересные дела; потому-то Петька и не понял, о чем именно говорил солдат Паша...
Толик оказался невысоким, стройным и, как девчонка, симпатичным, похожим скорее на старшеклассника, чем на защитника Отечества; Санёк тоже был симпатичен и, как Рома, белозуб, но в нём чувствовалась несуетливая уверенность и жизненная опытность. Оба проснувшихся солдата какое-то время с любопытством рассматривали Петьку, потом солдат Саня спросил, «не хочет ли Петя хавать», и Петька не мог не отметить про себя, что Саня, сознавая это или нет, спросил первым делом у «путешествующего человека» о самом главном – о жратве. Петька, утром выпивший молока с батоном, есть не хотел, но, не желая обижать беспокоящегося о нём Саню, из вежливости сказал, что, «да, похавать, конечно, можно», и для него, для Петьки, солдат Рома тут же открыл банку тушенки. Тушенка оказалась вкусной, и Петька, который действительно есть не хотел, сам не заметил, как банка опустела. А еще через пару минут Петька лежал на животе на матрасе, по бокам от него лежали солдаты Саня и Паша, солдаты Рома и Толик, сидя у раскрытой двери, курили, и Петька под перестук колес всем четверым рассказывал всякие истории из своей жизни.
Увлеченный рассказом, Петька не сразу почувствовал... или, если говорить точнее, не сразу обратил внимание, как ладонь солдата Паши оказалась у него на попе, и с удивлением и даже некоторым недоумением он посмотрел на солдата Пашу лишь тогда, когда ладонь, с лёгким нажимом скользнув по попе, плотно легла аккурат между чуть раздвинутыми Петиными ногами.
- Ты чего? – простодушно поинтересовался Петька, еще не осознавая, что бы всё это значило.
Весело глядя Петьке в глаза, солдат Паша улыбнулся:
- Видишь ли, Петя... ты мальчик уже большой... большой и самостоятельный. Правильно?
- Конечно, – Петьке уверенно кивнул головой; ему понравилось, что солдат Паша считает его и большим, и самостоятельным.
- И мы тоже большие, потому что мы как бы взрослые, но... если разобраться, мы такие же точно мальчики... то есть, все мы здесь, Петя, мальчики, и все мы большие мальчики, и всем нам сейчас хорошо... хорошо ведь, да?
Петька, с интересом глядя на солдата Пашу, согласно кивнул; действительно: всё было прекрасно, и отрицать это было бы глупо.
- Вот... а можно ведь сделать так, что будет нам всем еще лучше. И я... я, Петя, знаю, как это сделать. Если, конечно, ты, Петя, не станешь возражать... но поскольку ты, Петя, мальчик большой, то мне кажется, что ты возражать не станешь... правильно я говорю?
Говоря «правильно», солдат Паша уверенно и в то же время осторожно мял, тискал ладонью упругую Петькину попку, и Петька, неискушенный в таких делах, но не раз о таких делах слышавший и во дворе, и в школе, неожиданно почувствовал возбуждение – член у Петьки, лежащего на животе между двумя солдатами, стал стремительно затвердевать... весело глядя на Петьку, солдат Паша откровенно лапал аккуратную Петькину попку, гладил её, тискал, мял, и – член у Петьки, словно отзываясь на эти ласки, в одно мгновение стал твердым... член возбудился, и это внезапное возбуждение было для Петьки и неожиданно, и вместе с тем необыкновенно приятно, – на вопросах секса Петька никогда не зацикливался – в свои неполные тринадцать лет он еще не вдумывался и не всматривался в собственную сексуальность, как это делают пацаны постарше, и потому, внезапно почувствовав приятную тяжесть внизу живота, Петька не испугался, а скорее – удивился... да, он удивился. Собственно говоря, что он, Петька, вообще о «таких» делах знал – что именно о «таких» делах он слышал во дворе и в школе? Что есть такие пацаны, которым нравится с другими пацанами... ну, и что? Ну, есть... есть такие пацаны – как говорится, флаг им в руки. Петьку гипотетическое наличие «таких пацанов» никогда не волновало и уж тем более не возбуждало – это во-первых; а во-вторых, себя Петька к «таким пацанам» не относил – вот потому-то, почувствовав возбуждение, он и удивился... именно удивился, а не испугался, – страх возникает там, где есть неуверенность в собственной ориентации, а когда с этим всё в порядке, то – чего бояться? Солдат Паша, лапая Петькину попку, смотрел на Петьку весело и лукаво, и это тоже было приятно – у Петьки было такое ощущение, что он знает Пашу уже сто лет, и Петька... как-то мгновенно и легко Петька решил, что ничего плохого не будет, если солдат Паша поиграет немного с его попой... да, пусть поиграет, – решение это было для Петьки так же естественно, как естественна была возникшая у него эрекция – совершенно нормальная пацанячая реакция на стимуляцию-ласку... Конечно, если бы здесь был Мишка или вообще любой знакомый пацан, Петька эту вольность со стороны солдата Паши пресёк бы вмиг – нечего его, Петьку, лапать, «как девчонку»! Случись такое при пацанах, Петька не потерпел бы... но ни Мишки – закадычного друга, ни каких-либо других знакомых пацанов в вагоне не наблюдалось, а значит – ничего страшного в том, что делал солдат Паша, тоже не было; наоборот – это было интересно... и потом – ему, Петьке, это было приятно! Очень приятно...
Совершенно не сведущий в армейской иерархии, Петька достаточно быстро вычислил, что солдаты Саня и Паша – это «солдаты старшие», солдат Рома – «солдат средний», а похожий на девчонку миловидный Толик является «солдатом младшим»; при этом все четверо были улыбчивы, белозубы и внушали Петьке не страх, а нормальную человеческую симпатию, и особенно... особенно – «старший солдат» Паша, ладонь которого скользила по Петькиной попке...
- Ну, так как, Петя? Побалуемся немножко? – солдат Паша, обняв Петьку за плечи, придвинулся к нему, лежащему на животе, близко-близко; солдат Паша спросил это почему-то шепотом, при этом шепот был не менее возбуждающ, чем ладонь, и Петька, невольно подражая солдату Паше, так же шепотом спросил:
- А как? – и посмотрел при этом на солдата Пашу с нескрываемым любопытством.
- Ну, как... способов, Петя, много, но мы здесь все любим массаж... Как ты относишься к массажу?
При слове «массаж» Петька тут же подумал про Мишку, который под словом «массаж» всегда подразумевал их совместную дрочку – Мишка, когда он хотел писюн подрочить, всегда говорил: «давай помассируем», и они, достав члены, на глазах друг у друга дрочили... и потому, услышав слово «массаж», Петька вначале подумал, что солдат Паша предлагает ему, Петьке, принять участие в совместной дрочке, но уже в следующую секунду Петька подумал, что, когда они с Мишкой «массажировали», жопу при этом никто никому не лапал, а солдат Паша только что гладил и тискал круглые Петькины булочки... ну, и что это значит? Может быть, солдат Паша хочет предложить какой-то «другой способ»? Он же только что сам сказал, что способов много, – подумал Петька... конечно, теоретически Петька знал, что есть такие способы, как «в жопу» и «в рот», но тогда – при чём здесь «массаж»? И потом – «теория» была так далека от Петькиной «практики», что Петька между «отвлечённой теорией» и «собственной практикой» ничего общего не видел; он хотел спросить про «массаж», но спросить ничего не успел – солдат Паша, скользнув рукой по Петькиной спине, снова погладил ладонью упругие Петькины булочки... и – Петька почувствовал, как палец солдата Паши через шорты упёрся в то место, где у Петьки было заднепроходное отверстие – «очко»; Петька знал, что заднепроходное отверстие у пацанов называется «очком»... и, почувствовав, как палец сверлящим движением надавил через шорты на сжатую дырочку, совершенно некстати Петька вспомнил, что Стас – пацан во дворе – когда с кем-то поссорится или на кого-то начинает злиться, всегда говорит «поцелуй меня в очко!», и пацаны, слыша это, всегда смеются...
- Вот здесь, Петя... здесь, если ты, конечно, не будешь возражать, мы можем немножко помассировать..., – говоря это, солдат Паша медленно вращал пальцем между Петькиными булочками. – Как, Петя? Не будешь возражать?
Член у Петьки стоял, и то, что делал «старший солдат» Паша, Петьке нравилось, – Петьке, лежащему на животе, было приятно... да, Петьке было приятно это «сверление» между булочками, – «теория» и «практика» стремительно сближались, и то, что еще минуту назад выглядело для Петьки совершенно абстрактно и потому нереально, на глазах обретало вполне конкретные очертания, превращаясь в реальную перспективу... значит, – не без удивления подумал Петька, – Паша хочет «в жопу»... ну, ни фига себе! – подумал Петька; это было и странно, и в то же время необъяснимо притягательно, – Петька уже понял, на что именно намекает «старший солдат» Паша, и снова... снова это Петьку нисколько не испугало – страшно Петьке не стало; а на что именно намекал «старший солдат» Паша, догадаться было нетрудно – не такой уж Петька был и маленький, чтоб совсем ничего не понимать, – солдат Паша сверлил пальцем сквозь штаны Петькино стиснутое очечко, и очечко от этого под пальцем солдата Паши непроизвольно сжималось; лёжа на животе, Петька лихорадочно думал, как ему быть... ни во дворе, ни в школе никогда эта тема всерьёз не обсуждалась, а пацаны постарше, когда об этом упоминали, либо сально улыбались, либо смачно сплёвывали, – Петька, как всякий «нормальный пацан», не раз слышал и потому «знал», что «это стыдно» и «это позорно»... ха, кто же из пацанов этого не знает! И никогда-никогда Петька на такое не согласился бы, если б была хоть малейшая опасность, что об этом может кто-нибудь узнать из друзей-пацанов! Ни за что не согласился бы! Никогда! Но... он был один – никаких друзей-пацанов сейчас не было, а парни-солдаты были не пацаны, а были взрослые... и они, эти парни-солдаты, были симпатичны и улыбчивы... и ему, Петьке, почему-то ни капельки не было стыдно – ему, Петьке, было любопытно... и еще... ещё – было очень приятно...
- Ну, Питюнчик... давай? – солдат Паша перестал раздражать через шорты Петькину дырочку, и раскрытая ладонь его снова скользнула по Петькиным ягодицам; ягодицы у Петьки были круглые, как две половинки футбольного мячика, они были мягкие и упругие одновременно, и когда солдат Паша их гладил, они под его ладонью чуть колыхались...
Солдат Паша почему-то спрашивал шепотом, и Петька тоже перешел на шепот.
- А ты как хочешь? – прошептал Петька, глядя солдату Паше в глаза.
- А ты? – солдат Паша ушел от прямого ответа.
Петька, секунду подумав, улыбнулся:
- Нет, ты первый скажи..., - и солдат Паша, глядя Петьке в глаза, улыбнулся Петьке в ответ:
- Ладно, скажу... я хочу... хочу – знаешь, как?
- Как? – Петька перестал улыбаться, и взгляд его сделался внимательным, словно солдат Паша сейчас должен был ему сообщить военную тайну.
- А ты сам не догадываешься? – прошептал солдат Паша.
- Нет..., – шепотом отозвался Петька.
- Совсем не догадываешься? – шепотом уточнил солдат Паша.
- Совсем..., – шепотом соврал Петька; они лежали и шептались, как два закадычных друга, и это тоже Петьку странным образом почему-то возбуждало...
- Я хочу тебе в попу..., – тихо-тихо прошептал «старший солдат» Паша...
Петька несколько секунду ждал, не продолжит ли Паша свою мысль дальше, но солдат Паша больше ничего не говорил – он смотрел вопросительно Петьке в глаза, и Петька, не дождавшись продолжения, шепотом уточнил:
- Что – мне в попу? Не понимаю...
- В попу хочу тебе засунуть... свой писюн тебе в попу... теперь понял? – щекоча горячим дыханием Петькино ухо, прошептал «старший солдат» Паша.
Он придвинулся к Петьке совсем вплотную, и даже не придвинулся, а сбоку слегка навалился на Петьку, положив при этом ногу свою на ногу Петькину, и Петька почувствовал, как в бедро его упёрлось что-то твёрдое... у него стоит, – мгновенно сообразил Петька, и ему тут же захотелось посмотреть на стоящий член солдата Паши.
- У тебя стоит? – прошептал Петька.
- Да... а у тебя? – прошептал солдат Паша.
- И у меня... А у тебя большой? – прошептал Петька; они шептались – разговаривали шепотом, и Петьку это определённо возбуждало.
- Ну, нормальный..., – «старший солдат» Паша, глядя Петьке в глаза, улыбнулся. – Сейчас сам посмотришь, большой или нет... что – снимаем штаны?
- А они? – Петька, как заговорщик, чуть заметно повел головой в сторону сидящих у раскрытой двери солдат Ромы и Толика.
- А они потом... мы все по очереди тебе сделаем массаж... понял? – пояснил шепотом «старший солдат» Паша.
- Нет, ты не понял..., – прошептал Петька и, повернув голову, посмотрел на солдата Саню, лежащего от него по другую сторону. – Они будут смотреть?
- А ты как хочешь? Чтоб они не смотрели? – по-прежнему улыбаясь, шепотом поинтересовался Петькиным мнением «старший солдат» Паша.
Петька подумал... когда они с Мишкой дрочили, они друг на друга смотрели... ну, и что? – и ничего, – подумал Петька.
- Я не знаю, – прошептал Петька – А тебе как лучше?
- Мне всё равно..., – шепотом отозвался солдат Паша; он прикоснулся губами к Петькиному уху, и от этого легкого горячего прикосновения по телу Петькиному словно пробежала огненная змейка.
- Мне тоже всё равно..., – прошептал Петька.
- Ну, тогда пусть смотрят, – тут же решил этот вопрос «старший солдат» Паша.
Петька вдруг почувствовал, что от сильного возбуждения член его, придавленный животом, уже немного болит – так приятно, необыкновенно приятно было ему, Петьке, это возбуждение... и тут совершенно неожиданно он вспомнил, как весной за школой сцепились два старшеклассника – стали драться, и один другому, угрожая, кричал: «я тебя, пидора, в жопу выебу!», и еще кричал: «я тебе, пидору, очко порву!», и – неожиданно вспомнив это, Петька с тревогой посмотрел на солдата Пашу:
- А мне больно не будет?
- Больно? Может быть, чуть-чуть... в самом начале, – честно предупредил Петьку «старший солдат» Паша. – Но это та боль, которая может стать удовольствием... спроси об этом у Толика – он знает... Толян, ты слышишь? Ответь Петюне! – приказал «младшему солдату» Толику «старший солдат» Паша.
Петька, стрельнув глазами, посмотрел на Толика.
- Точно, Петя, точно! – Толик, ничуть не смущаясь, весело рассмеялся. – Сначала, правда, глаза округлиться могут... и даже очень сильно могут округлиться – так, что может показаться, что они, глаза то есть, из орбит вот-вот вылезут... а потом ничего – терпеть можно. Всё, Петя, относительно в этой быстро текущей жизни... и всё растяжимо, – философски добавил Толик, весело глядя на лежащего на животе Петьку.
Не сговариваясь, Толик и Рома разом встали – поднялись с ящиков, на которых они сидели у двери, и Толик тут же наполовину прикрыл дверь, отчего в вагоне сделалось сумрачно; они подошли к помосту; Саня, чуть отодвигаясь в сторону, сел на помосте, скрестив перед собой ноги; а солдат Паша, став на колени, подсунул руки Петьке под живот – взялся за резинку шорт...
Дальше всё произошло так, как и должно было произойти: солдат Паша стащил с Петьки шорты, зацепив их вместе с трусами, и, легонько похлопав Петьку ладонью по голой упругой попке, аккуратно оттопыренной двумя полушариями, сильными руками перевернул Петьку на живот. Член у Петьки стоял, упруго вздыбившись полуоткрытой головкой, и был член не очень большой, но ровный и необыкновенно твёрдый, – обтянутый тонкой нежной кожей, член у Петьки стоял совершенно бесстыдно, даже вызывающе, однако Петька не предпринял ни малейшей попытки хоть как-то стояк свой прикрыть; доверчиво глядя на солдата Пашу, Петька вопросительно улыбнулся, словно спрашивая своей улыбкой: да? всё нормально? всё так?
- Ух ты, какой у тебя пацанчик..., – весело проговорил солдат Паша и, двумя пальцами взяв горячий Петькин член, до конца обнажил алую чистую головку. – Толян, пососёшь? Писюн чистенький, как у ангела...
«Младший солдат» Толик, весело сверкнув глазами, вмиг залез на помост, и Петька не успел даже толком сообразить, что к чему, как солдат Толик, наклонившись над его членом, вобрал член в рот... и – вздрогнув от удовольствия, Петька невольно зажмурился, двинув бёдрами навстречу горячему влажному рту «младшего солдата» Толика... а когда он открыл глаза, стоящий на коленях «старший солдат» Паша уже приспустил с себя вместе с брюками трусы, и возбуждённый его член – длинный и толстый, с обнаженной, на шляпку гриба похожей темно-красной головкой – торчал, как скалка, мелко подрагивая на весу; Петька впервые видел возбужденный член взрослого парня, и член ему показался необыкновенно большим...
- Ну, всё, Толян, хватит... уступи дедушке место! – нетерпеливо проговорил «старший солдат» Паша, и, когда «младший солдат» Толик, выпустив член изо рта, разогнулся, солдат Паша, коленкой раздвинув Петькины ноги, повалился на Петьку всем телом – лег на голого Петьку, сильно-сильно вжимая в Петькин живот свой твёрдый горячий член.
- Что, Петюнчик... нравится? – прошептал солдат Паша в Петькино ухо и, сам отвечая на свой вопрос, тихо засмеялся: – Конечно, нравится... любому нормальному парню такое нравится! Толик... он специалист у нас – он сейчас делал тебе массаж оральный, а я тебе сделаю массаж анальный... и будешь ты, Петя, здоровый и бодрый..., – солдат Паша, по-прежнему сильно вжимаясь в Петькин живот своим твердым членом, сделал несколько движений взад-вперед, словно раскачиваясь на Петьке... ох, даже тяжесть тела «старшего солдата» Паши была Петьке необыкновенно приятна!
Петька, лёжа на спине под «старшим солдатом» Пашей, шире раздвинул ноги... и, прекратив раскачиваться, солдат Паша снова зашептал, обжигая Петькину шею горячим дыханием:
– Честно, Петя... честно скажи: тебя в попку уже ебали?
- Нет, – Петька, не зная, куда деть руки, скользнул ладонями по спине солдата Паши, и ладони его замерли на Пашиной пояснице.
- Нет, говоришь? Может быть, и нет... ладно, Петя, слушай, что я скажу: сейчас тебе будет немножко больно – я тебе в попу засуну писюн... но ты же мужчина, да? Мужчина ты, Петя?
Вопрос показался Петьке смешным.
- Конечно, мужчина! А кто же я? Баба, что ли? – тихо засмеялся Петька, лёжа под солдатом Пашей.
- Вот... слушай, Санёк! Устами младенца глаголет истина... правильно, Питюн! Я тебе аплодирую! – весело проговорил солдат Толик.
Ничего не отвечая, солдат Саня тихо засмеялся. А солдат Рома, расстегнув брюки, сунул в трусы руку.
- Значит, будет немножко больно... но ты же, Петя, мужчина – ты, Петя, чуть-чуть потерпишь, и тогда мы будем уже настоящими друзьями... понял?
- Понял..., – отозвался Петька, и голос его прозвучал не очень уверенно...
На какой-то миг Петька усомнился, правильно ли он делает... но мелькнувшее сомнение имело не моральный аспект – «хорошо» это или «плохо», а чисто физический – Петька вдруг подумал, что сейчас солдат Паша может ему, Петьке, порвать очко... то есть образное выражение «порвать очко» снова возникло в Петькиной голове, но возникло оно не в фигуральном своём значении, а в самом что ни на есть буквальном, и Петька, лёжа под «старшим солдатом» Пашей, неожиданно струсил.
- А ты попу мне не порвёшь? – прошептал Петька, на всякий случай решив этот вопрос у Паши уточнить; в Петькином голосе послышалась неуверенность, однако солдат Паша, возбуждённо дыша, не обратил на интонацию Петькиного голоса никакого внимания.
- Не бойся, Питюнчик... Толик, дай вазелин! – приказал солдат Паша; солдат Толик протянул тюбик, и солдат Паша, оттолкнувшись от Петьки, встал между раздвинутыми Петькиными ногами на колени, при этом его напряженный член тяжело колыхнулся, словно маятник; солдат Паша, весело подмигнув Петьке, открутил на тюбике колпачок, и легкий испуг у Петьки тут же сменился любопытством: лежа спине, Петька смотрел, как «старший солдат» Паша выдавил из тюбика вазелин на багровую головку торчащего, словно скалка, члена, как сильнее обнажил головку, оттянув к основанию члена крайнюю плоть, как указательным пальцем стал вазелин по головке размазывать... затем Паша вытер указательный палец, которым он старательно размазал по головке члена вазелин, взял за лодыжки Петькины ноги и, снова весело Петьке подмигнув, поднял Петькины ноги вверх, одновременно разводя их в стороны, – лёжащий на спине Петька тут же согнул ноги в коленках, словно это он проделывал каждый день.
- Правильно, Петюнчик... молодец! – одобрил Петькины действия солдат Паша и, наклонившись над Петькой – упираясь одной рукой в матрас, другой рукой направил свой напряженно торчащий залупившийся член между Петькиными распахнутыми ягодицами... ноги Петькины были разведены, и его пацанячий входик был как на ладони, – солдат Паша приставил головку члена к бледно-коричневому кружочку, и Петька... Петька, почувствовав, как головка члена коснулась его туго сжатой дырочки, невольно замер, – «старший солдат» Паша, глядя Петьке в глаза, чуть подал бёдра вперед, но этого оказалось достаточно, чтобы, непроизвольно открыв рот, Петька дернулся под солдатом Пашей от разодравшей попу боли – ощущение было такое, словно дырочка, только что стиснутая, естественно сжатая, растянулась до невообразимого предела... на какой-то миг Петьке почудилось, что пацанячая его попа сейчас разорвётся от раздирающего напора Пашиного члена, – округлив глаза, Петька рванулся, но солдат Паша, удерживая Петьку – не давая ему увернуться, в тот же миг плавно двинул бёдрами дальше, и Петьке показалось, что в тело его медленно вошел твёрдый раздирающий кол, – попу обожгло так, словно Паша в попу вогнал не член, а громадную горькую перчину, и эта «перчина» заполнила всё Петькино тело... широко открыв рот, Петька беззвучно заорал, судорожно хватая округлившимися губами воздух, но «старший солдат» Паша тут же навалился на его полусогнутые в коленях ноги сверху и, прижимая ладонями Петькины плечи к помосту, медленно задвигал задом, судорожно сжимая голые ягодицы...
- Бо-о-о-ольно..., – Петькино лицо исказилось гримасой; он что есть силы вцепился в голые плечи солдата Паши, и глаза его от боли стали круглыми, как пуговицы. – Бо-о-о...
Конечно, Петьке было больно, но и вырываться ему, Петьке, было уже поздно, – солдат Паша, словно не слыша Петьку, ритмично задвигал бёдрами... ох, до чего же это было сладко! Это было фантастически сладко... нависая над Петькой – скользя членом в туго обжимающей, обжигающей Петькиной дырочке, «старший солдат» Паша сладострастно ебал Петьку в попу – в нерастянутое пацанячее очко...
Поезд мчался – колеса стучали, весело выбивая одну и ту же дробь; за полуоткрытой дверью проплыла утопающая в зелени деревушка; промелькнула стайка мальчишек, стоящих на косогоре, – мальчишки махали руками, приветствуя воинский эшелон, и никто из этих мальчишек не знал, что в последнем вагоне на деревянном помосте «старший солдат» Паша, тяжело дыша, насилует тринадцатилетнего Петьку – их ровесника, а рядом, ожидая своей очереди, сидят еще трое солдат, и один из этих улыбчивых солдат уже снял с себя брюки – «приготовился к смене караула»... Колёса стучали; Паша, ни на кого не обращая внимания – нависая над Петькой, колыхал задом... ох, до чего же это было сладко – ебать симпатичного пацанёнка в туго обжимающую горячую дырочку! Это было фантастически сладко – и «старший солдат» Паша, горячо дыша полуоткрытым ртом, сладострастно гонял в Петькиной попе свой член, с каждым толчком приближая желанный оргазм... боль хотя и была сильной, но она была однообразной, и Петька постепенно с болью в попе смирился – он молча дёргался в такт Пашиным толчкам, то открывая, то закрывая глаза; колёса стучали – поезд, рассекая вечереющий воздух, неутомимо мчался вперёд... Поезд мчался; солдат Паша, содрогаясь всем телом, со стоном кончил, и – едва он, тяжело дышащий, вытащил из дырочки член, как к Петькиной заднице тут же пристроился «старший солдат» Саня, и снова... снова в Петькиной дырочке, словно поршень во втулке, мощно задвигался твердый горячий член... потом с Петькой совершил половой акт «средний солдат» Рома, у которого член был не очень толстый, зато очень длинный, и когда «массаж» в Петькиной попе делал он, у Петьки было такое ощущение, что головка Роминого члена трётся о позвоночник; последним был «младший солдат» Толик, который скользил своим членом в попе плавно и медленно, но член у «младшего солдата» Толика был едва ли не самым большим из всех четырёх, перепробованных Петькой, и от замедленной плавности Петьке было не легче... и когда Толик, с ритма сбившись и содрогаясь, тяжело дыша, кончил, у обессиленного от такого военного натиска Петьки было ощущение, что в попе у него «хлюпает солдатская жидкость», а сама попа у Петьки горела, словно ее потёрли, и хорошо потёрли, наждачной бумагой...
Попа горела; Петька устало опустил ноги... и – едва ноги опустились, как Петька тут же почувствовал, что он хочет в туалет. «Старший солдат» Паша приказал «младшему солдату» Толику отвести Петьку в туалет, и Толик отвёл Петьку за ящики, где в деревянном полу была аккуратно прорублена небольшая квадратная дырка, над которой Петька тут же уселся, благо ни шорты, ни трусы снимать ему было не нужно, – «солдатская жидкость» вместе с газами полилась из Петькиной попы назад.
- Толян, покажи Питюнчику, где вода – пусть попку свою подмоет! – услышал Петька командирский голос Сани, и Толик тут же указал Петьке на «военный бачок» с водой.
- Что, Петя... очко болит? – Толик, ничуть не смущаясь того, что Петька «сидит по нужде», опустился напротив Петьки на корточки.
- Немного, – честно признался Петька.
- А ты что – в самом деле в первый раз? – Толик смотрел на Петьку с нескрываемым любопытством.
- В первый..., – подтвердил Петька.
- Ну, Петя... боевой ты парень! – похвалил Петьку «младший солдат» Толик. – Ты не стесняйся... я воду полью – ты ладонью очко подмой... хорошо подмой – не стесняйся. Потом руки вымоешь с мылом – и снова будешь, как целочка... вжик-вжик – и опять мужик... понял? – Толик весело подмигнул Петьке и, посмотрев вниз – на Петькин член, тихо рассмеялся. – А писюнчик у тебя классный... подрастёт еще немного, и будешь ты, Петя, сексуальным террористом – будешь баб или пацанчиков в хвост и в гриву ебать... А может, Петя, сам будешь давать, а? – и Толик, оторвав взгляд от Петькиного «писюнчика», снова, глядя Петьке в глаза, весело подмигнул. – Давай, я воду полью...
Петька подмыл попу, как сказал ему Толик, вытер попу вафельным полотенцем... потом он полил воду Толику, и Толик, ничуть не стесняясь Петьку, помыл свой «писюн», сказав Петьке, что «хозяйство всегда нужно держать в чистоте – в боевой готовности», и когда – без трусов, но в футболке – Петька вышел на середину вагона, «старший солдат» Паша, весело улыбаясь, зааплодировал:
- Питюнчик! Лезь сюда! Ты теперь – настоящий спартанец... и нам ты теперь – как брат!
Попка у Петьки чуть-чуть болела, но Петька чувствовал себя «настоящим спартанцем» и даже героем, – четверо взрослых веселых парней смотрели на него, по-доброму улыбаясь, и Петьке это необыкновенно льстило – тринадцатилетний Петька «чувствовал себя королём». Он снова влез на помост... надеть трусы солдат Паша Петьке не дал, сказав, что «тело должно подышать», и Петька, не возражая, лёг на живот без трусов, – солдат Паша тут же положил на Петькину попку ладонь, но делать ничего не стал; видимо, даже просто чувствовать под ладонью упругую попку солдату Паше было уже приятно... В вагоне сделалось почти темно, и «младший солдат» Толик откатил назад стенку-дверь – огромное солнце садилось за горизонтом... мимо проносились заливные луга, колеса весело стучали, и Петька, счастливый, что он едет «на военном поезде», что он лежит с настоящими солдатами и что солдатам этим он понравился, лукаво подмигнул Толику одним глазом; Толик, на секунду опешив, расхохотался:
- Петя, а ну скажи... кто тебе из нас, из четверых, больше всех понравился?
Петька, никак не ожидавший от Толика такого коварного вопроса, захлопал ресницами, – ему, Петьке, нравились все: и Паша, и Саня, и Рома, и Толик... и хотя «старший солдат» Паша Петьке нравился чуть больше других, но признаться в этом было бы жестоко, потому что другие могли бы обидеться, и Петька дипломатично отозвался:
- Все.
- Правильно, Петя! – одобрил Петькин ответ «старший солдат» Паша, а «средний солдат» Рома проговорил, повернувшись на бок:
- Видно, вечером остановки не будем... что, пацаны, ужинать будем? Или нет?
«Пацаны» ужинать не захотели, и «средний солдат» Рома, протянув руку через «старшего солдата» Саню, похлопал Петьку на ноге – чуть ниже попы:
- Питюн, а ты? Хавать будешь?
Петька секунду подумал; конечно, второй раз есть одному было не очень красиво, но есть хотелось, и Петька, проявляя деликатность, вопросительно посмотрел на «старшего солдата» Пашу.
- Питюнчик! Тебе хавать – обязательно! Это приказ! – словно поняв Петькино состояние, строго проговорил «старший солдат» Паша и, легонько щелкнув Петьку по кончику носа, весело подмигнул; Петька, смешно сморщив нос, тут же зарделся от чувства приятности: Петьке очень понравилось, как «старший солдат» Паша им, Петькой, командует.
- Ну, если так..., – Петька приподнялся, – штаны только надену... да? Надевать?
- Да, Петя. Без штанов за стол садиться очень даже не годится, – в рифму одобрил Петьку солдат Паша, а солдат Толик, когда Петька натянул на себя трусы и шорты, подал Петьке руку, и Петька, смело падая на Толика, спрыгнул с помоста на пол.
Тушенка была такая же вкусная, и еще появилось печенье – «старший солдат» Паша приказал «младшему солдату» Толику выдать Петьке печенье из их «неприкосновенного запаса»; потом солдат Толик при помощи сухого спирта вскипятил в кружке воду и заварил Петьке чай, который показался Петьке необыкновенно душистым и тоже очень вкусным, – Петька пил чай из «военной кружки», колеса вагона под ним весело стучали, за распахнутой вагонной дверью уже начинало смеркаться, и первые звезды зажигались на быстро темнеющем небе; Петька был счастлив...
Пока Петька ужинал, солдат Паша за ящиками еще раз помыл свой «массажный прибор», и, когда Петька, сытый и довольный, снова забрался на помост, солдат Паша притянул его к себе. Петька доверчиво подался, и солдат Паша – атлетически сложенный улыбчивый парень двадцати лет от роду – расстегнув военные штаны, извлёк из трусов полунапряженный член.
- Что, Питюнчик... перед сном витаминчики попьём? – весело проговорил солдат Паша, то открывая, то закрывая головку члена.
- Как это? – не сразу сообразил Петька, с любопытством глядя на Пашин член.
Петьке вдруг захотелось потрогать Пашин член, – член у «старшего солдата» Паши был большой – длинный и толстый, и с каждым движением Пашиной руки он становился еще больше, на глазах затвердевая... Мальчишкам всегда интересно посмотреть и сравнить, или даже потрогать, и хотя это совершенно естественное пацанячее любопытство многими мальчишками скрывается, тем не менее – оно, это любопытство, свойственно всем нормальным пацанам, и Петька здесь не был исключением; конечно, он уже сто раз видел член у Мишки, но это было не в счёт – это не считалось: во-первых, Мишкин член мало чем отличался от его собственного, а во-вторых... во-вторых, у солдата Паши член был настоящий – длинный и толстый, и Петьке вдруг захотелось этот «настоящий член» потрогать, но солдат Паша не предлагал Петьке «трогать», и Петьке оставалось лишь смотреть, как мигает, словно светофор, красная головка, то залупаясь, то вновь скрываясь под тонкой кожей...
- Что значит – как? – улыбаясь, проговорил солдат Паша. – Берёшь эту штуку в рот и – работая губами, добываешь витамины... всё очень просто! И заметь, Питюнчик, что витамины эти – продукт натуральный... никакой химии!
С этими словами солдат Паша легонько подтолкнул Петькину голову к своему члену, и Петька, подчиняясь Пашиной руке, послушно наклонился – Петькины губы замерли в двух сантиметрах от сочной вишнёво-красной головки напряженного Пашиного члена... Солдаты Саня и Рома, убаюканные колесным перестуком, спали... «Младший солдат» Толик, едва Петька склонился над членом «старшего солдата» Паши, вмиг залез на помост и, пристроившись рядом с Петькой, сунул руку в Петькины шорты, – Петька почувствовал, как Толик легонько сжал в кулаке его «писюнчик», и «писюнчик» у Петьки тут же стал напрягаться – стремительно наливаться сладкой упругой твердостью...
- Ох, Питюнчик..., – солдат Паша тихо рассмеялся. – Явно ты Толе понравился... да, Толян? Хочешь Питюнчику сделать массаж?
Петька, услышав слово «массаж», тут же напрягся, выворачивая голову из-под ладони солдата Паши, и солдат Паша убрал ладонь с Петькиного затылка.
- Что, Петя? Что-то не так? – глядя Петьке в глаза, спросил солдат Паша.
- Я не хочу... не хочу я – это больно, – отозвался Петька, но голос Петькин прозвучал не очень уверенно... и, наверное, «старшему солдату» Паше, если бы он только захотел, не составило бы особого труда убедить «настоящего спартанца» подставить свой пацанячий задик еще раз, но «старший солдат» Паша жаждал разнообразия – и потому, глядя Петьке в глаза, он поспешил Петьку успокоить:
- Не бойся, Петя... мы же не звери какие, чтобы долбить тебя в попку без передыха. Ясное дело, что попке твоей нужна передышка, и потому делать сейчас анальный массаж мы, Петя, тебе не будем. Правильно, Толик, я говорю?
- Правильно, – Толик кивнул головой и, чуть двинув в Петькиных трусах свёрнутой в кулак ладонью, обнажил на Петькином члене головку; член у Петьки уже стоял, и Петька невольно пошевелил ногами от удовольствия – ладонь у солдата Толика была тёплая и мягкая.
- Видишь, Питюнчик, Толян подтверждает: в попку – ни-ни... будем считать, что попка твоя в заслуженном увольнении. Правильно, Толик?
- Правильно, Паша! – Толик, опять кивнув головой, едва заметно задвигал рукой, засунутой в Петькины трусики... это было приятно, и Петька невольно раздвинул ноги, чтобы руке солдата Толика было свободней.
- Значит, Петя, я что предлагаю? Я предлагаю массаж оральный... во-первых, совсем не больно, а во-вторых... ты, Петя, сосал когда-нибудь член?
- Нет, – честно признался Петька.
- А у тебя... у тебя пацаны сосали?
- Нет, – честно признался Петька.
- Вот видишь! А можно попробовать... Но мы не насильники – не пидарасы. Мы – за свободный секс. И если ты сейчас не захочешь, никто тебя, Петя, неволить не будет... это – моё тебе слово, а я своё слово всегда держу. Говорю еще раз: мы, Петя, не пидары. Так что... решай сам, хочешь ты, Петя, попробовать в рот или в рот попробовать ты, Петя, не хочешь...
При этих словах солдата Паши солдат Толик задвигал рукой чуть-чуть быстрее, и Петьке сделалось совсем приятно...
- А это точно... точно не больно? – глядя поочередно то на «старшего солдата» Пашу, то на «младшего солдата» Толика, проговорил Петька, на всякий случай уточняя параметры предлагаемого солдатом Пашей орального массажа.
- Точно, Питюнчик, точно. Точней не бывает..., – кивнул головой солдат Паша.
- Поклянись! – неожиданно проговорил Петька.
- Ну, клянусь... чем тебе поклясться? Хочешь, зуб вырву?
В Пашиных глазах заплясали весёлые чертики.
- Паша, не надо! Я докажу... докажу Питюнчику, что ты прав, – с трудом сдерживая смех, проговорил солдат Толик... и, оттянув резинку на Петькиных шортах, «младший солдат» Толик выпустил на свободу Петькиного «птенца»; залупившийся Петькин членик стоял, словно колышек... солдат Толик, неожиданно наклонившись над Петькиным животом, тронул губами обнаженную алую головку Петькиного члена и, скользя губами вдоль твёрдого валика, медленно вобрал Петькин член себе в рот... губы у «младшего солдата» Толика были влажные, мягкие... и, как показалось Петьке, необыкновенно горячие, – вобрав член полностью, до самого основания, солдат Толик потрогал член, находящийся у него во рту, языком – круговыми движениями поводил языком вокруг головки, и Петька от такого «необыкновенного массажа» невольно сжал попу...
Какое-то время солдат Толик сосал у Петьки член, – двигая головой, «младший солдат» Толик, скользил вдоль члена влажными горячими губами... шорты на Петьке были снова до колен приспущены, и Петька, вздрагивая ногами от удовольствия, поочерёдно смотрел то на стриженый затылок солдата Толика, то на «старшего солдата» Пашу, точнее, на Пашин член, – свой член солдат Паша вытащил из брюк полностью – вместе с яйцами, и член у солдата Паши стоял, как пушка...
- Ну, что, Питюнчик... больно тебе? – «старший солдат» Паша, улыбаясь, положил ладонь Петьке на голову.
- Нет... мне нравится..., – прошептал Петька; он подумал, что Паша сейчас опять начнет наклонять его голову к своему члену... и – он, Петька, не ошибся: «старший солдат» Паша легонько надавил ладонью на Петькин затылок:
- Давай, Питюн... возьми у меня... пососи – помассажируй мне... это тоже прикольно – тебе понравится...
Солдат Паша легонько давил ладонью на затылок, и Петька, подчиняясь ладони «старшего солдата» Паши, медленно наклонился... Член у солдата Паши был большой – длинный и толстый, и солдат Паша держал его, сжимая пальцами у самого основания, в направлении Петькиных губ; обнаженная – залупившаяся – головка члена напоминала большую сочную сливу... Петька открыл рот, и солдат Паша, продолжая давить ладонью Петьке на затылок – подталкивая вниз Петькину голову, одновременно чуть подал бёдра вперед... сочная, похожая на перезрелую сливу головка бархатистой поверхностью коснулась Петькиных губ... и тут же, словно в пещеру, нырнула в широко открытый Петькин рот...
- Так, Питюнчик... молодец! Теперь – губы... губы сожми..., – горячо зашептал «старший солдат» Паша, обхватывая ладонями Петькину голову. – Не бойся, Петя... сжимай... сжимай губы!
И Петька... Петька, видя перед собой густые курчавые волосы, которые росли у солдата Паши по бокам члена и выше – на животе, сомкнул губы вокруг твёрдого горячего ствола... Солдат Толик, поглаживая Петькины булочки, продолжал сосать член у Петьки, и Петька, невольно подражая «младшему солдату» Толику, точно так же задвигал головой, ритмично насаживаясь ртом на член «старшего солдата» Паши...
Колеса весело перестукивали на стыках рельсов – мимо пролетали зелёные кроны деревьев... Солдаты Саня и Рома, отвернувшись, спали, чуть заметно покачиваясь от движения «военного поезда», а рядом, на этом же самом помосте, «старший солдат» Паша, «младший солдат» Толик и «настоящий спартанец» Петька одновременно делали друг другу «оральный массаж»: Петька, достаточно быстро освоив науку «орального массажа», массажировал губами член Паше, при этом ему самому массажировал член Толик, а «старший солдат» Паша губами не массажировал никому, но тоже был при деле – солдат Паша одной рукой гладил голую Петькину булочку, в то время как другая его рука массажировала торчащий член «младшего солдата» Толика, – все трое были при деле...
Петька сосал член у солдата Паши – делал солдату Паше «оральный массаж», и это... это было прикольно! Это было классно, и даже... даже обалденно!.. Член у солдата Паши был твёрдый, горячий... – Петька, ритмично двигая вверх-вниз стриженой головой, скользил губами вдоль упругого ствола, нанизываясь на этот упруго-твёрдый ствол ртом, а в это время «младший солдат» Толик точно так же нанизывался своим – горячим и влажным – ртом на член Петькин, скользя губами вдоль стволика, и оба они – и Толик, и Петька – как паровозы, сопели... солдат Паша, массируя ладонью Петькины булочки, то и дело касался пальцем туго стиснутого Петькиного кружочка – заднепроходного отверстия, трогал этот уже не девственный, познавший горячие проникновения входик, щекотал его... – и Петька, замирая от удовольствия, сжимал и без того крепко сжатое очечко, то и дело напрягая мышцы сфинктера... ох, до чего же всё это было классно!
Нередко можно слышать, как пацаны презрительно хихикают, употребляя словечки типа «вафлёр» и «хуесос»... а ещё – «педик», «пидор», «пидарас», причём всё эти словечки произносится с неизменным презрением, и даже – с подчеркнутым презрением... что здесь можно сказать? А ничего... в смысле: ничего нового. Все эти хлёсткие словечки в избытке употребляются либо теми, кто таким образом судорожно пытается скрыть от окружающих свой собственный однополый опыт – словесная шелуха в этом случае служит комуфляжем для людей, желающих внешне выглядеть «как все»; либо... либо – эти словечки то и дело срываются с языка у тех, кто в той или иной степени чувствует некое внутреннее беспокойство, связанное с собственными нереализованными импульсами... во всяком случае, просто так никто не будет мозолить язык – и все эти словечки, в изобилии придуманные загнанной в подполье и там томящейся неистребимой тягой к своему подобию, есть не что иное, как извращение природного инстинкта, – Петька, никогда таких слов не употреблявший, сосал член с удовольствием, даже – с наслаждением, и это было лучшим доказательством того, что в Петькином восприятии секса не были совершенно никакой извращённости...
Колеса вагона весело, неутомимо стучали... неожиданно солдат Паша, отрывая Петькин рот от своего члена, рывком отстранил Петьку от себя:
- Подожди, Питюнчик... дай передохнуть! Ох, как хорошо...
Петька, вытирая губы тыльной стороной ладони, посмотрел солдату Паше в глаза – «старший солдат» Паша смотрел на Петьку, улыбаясь, и глаза «старшего солдата» Паши искрились от удовольствия... Солдат Толик, прекратив сосать член у Петьки, разогнулся, точно так же вытирая губы.
- Сейчас, Питюн... я тебе в рот сейчас кончу – в рот спущу... чистый протеин, как говорит Толик... хочешь? Ты же сперму не пил никогда... правильно? А попробовать надо – это, Петюн, для мальчиков полезно... для настоящих мальчиков – для спартанцев. А ты, Петя... ты у нас – настоящий спартанец... у меня отсосёшь, и Толик... Толик может дать тебе в попу... хочешь? В попку попробовать Толика – хочешь?
Петька перевёл взгляд на Толика – глаза у «младшего солдата» Толика весело лучились, и Петька, улыбнувшись, кивнул головой: конечно, он, Петька, хотел попробовать с этими настоящими солдатами всё-всё...
- Вот и чудненько! – проговорил «старший солдат» Паша и, снова пригибая Петьку к себе – наклоняя его голову, направил в раскрывшийся Петькин рот свой блестящий от слюны член. – Давай, Питюнчик... соси!
Видимо, солдат Паша предшествующим сосанием был уже хорошо разогрет – долго массажировать губами член «старшего солдата» Паши «настоящему спартанцу» Петьке не пришлось... Паша сказал Петьке, чтобы Петька сосал член не весь, а только головку, и Петька, согнувшись раком – склонившись над «старшим солдатом» Пашей, старательно выполнял данную ему, Петьке, рекомендацию: обжимая губами то место, где головка члена кончалась, Петька двигал на члене солдата Паши крайнюю плоть, то и дело непроизвольно касаясь языком уздечки... и – не прошло и минуты, как солдат Паша вздрогнул, дёрнув ногами... и Петька почувствовал, как рот его стал стремительно наполняться горячей солоноватой жидкостью... сперма, – мелькнула у Петьки мысль, но думать-обдумывать эту мгновенно возникшую мысль-догадку было некогда: спермы во рту стало много, и Петька... «настоящий спартанец» Петька, чувствуя на затылке ладонь солдата Паши, сделал судорожный глоток... и – еще один глоток... и – еще...
- Ой, блядь... пиздец всему... ох, кайф...ох, какой кайф..., – зашептал солдат Паша, ругаясь матом, чтобы выразить как можно полнее своё военное удовольствие; он убрал с Петькиного затылка ладонь, и Петька, выпуская член изо рта, тут же отстранил от солдата Паши голову. – Ты... ты, Питюн... ты самый классный парень!
Шорты у Петьки были приспущены, и, стоя раком между широко раздвинутыми ногами солдата Паши – выставив вверх заострившийся задик, Петька, польщенный похвалой, улыбнулся; конечно, он классный парень – сперму солдата Паши он проглотил, и теперь во рту у Петьки оставался лишь слабый солоноватый привкус...
Всё это время, пока Петька делал заключительный «оральный массаж» «старшему солдату» Паше, «младший солдат» Толик, сидя тут же – рядом, неторопливо курил сигарету «Пётр I»... и, выпрямляясь – становясь на колени, Петька невольно перевёл вопрошающий взгляд на «младшего солдата» Толика, и взгляд этот не укрылся от солдата Паши – «старший солдат» Паша тоже посмотрел на «младшего солдата» Толика:
- Ну, что, Толян... как – дашь Питюнчику в попу попробовать? Видишь – парень ждёт продолжения...
Толик, делая последнюю затяжку, улыбнулся:
- Ну, если ждёт... отчего не дать? Конечно, дам! Нет проблем, как говорили у нас в детдоме... да, Питюнчик? Хочешь меня в попу?
Петька, стоя на коленях с торчащим членом – улыбаясь Толику, кивнул... и – продолжение последовало. Солдат Толик, подмигнув Петьке, снял с себя военные штаны и, ни капли не смущаясь, за штанами вслед уверенно снял трусы... Петька смотрел на Толика, не скрывая любопытства, – невысокий стройный Толик, и без того похожий на старшеклассника, теперь, в голом виде, казался Петьке вообще не солдатом, а пацаном, каких Петька едва ли не ежедневно видел дома – на местном пляже... У Толика была аккуратная, по-мальчишески оттопыренная попа, и Петька, глядя на попу Толика, подумал, что ему, Петьке, тоже сейчас будет нужно намазывать свой член кремом, но «младший солдат» Толик сказал, что крем не потребуется, – наклонившись к Петькиному члену, Толик послюнил член губами и, подмигнув Петьке еще раз, повернулся задом... За раскрытой дверью вагона уже были почти сумерки, и потому в вагоне тоже было сумрачно... солдаты Рома и Саня спали, мерно покачиваясь под колёсный перестук... «старший солдат» Паша, щелкнув зажигалкой, поднес язычок пламени к сигарете – солдат Паша закурил, глядя с улыбкой на растерявшегося Петьку, – попа у Толика была небольшая, белая... Толик, раздвигая колени шире, наклонился – опёрся на локти, и две половинки-булочки перед Петькой разошлись-раздвинулись в разные стороны, – Петька увидел в центре, между распахнувшимися ягодицами, ямку-воронку – круглое, мелким конусом вдавленное вглубь очко было без волос, как у мальчишки, только-только вступающего в пору своего взросления ... волос вокруг сжатой дырочки не было, но не было их не потому, что они у Толика не росли, а потому, что все волосы, которые обычно обрамляют у взрослых парней очко, «средний солдат» Рома «младшему солдату» Толику удалил – аккуратно повыдергивал, поскольку «старшим солдатам» Паше и Сане больше нравилось «очко мальчиковое»... впрочем, Петька ничего этого не знал и знать не мог, – стоя на коленях перед попой Толика, Петька вдруг почувствовал растерянность...
- Ну, Питюн... чего растерялся? – выпуская изо рта сигаретный дым, «старший солдат» Паша пересел чуть ближе. – Вход в массажный салон видишь?
- Что? – не понял Петька.
- Очко... очко, Питюн, видишь?
- Вижу..., – отозвался Петька, не двигаясь.
- Вот... это и есть, Петя, парадный вход – вход в салон массажа. Направляй... направляй туда писюн! – неожиданно скомандовал «старший солдат» Паша, и Петька, невольно подчиняясь командному голосу «старшего солдата» Паши, «направил», – у самого основания держа двумя пальцами – большим и указательным – свой возбуждённо торчащий член, Петька чуть подался вперёд, приближая головку члена к «парадному входу в салон массажа»... залупившаяся головка Петькиного члена коснулась конусообразной ямки-воронки – Петька упёрся членом в сжатую, стиснутую дырочку и, почувствовав, что член дальше не идёт, снова посмотрел на «старшего солдата» Пашу; солдат Паша тихо рассмеялся:
- Толян... кончай баловаться! А ты, Петюн... ты жми... жми вперёд – не ссы!
Петька нажал – надавил головкой в центр коричневого кружочка, но мышцы сфинктера были плотно сжаты, стиснуты... и Петька, вновь не продавив очко солдата Толика – не проникнув в дырочку членом, беспомощно посмотрел на «старшего солдата» Пашу.
- Не получается..., – растерянно проговорил Петька.
«Старший солдат» Паша вновь тихо засмеялся:
- Толян! Кончай, бля, выделываться... Питюн это делает в первый раз, а ты ему козни строишь – целку изображаешь..., – солдат Паша, «ругая» солдата Толика, быстро выдавил на палец вазелин и, заговорщески подмигнув Петьке, так же быстро сам – своим пальцем – размазал вазелин по головке Петькиного члена.
- Пусть еще раз попробует..., – отозвался Толик, стоящий к ним задом и потому не видевший, как «старший солдат» Паша быстро помогает Петьке. – Дорогу осилит идущий...
- Сейчас он осилит..., – пообещал Паша, с трудом сдерживая смех. – Давай, Питюнчик... одной рукой держи его за бедро, а другой – приставляй головку к очку и жми что есть силы... понял? Главное, ты не бойся – жми что есть силы...
Петька, невольно улыбаясь – глядя на «старшего солдата» Пашу с благодарностью, молча кивнул. Приставив голову, Петька так и сделал – одной рукой схватив Толика за бедро, он пальцами другой руки снова направил член и, едва головка коснулась коричневого кружочка, с силой надавил, резко дёрнув бёдрами, – алая головка, словно провалившись, вскользнула в заднепроходное отверстие «младшего солдата» Толика, и – Петька почувствовал жаром обволакивающую, обжимающую норку... он инстинктивно надавил сильнее – член скользнул дальше, вглубь... еще... еще глубже, – Петька сам не заметил, как член вошел в попу солдата Толика весь – до самого основания... ох, это было приятно! Это было очень, очень приятно!
- Молодец, Питюн! Настоящий спартанец! А теперь – массаж... массажируй – не стесняйся! – солдат Паша, протянув руку, легонько похлопал Петьку по голой попе. – У нас Толик это дело любит – обожает такой массаж...
Петька, улыбнувшись, облизнул губы... член был обжат, горячо стиснут – там, внутри, и это... это был кайф! Петька на коленях придвинулся ближе к разведённым ягодицам и – обхватив ладонями бёдра солдата Толика, неумело, судорожно задвигал попой...
Поезд, громыхая колёсами, неутомимо мчался вперёд; солдаты Рома и Саня спали; солдат Паша, сидящий рядом, молча курил, глядя на колыхающего попой Петьку; а Петька... Петька, ритмично двигая бёдрами, делал «анальный массаж» раком стоящему солдату Толику, – тринадцатилетний Петька, старательно колыхая бёдрами, дрючил – ебал – девятнадцатилетнего Толика в жопу ... Ебать в жопу было приятно, и даже – очень приятно! – толчкообразно двигая бёдрами, отчего голые половинки-булочки то и дело судорожно сжимались, Петька сопел, приоткрыв от удовольствия рот, и удовольствие это с каждой минутой всё нарастало и нарастало – становилось всё сильнее... всё сильнее... и вдруг – удовольствие это кольнуло в попе сильно-сильно ... так сильно, что Петьку аж передернуло, и – Петька понял, что он, Петька, кончил: в попу его словно вонзился и там провернулся буравчик... так было всегда, когда Петька массировал свой член рукой, – так заканчивалось всегда, но сейчас всё это было в сто раз приятней...
Петька замер – остановил толчкообразное движение бёдрами, и «старший солдат» Паша, снова трогая Петькину булочку ладонью, улыбнулся:
- Что, Петя... кончил?
- Ага..., – отозвался Петька, не вытаскивая член из попы Толика. – Кончил...
- Ну, и как – понравилось? – солдат Паша погладил ладонью Петькину попу.
- Ага... хорошо, – отозвался, нисколько не лукавя, Петька.
- Естественно, хорошо..., – согласился с Петькой «старший солдат» Паша...
Через полчаса, когда Петька и Толик снова подмылись – солдат Толик подмыл свой «массажный салон», а Петька под руководством и при участии солдата Толика с мылом помыл свой чуть припухший и, как одобрительно сказал солдат Толик, «хорошо поработавший массажный прибор», – и они снова все трое улеглись на матрасы, «младший солдат» Толик сказал, что он будет спать и, отвернувшись от Петьки и Паши, вскоре действительно засопел, а «старший солдат» Паша и «настоящий спартанец» Петька еще какое-то время разговаривали «о разном». Петька узнал, что едет «военный поезд» с учений, что на платформах под брезентом спрятаны от «шпионских взглядов» всякие военные машины, а в зелёных «военных ящиках», которыми была заставлена половина вагона, находятся «разные военные приборы» – и они, то есть солдаты Паша, Саня, Рома и Толик, эти «военные приборы» охраняют... В вагоне было уже темно – лежать и «о разном» разговаривать было необыкновенно интересно, и Петька несколько раз думал про Мишку, который напрасно отказался с ним, с Петькой, ехать... «Старший солдат» Паша сказал Петьке, что он, солдат Паша, живёт в городе-герое Новороссийске и что осенью у него, у солдата Паши, будет «дембель», то есть служба его в армии кончится и он поедет домой. А Петька, в свою очередь, рассказал «старшему солдату» Паше про себя: что ему, Петьке, через две недели исполнится тринадцать лет, что у него есть лучший друг – Мишка, что сейчас у них «в гостях живёт» Лерка – «дура из Москвы»... рассказывать про то, как они с Мишкой за голой Леркой подсматривали, Петька не стал, чтоб не рассказывать «старшему солдату» Паше про то, как его Петьку, за это пороли, – предусмотрительно пропустив этот эпизод, Петька рассказал дальше, что он «ездил к бабуле», но «бабули дома не оказалось, а деньги он все потратил» и теперь возвращаться домой вынужден таким образом – «на попутном военном поезде». Но, – тут же добавил Петька, – на «военном поезде» ехать намного интересней, чем на «всяких электричках». Про «двойку» по английскому Петька говорить тоже не стал, зато поинтересовался, есть ли у них в вагоне – Петька сказал: «у нас в вагоне» – «настоящие автоматы или пистолеты», и когда «старший солдат» Паша сказал, что нет, Петька немножко огорчился...
Было уже поздно; солдаты Саня, Рома и Толик спали, а они – Петька и Паша – лежали на деревянном помосте, дверь у вагона была полуоткрыта... там, за дверью, было совсем темно, и они, Петька и Паша, разговаривали «о жизни»: о рыбалке, о футболе, о военной службе... Петька спросил у солдата Паши, хорошо ли служить в армии, и «старший солдат» Паша честно ответил, что у всех служба разная – у каждого служба своя:
- Это, Питюн, кому как повезёт... Конечно, многое зависит от самого человека, но и многое зависит от везения... мне, например, повезло, – сказал «старший солдат» Паша, и Петька подумал, что, когда он будет служить, он будет как Паша – сильным и добрым... потому что, – подумал Петька, – сильные всегда добрые...
Было уже совсем поздно, когда Петька, зевая, сказал, что «наверное, пора спать», и «старший солдат» Паша с ним, с Петькой, согласился – «старший солдат» Паша прижал лежащего на боку Петьку к себе, укрыл и себя, и Петьку одним одеялом... колеса неутомимо стучали... и – прижимая Петьку к себе, солдат Паша, сунув ладонь Петьке в шорты, положил её на тёплую Петькину булочку...
- Паша... хочешь, я тебе что-то скажу... хочешь? – прошептал Петька.
- Ну, говори..., – шепотом отозвался «старший солдат».
- Толик меня спрашивал, кто мне больше нравится... сказать, кто? – Петька, и без того прижатый к «старшему солдату» Паше, пошевелился, придвигаясь еще ближе.
- Ну, скажи..., – прошептал солдат Паша, и Петька, обдавая лицо «старшего солдата» Паши тёплым дыханием, прошептал чуть слышно:
- Ты... и еще Толик... но ты больше всех... понял?
- Понял, – послушно отозвался «старший солдат». – А Саня с Ромой... они что – тебе не понравились?
- Ну, понравились... но они же спят – всё время спят, – резонно заметил Петька, и солдат Паша снова прошептал:
- Понял, Питюн. А тебе... тебе сказать что-то тоже?
- Скажи..., – прошептал Петька...
Колеса неутомимо стучали, а они, Петька и Паша, прижимаясь друг к другу, лежали и перешептывались, как два мальчишки – как два самых-самых лучших друга!
- Ты мне тоже понравился... очень-очень! – прошептал солдат Паша, и... Петька почувствовал в темноте, как Паша коснулся губами кончика его, Петькиного, носа.
- Щекотно..., – тихо засмеялся Петька. Они помолчали. – А Толик... тебе Толик тоже нравится? Как я? – неожиданно прошептал Петька.
- Толик мне тоже нравится... но ты, Петя...ты мне нравишься больше, чем Толик... понял? – солдат Паша легонько сжал ладонью тёплую Петькину булочку.
- Понял, – отозвался Петька. Они опять помолчали. – Будем спать? – прошептал Петька, умащиваясь – гнездясь – в объятиях «старшего солдата» Паши.
- Да, Питюнчик... давай спать, – отозвался солдат Паша...
Колеса неутомимо стучали, и Петька, уже засыпая, вдруг подумал, что вот она – «настоящая солдатская жизнь», и еще он успел подумать, что так хорошо, как сейчас, ему, Петьке, еще никогда-никогда не было... и – уже почти провалившись в сон, Петька отметил про себя, что хорошо... да, очень хорошо, что с ним не поехал Мишка, потому что, если б Мишка поехал, такого хорошего разговора у них – у него и у Паши – скорее всего не получилось бы...
Утром Петька проснулся от бьющего в лицо солнечного света. Он открыл глаза... колёса стучали, выбивая перестуками весёлую дробь, и Петька, мгновенно сообразив, где он, и сразу вспомнив, что вчера было, потянулся...
- О, Питюн! Проснулся? – раздался снизу голос Толика.
На помосте никого не было – он, Петька, накрытый одеялом, лежал на помосте один. Приподняв голову, Петька посмотрел вниз – солдаты Паша, Саня, Рома и Толик сидели внизу на ящиках вокруг такого же точно ящика, который вместо стола стоял посередине, и, как тут же сообразил Петька, готовились завтракать.
- Давай, Петя, прыгай... открывай, Рома, Питюнчику тушенку, – тут же распорядился «старший солдат» Паша, и Петька, улыбнувшись, спрыгнул с помоста вниз – на пол.
Сел Петька рядом с солдатом Пашей – на один ящик. Тушенка была вкусная, и Петька ел «солдатскую тушенку» наравне со всеми – как самый настоящий солдат... Колёса стучали, дверь была распахнута – вагон был залит солнечным светом... Петька то и дело касался коленкой коленки «старшего солдата» Паши, и на душе у Петьки был праздник... пару раз, уплетая тушенку, Петька подмигнул солдату Толику, а солдат Толик подмигнул ему – они, Петька и Толик, перемигнулись, как заговорщики... но всё равно главным было то, что он, Петька, сидел рядом со «старшим солдатом» Пашей, и Паша, поняв Петькины маневры, сам то и дело касался коленкой коленки Петькиной, и оба они старались сделать это так, чтобы никто другой не видел; все были по пояс обнажены, и Петька тоже, – июльское солнце ласкало обнаженные торсы, и казалось, что кожа у всех излучает мягкий золотистый свет... Правда, праздник чуть не испортился, когда солдат Саня, глядя на Петьку, неожиданно улыбнулся:
- Ну, что, Питюн... позавтракаем, и – еще по разику? Попка не болит?
Петька, на секунду растерявшись, замер, – попка не болела... но – «еще по разику» ему, Петьке, совсем не хотелось... «Средний солдат» Рома, белозубо улыбнувшись, посмотрел на Петьку с любопытством, а «младший солдат» Толик с любопытством посмотрел на солдата Пашу...
- Нет, Санёк! Петя по разику больше не хочет, – проговорил «старший солдат» Паша, и это было сказано так веско и так уверенно, как будто разговор шел не о Петьке, а о нём самом – о Паше.
- Ха! Ты откуда знаешь, чего он хочет, а чего – не хочет? – «старший солдат» Саня хмыкнул.
- Я? Я не знаю – я так думаю... и думаю я, что он не хочет.
- Как это? Вчера он хотел, а сегодня уже не хочет – усмехнулся «старший солдат» Саня. – Так, Паша, не бывает...
- Бывает, Саня, бывает... всё бывает! – тут же отозвался «старший солдат» Паша.
- Ну, Паша... – «старший солдат» Саня хмыкнул, – если ты не хочешь...
Но «старший солдат» Паша не дал «старшему солдату» Сане договорить – пристально глядя Сане в глаза, Паша медленно проговорил:
- Я, может быть, и хотел бы, да – Питюн не хочет. И значит – всё! Тему закрыли! – «старший солдат» Паша проговорил это всё, глядя в глаза «старшему солдату» Сане, и Саня, снова хмыкнув, ничего не ответил.
Петька, сидевший тут же – переводивший взгляд с Паши на Саню и с Сани на Пашу, понял, что Паша не просто «старший солдат», а «старший старший солдат», и еще Петька понял, что «старший старший солдат» Паша только что за него, за Петьку, заступился – его, Петьку, выручил...
- Так... чай будем пить? Или сок? Питюн, ты что будешь? – солдат Рома, выбрасывая пустые банки из-под тушенки, посмотрел на Петьку.
- Чай! – отозвался тут же Петька, и Рома стал делать для всех чай.
Паша, Саня и Толик закурили, а некурящий Петька незаметно прикоснулся сверху подошвой кроссовки к тапочке Паши – слегка наступил Паше на ногу, чтобы тем самым выразить «старшему солдату» Паше свои чувства – благодарность и признательность...
Еще через полчаса был выпит вкусный «военный чай», и солдаты Саня, Рома и Толик снова полезли на помост – на матрасы, а Паша и Петька, придвинув ящик ближе к раскрытой двери – сев на ящик перед дверью, стали смотреть на пролетающие мимо столбы, на зеленые густые кусты, за которыми стеной плыли высокие деревья – то ли лес, то ли просто лесополоса...
- Наступи мне на ногу! – едва они сели, тут же потребовал Петька.
- Зачем? – солдат Паша посмотрел на Петьку с удивлением.
- Ну, ты что – не знаешь, что ли? – в свою очередь удивился Петька и, посмотрев на «старшего солдата» Пашу чуть снисходительно, пояснил: – Чтоб не поссориться... наступи!
Петька подставил ногу, и солдат Паша, глядя на Петьку, улыбнулся:
- Ну, если так... тогда конечно! Вот..., – и «старший солдат» Паша, продолжая улыбаться, легонько наступил Петьке на кроссовку.
- Всё, теперь не поссоримся. Мы так с Мишкой всегда делаем, если кто-то кому-то нечаянно на ногу наступит... и если ссоримся, то потом всегда миримся.
- А вы..., – солдат Паша посмотрел Петьке в глаза, – вы друг друга не шпилите?
Солдат Паша уже спрашивал Петьку об этом, и Петька солдату Паше уже отвечал, что он ни с кем... ни с кем еще не ебался. Но, – подумал «старший солдат» Паша, – может, Петя постеснялся признаться, а сейчас признается – после всего... Петька понял, о чем его «старший солдат» Паша спрашивает, однако решил уточнить – на всякий случай:
- А шпилить – это значит... это значит – как?
- Это значит – в попку, – улыбнулся солдат Паша. – В попку, Питюн, вы друг друга не трахаете?
- Нет, – Петька отрицательно покачал головой и уже открыл рот, чтоб сказать «старшему солдату» Паше, что с Мишкой они «массажируют вручную», но подумал, что это, наверное, «слишком детский способ», и – ничего не сказал, – ему, Петьке, совсем не хотелось, чтобы «старший солдат» Паша – его, Петькин, друг – решил, что он, Петька, еще маленький.
Они помолчали.
- А как ты узнал, что я... ну, что я не хочу – ты как узнал? – понизив голос, чтоб солдаты Саня, Рома и Толик не слышали, спросил Петька, при этом он посмотрел на «старшего солдата» Пашу с любопытством.
- Ну, как узнал... мы же с тобой друзья? Правильно? – «старший солдат» Паша тоже понизил голос.
- Да, – Петька кивнул и, чтоб у «старшего солдата» Паши на этот счет совсем не было никаких сомнений, добавил: – Настоящие!
- Ну, вот... а если друзья настоящие, то они всегда чувствуют настроение друг друга... согласен? – солдат Паша посмотрел Петьке в глаза, и Петька, глядя в глаза солдату Паше, утвердительно кивнул.
- Вот я и почувствовал, что ты больше не хочешь, – прошептал, улыбаясь, «старший солдат» Паша. – Понял теперь?
- Ага..., – отозвался Петька.
Они снова помолчали. За распахнутой дверью вагона кусты и деревья сменились лугами, и, освещенные утренним солнцем, луга казались уходящим к горизонту зелёным морем...
- Ты за меня заступился? Да? – Петька посмотрел в глаза солдату Паше, и Паша хотел сказать, что никто на него, на Петьку, не собирался нападать, но вдруг каким-то образом он почувствовал, что пацану, сидящему рядом с ним, очень важно сейчас услышать ответ утвердительный – и он, глядя в вопрошающе ждущие Петькины глаза, кивнул:
- Да.
- Я знаю, почему. – Лицо Петьки озарилось улыбкой, и, не дожидаясь, когда солдат Паша у него переспросит, почему, Петька тут же ответил сам: – Потому что ты друг... настоящий друг! Правильно?
- Правильно, Питюнчик, всё правильно..., – «старший солдат» Паша положил ладонь Петьке на плечо, Петька улыбнулся еще шире и, не зная, как выразить свои чувства к этому сидящему рядом с ним симпатичному, белозубо улыбающемуся парню, легонько толкнул коленкой коленку Паши, и Паша, подмигнув Петьке, в ответ толкнул своей коленкой коленку Петькину; они оба тихо рассмеялись...
Петька был счастлив. Никогда еще Петьке не было так хорошо, как в это залитое солнечным светом июльское утро, – Петька сидел на «военном ящике» перед открытой дверью вагона, мимо пролетали столбы, луга, кусты, деревья... небо было чистым, пронзительно голубым, и только два белых облака в отдалении плыли параллельно с вагоном, словно два одиноких паруса, затерявших среди безбрежного голубого океана... Упругий ветер, залетающий в вагон, щекотал Петькино лицо, и Петька... сидящий на «военном ящике» Петька был в эти утренние минуты по-настоящему счастлив...
Неожиданно колеса гулко загрохотали – вагон пролетел по мосту... Петька чуть приподнялся, пытаясь выглянуть из вагона – посмотреть вперёд.
- Ты чего? – ладонь «старшего солдата» Паши, соскользнув с плеча, легла на Петькино бедро – придерживая Петьку ладонью, солдат Паша тоже выглянул из вагона – посмотрел вперед.
- Сейчас... я этот мост узнал! Сейчас, если дальше... если дальше переезд будет, а потом разрушенный дом, значит, скоро будет мой город..., – торопливо проговорил Петька, снова пытаясь выглянуть из вагона.
- Питюн, сядь – не высовывайся. А то, не дай бог, тебя наш старлей заметит, а он у нас очень серьёзный мужчинка... можно сказать, специфический – ему сплошь мерещатся неуставные отношения с гомосексуальным уклоном... и если он здесь тебя увидит – еще, чего доброго, стоп-кран сорвёт, чтоб провести дознание на предмет совершения с тобой половых сношений... точно сорвёт – от него не убудет! – «старший солдат» Паша тихо засмеялся, вспомнив, как месяц назад Толик, вернувшийся из увольнения, принёс пачку презервативов и, когда старший лейтенант заступил дежурным по дивизиону, Толик, зная, что старлей лично проверяет после отбоя все каптёрки и прочие подсобные помещения, презерватив перед отбоем, предварительно в него наплевав, бросил на пол в сушилке... и – полночи шло самое настоящее дознание: старший лейтенант, демонстрируя чудеса служенного рвения, дотошно выпытывал у дневальных, кто заходил в умывальную комнату, с кем заходил, во сколько, как долго каждый из заходивших там был и – самое главное – с каким настроением из умывальной комнаты выходил... словом, полночи бился товарищ старший лейтенант, желая вскрыть гипотетически совершенный в сушилке «акт мужеложства», и Пашин друг – младший сержант Вовка Беложиров, который в ту ночь был помощником дежурного и который был осведомлен, что это проделка Толика – в час тридцать сказал Паше буквально следующее: «если эта пизда с яйцами к утру не успокоится, утром я твоему Толику начищу ебало... шутник, бля... завтра комиссия будет, и мне нужно, чтоб дневальные с утра летали, как пчёлки, а они вместо отдыха хуйнёй в канцелярии маются – вспоминают всякую поебень...» Конечно, угроза эта – «начистить Толику ебало» – была пустой, потому что в дивизионе все знали, что салабон Толик для старика Паши был чем-то вроде друга-адъютанта, и Паша Толика в обиду никогда не давал, но Вовчик действительно в ту ночь был злой и на Толика, и на товарища старшего лейтенанта, которого он вгорячах назвал «пиздой с яйцами», – Паша, вспомнив этот случай, тихо засмеялся...
- Вон, Паша, вон... смотри – переезд! А вон дом... дом разрушенный! Скоро будет мой город! – Петька возбуждённо заёрзал на «военном ящике.
Разрушенным домом оказалась небольшая заброшенная будка путевого обходчика, промелькнувшая за дверью...
- А если... если наш поезд не остановится? – Петька с тревогой посмотрел на «старшего солдата» Пашу.
- Может, и не остановится – этого, Питюн, никто не знает... Мы и так полночи стояли на каких-то разъездах – я просыпался три раза, и все три раза мы стояли... да ты не волнуйся! – «старший солдат» Паша, перемещая ладонь вновь на Петькино плечо, улыбнулся. – Ну, проедешь дальше – ну, и что? Потом вернешься назад на поезде или на электричке... делов-то! Никуда, Питюн, дом твой не денется...
Слова «старшего солдата» Паши прозвучали веско и убедительно, и Петька, посмотрев на солдата Пашу с уважением, тут же успокоился. Действительно... он что – торопится домой? Нет, не торопится. Всё правильно Паша сказал: дом никуда не денется.
- Рома! – голос «старшего солдата» Паши прозвучал повелительно и властно. – А ну, глянь... сколько у нас там денег в заначке...
- Зачем? – отозвался с помоста «средний солдат» Рома.
- Питюну отстегнём, если он свою станцию проедет... на обратную дорогу денег дадим – да, Питюнчик?
Петька, зардевшись от гордости и удовольствия, что «старший солдат» Паша так за него беспокоится, молча кивнул. «Младший солдат» Толик спрыгнул с помоста.
- Что, Петя, уже приехал? – Толик стал рядом.
- Да. Но поезд может не остановиться, – проинформировал Петька «младшего солдата» Толика. – Садись!
Петька придвинулся ближе к солдату Паше, и Толик сел на ящик рядом с Петькой по другую сторону. Теперь на зелёном «военном ящике» они сидели втроем: Петька сидел посередине, а солдаты Паша и Толик сидели по бокам, и Петька вдруг подумал, что было бы просто здорово, если б...
- Сказать, что я хочу? – спросил Петька и, чтоб друзья его, Паша и Толик, не томились от ожидания, тут же поведал им своё желание: – Чтобы поезд не останавливался на моей станции, а на перроне чтоб стоял Мишка... ну, когда мы мимо будем проезжать... чтоб он на перроне стоял и чтоб он меня увидел, как я с вами еду... вот было б классно! Он бы офигел... – Петька, представив Мишкино лицо, тихо засмеялся.
- Это нашего Питюнчика друг... не интимный, а просто друг, – пояснил «старший солдат» Паша «младшему солдату» Толику, и Петька, чтоб солдату Толику было совсем понятно, добавил, уточняя Пашино пояснение:
- Мы с ним всё делаем вместе...
Минут через десять показались дома, которые тут же превратились в улицу... поезд мчался, не сбавляя скорости – колёса стучали, выбивая веселую однообразную дробь, и Паша, убрав руку с Петькиного плеча, проговорил:
- Так это, Питюн, что – город или посёлок, где ты живёшь?
- Село, но очень большое... районный цент..., – сообщил Петька, снова пытаясь приподняться.
- Петя, сиди спокойно, – «старший солдат» Паша легонько стукнул Петьку ладонью по попе.
- Блин, хоть бы кто... хоть бы кто из пацанов меня увидел..., – торопливо отозвался Петька, снова садясь на «зелёный ящик».
Неожиданно из-под вагона вынырнул еще один железнодорожный путь, и тут же параллельно появился еще один... промелькнули приземистые постройки, напоминающие складские помещения... показался перрон – и мимо проплыло старое кирпичное здание железнодорожного вокзала, – Толик вслух прочитал название станции...
- Никого... никого нет! – с отчаянием проговорил Петька, снова приподнимаясь.
Перрон оборвался – закончился так же внезапно, как появился, снова промелькнули постройки, похожие на складские помещения... улица... дома...
- Всё, проехали..., – проговорил Петька и, сев на ящик, посмотрел на «старшего солдата» Пашу. – Поехали дальше...
- Рома! Питюн волнуется... что там с бабками? – громко проговорил солдат Паша.
«Средний солдат» Рома тут же отозвался – назвал сумму.
- Ну, как остановимся... как где-нибудь остановимся на станции – будем Питюна высаживать. Ему денег нужно будет дать – на обратную дорогу...
Солдат Рома спросил, сколько денег нужно будет давать, и солдат Паша сказал, что это будет зависеть оттого, как далеко они отъедут от города, где живёт Питюн.
- Толик, возьми у Ромчика деньги, – приказал «старший солдат» Паша, и когда «младший солдат» Толик встал с «военного ящика», солдат Паша легонько толкнул коленкой коленку Петькину, – Петька посмотрел на солдата Пашу и, улыбнувшись, толкнул своей коленкой коленку Пашину в ответ...
Поезд мчался вперёд – по залитой солнцем июльской земле, и ветер... упругий тёплый ветер, врывающийся в вагон, обдувал – ласкал – обнаженные торсы и лица двух сидящих на длинном «военном ящике» улыбающихся мальчишек... Конечно, для всех, у кого есть глаза, Паша был вовсе не мальчишкой, а был атлетически сложенным двадцатилетним парнем... к тому же он был солдатом, и не просто солдатом, а «старшим солдатом», и любой, имеющий зрение, ни за что б не подумал и никогда б не сказал, что Паша – мальчишка... любой, но не Петька, – ведь самого главного никогда не увидишь глазами – зорко одно лишь сердце, а сердце Петькино говорило, что Паша, с которым он, Петька, рядом сидел перед настежь распахнутой дверью на длинном «военном ящике», был таким же точно мальчишкой, как и он сам, и никакая разница в возрасте не имела для Петьки никакого значения – никакое зрение не могло Петьку сейчас обмануть, – они, Паша и Петька, сидели на длинном «военном ящике» – они толкали друг друга коленками, тихо при этом смеясь, и это было для Петьки важнее и возраста Паши, и даже того, что Паша был «старшим старшим солдатом»...
Поезд мчался; сидя на ящике перед настежь распахнутой дверью, Петька и Паша увлеченно возились, и это только подтверждало слова Лиса из двадцать первой главы: зорко одно лишь сердце... да, именно так! Зорко одно лишь сердце, – если бы кто-то увидел эту возню глазами, она бы наверняка показалась ему и странной, и нелогичной, и даже, быть может, нелепой – никто бы не смог ни понять, ни объяснить, почему взрослый парень ведет себя так же, как сидящий с ним рядом тринадцатилетний мальчишка, и только Петьке, одному Петьке не нужно было ничего объяснять: они мерялись силами, и этим было сказано всё, – сидя на длинном «военном ящике», они упирались друг в друга коленками, стараясь передавить один другого... они, играя, тихо смеялись, и о том, что Паша лишь внешне выглядел как солдат, а на самом деле был точно таким же мальчишкой, знал на всём белом свете один Петька – Петька чувствовал это сердцем... «вот мой секрет, и он очень прост, – сказал Лис, – зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь...» Поезд мчался... неожиданно Паша почувствовал, что член у него встаёт – стремительно наливается горячей упругой твёрдостью, и это внезапное напряжение члена тут же отдалось зудящей сладостью между ног... солдат Паша скользнул ладонью по голой Петькиной спине, и ладонь его, нырнув под резинку шорт, замерла на прижатой к ящику ложбинке, разделяющей Петькины сплющенные булочки, – Петька сидел рядом, и солдат Паша, не глядя на Петьку, подумал о том, что у этого рядом сидящего пацана тугая горячая дырочка и что если с него, с этого симпатичного пацанёнка, сейчас снова спустить шорты и трусики, то можно очень даже неплохо позабавиться еще раз... да, еще один раз: поднять ему, опрокинутому на спину, ноги, пошире раздвинуть их в стороны... или – что еще лучше – поставить его, голого, раком и, сжимая в ладонях мальчишечьи бёдра, долго, долго качать, скользя напряженно окаменевшим членом в горячо обжимающей пацанячей дырочке...
- Паша, вот деньги, – «младший солдат» Толик протянул маленький кожаный кошелёк, и «старший солдат» Паша, не вынимая ладонь левой руки из Петькиных шорт, протянул правую руку – взял кошелёк; не открывая, он сунул кошелёк в карман брюк, незаметно поправив при этом вставший член...
- Саня спрашивает..., – «младший солдат» Толик смотрел на Пашу, не отходя.
- Что спрашивает? – Паша взглянул на Толика снизу вверх; член стоял, словно кол, но сидевший на ящике Паша был в форменных брюках, и потому напряженно вздыбившийся член не был виден.
- Ну, интересуется... спрашивает: может, Питюн уже передумал – уже хочет... ну, еще – по разику...
«Младший солдат» Толик, говоря это, смотрел не на Петьку, а на «старшего солдата» Пашу, и Петька, перестав улыбаться, тоже посмотрел на Пашу – Петька понял, что «старший солдат» Саня хочет ему, Петьке, опять «массажировать» попу... и, наверное, не только Саня хочет это делать: на матрасах еще лежал «средний солдат» Рома, и «по разику» – это значит, как вчера... как вчера: все солдаты по очереди будут его, Петьку, опять «массажировать» – будут снова его, Петьку, ебать в попу... собственно, тот факт, что его поимели и хотят опять поиметь в зад, прагматичного Петьку не волновал совершенно: солдаты поедут дальше, а он, Петька, вернётся домой, и никто никогда не узнает, что его, пацана, ебали в попу... да, никто не узнает, и это главное, – никаких других причин для душевных переживаний Петька не видел... но – вчера ему было очень больно, и если опять, как вчера... Петька с тревогой смотрел на Пашу, понимая, что за ним, за Пашей, сейчас главное, решающее слово... да, Петька чувствовал Пашину ладонь в своих шортах – чувствовал, как Паша указательным пальцем скользит вдоль ложбинки, и – против этого он, Петька, ничего не имел... даже более того – ему, Петьке, это нравилось, но нравилось ему это потому, что ладонь была Пашина... а чтоб все... нет, Петьке совсем не хотелось, чтоб снова – все... он не хотел, чтобы опять его «массажировали» все, но он ничего не говорил – он молча смотрел на Пашу, ожидая, что скажет сейчас Паша... конечно, если «старший старший солдат» Паша скажет, чтобы он, Петька, снова лез на помост, Петька полезет... Паше он не станет возражать – он полезет на помост, и там... там опять, как вчера, все по очереди будут делать ему «массаж», и значит... значит – ему, Петьке, снова, как вчера, будет больно, – Петька смотрел на «старшего старшего солдата» Пашу, ожидая его решения...
Член у Паши стоял... налитый упругим жаром, член стоял, словно кол, длинный и толстый, упирающийся открытой головкой в трусы, и хотелось... хотелось прижаться к Петьке – навалиться на него, теплого и податливого, и медленно, медленно мять его, лежащего на спине – тереться о его торчащий членик своим, скользя залупающейся головкой по золотистому от загара плоскому животу... потом его, этого пацана, перевернуть на живот – и точно также, вжимаясь всем телом, медленно мять пахом упругие круглые булочки, скользя залупающимся членом вдоль образованной булочками ложбинки... и потом... потом – раздвинуть ему ноги и, разжимая, разводя в стороны упруго мягкие круглые булочки, открыть туго стиснутый входик – маленький коричневый кружочек, конвульсивно пульсирующий от ожидания... член, залупившийся в трусах, стоял, и Паша, не вынимая ладонь из Петькиных шорт, посмотрел на Петьку вопросительно. Их взгляды встретились. Петька молчал – ничего не говорил, но Паша, глядя Петьке в глаза, по вопрошающе тревожному Петькиному взгляду понял, что Петька... Петька не хочет. Сам Паша хотел, и хотел очень – залупившийся член стоял, и от этого стояка сладко покалывало в промежности... конечно, Петьку можно уговорить... его даже можно без особого труда заставить – это был не вопрос, и дело было не в этом, – дело было в цене вопроса... Паша вдруг понял, что за те несколько часов, что они – он и Петька – провели вместе, разговаривая о футболе и о рыбалке, об армии и о сексе, они каким-то совершенно необъяснимым, непостижимым образом успели приручить друг друга... да, именно! Они, Паша и Петька, приручили друг друга... «люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе...», и Паша, весело подмигнув Петьке, повернулся к Толику, одновременно убирая ладонь из Петькиных шорт, – «старший старший солдат» Паша, глядя на Толика, развёл руками:
- Нет, Толя, ничего у нас не получится. Не хочет Питюн еще по разику – не меняет Питюнчик своих решений. Так Сане и передай... а заодно мой совет: помассажируй ты ему от души, чтоб он дурью не маялся. Правильно, Петя, я говорю?
Петькины глаза вмиг преобразились – они засияли, и Петька, смело взглянув на «младшего солдата» Толика, кивнул головой.
- Правильно, – сказал Петька и тут же, не утерпев, подмигнул Толику – так же весело, как только что ему самому подмигнул «старший солдат» Паша.
И Толик... глядя на счастливое, солнечным светом залитое Петькино лица, Толик белозубо улыбнулся, одновременно подмигивая Петьке в ответ, – «младший солдат» Толик был весёлым парнем в прямом и в переносном смысле, и ему, «младшему солдату» Толику, Петька нравился не меньше, чем Паше, но он, Толик, был всего лишь «младшим солдатом» и потому не имел на Петьку никаких прав. Разве что – весело подмигнуть...
Поезд мчался... едва Толик отошел, как Петька тут же, не в силах себя сдерживать, прошептал, прижимаясь плечом к плечу «старшего солдата» Паши:
- Паша, я тебе что-то хочу сказать...наклонись ближе! Я на ухо скажу...
«Старший солдат» Паша послушно наклонил к Петьке голову – приблизил к Петькиным губам ухо, и Петька прошептал в ухо Паши:
- Ты – мой самый лучший друг... понял?
Паша повернул лицо к Петьке – потянулся губами к уху Петькиному, и Петька тут же с готовностью подставил ухо своё.
- Я знаю, – так же точно – шепотом – ответил «старший старший солдат» Паша.
Поезд мчался, весело стуча колёсами, – два мальчишки сидели на длинном «военном ящике» перед настежь распахнутой дверью, и тёплый утренний ветер, врывающийся в вагон, обдувал их лица...
- Давай... я тебе еще что-то скажу... давай ухо! – Петька вновь потянулся к уху губами и, когда Паша, улыбаясь, вновь ухо подставил, зашептал: – Ты самый... самый лучший друг! Ты – лучше Мишки... понял?
- Понял, – «старший солдат» Паша кивнул.
На этот раз он не стал приближать свои губы к Петькиному уху – он, повернув голову, посмотрел Петьке в глаза. Петька не улыбался – Петька смотрел на Пашу серьёзно, даже, пожалуй, строго... и вместе с тем глаза его, устремлённые на Пашу, светились... именно светились – глаза у Петьки горели, излучая свет, похожий на первую, не знающую преград влюблённость, какая бывает у людей, еще не обременённых знанием жизни; какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза... и – «старший солдат» Паша не глазами, а сердцем вдруг понял, что теперь он может делать с Петькой всё, что угодно, – доверие Петьки к нему, к Паше, было безгранично... как, оказывается, всё просто, – подумал солдат Паша. Член у солдата Паши стоял – длинный и толстый, залупившийся в трусах член был по-прежнему напряжен, и это непроходящее напряжение сладким зудом покалывало в промежности... Петька, не выдержав собственной серьезности, улыбнулся – лицо Петькино расплылось в счастливой улыбке, и Паша в ответ улыбнулся тоже... они улыбнулись друг другу, как заговорщики, без слов понимающие один другого, – всё, теперь они, Петька и Паша, были самыми настоящими друзьями!
- Хочешь, я что-то тебе покажу? – тихо проговорил Паша.
Петька нетерпеливо кивнул головой.
- Взрослые мальчишки обычно это скрывают – они стесняются или даже стыдятся это показывать... – прошептал солдат Паша, – и только самым-самым близким друзьям они показывать это не боятся и не стесняются... Если, конечно, у них, у взрослых мальчишек, такие друзья есть, – добавил солдат Паша. – Смотри...
«Старший солдат» Паша, разведя колени в стороны, глазами показал вниз – и Петька, опуская глаза, вслед за Пашиным взглядом скользнул вниз взглядом своим: вдоль правой Пашиной ноги, с внутренней стороны, штанина форменных брюк продолговато бугрилась... Паша невидимо сжал, стиснул мышцы сфинктера, и – на глазах у Петьки продолговатая выпуклость под штаниной пошевелилась, приподнимая штанину вверх...
- Видишь, фокус какой..., – солдат Паша еще шире развёл, раздвинул в стороны ноги, отчего продолговатая выпуклость вдоль правой ноги приобрела более четкие очертания...
Петька, вскинув глаза – вновь посмотрев в глаза Паши, тихо прошептал:
- У тебя стоит?
- Да, – шепотом отозвался Паша, конвульсивно шевеля под штаниной возбуждённо вытянувшимся членом. – Хочешь потрогать?
И – не дожидаясь ответа, он тут же уверенно взял Петькину ладонь в ладонь свою... Петька не воспротивился – у него, у Петьки, даже мысли не возникло противиться или сопротивляться... да и чего бы он противился – с какой стати? Петькина ладонь податливо подчинилась, и Паша, приблизив послушную Петькину руку к правой штанине, сильно прижал ладонь к ноге, точнее, к продолговатой, бугром выпирающей выпуклости – Паша придавил узкую Петькину ладонь к своему напряженно вытянувшемуся члену, – чувствуя под ладонью округлый и, словно скалка, твёрдый, горячий член «старшего солдата» Паши, Петька вдруг подумал, что вчера... да, вчера этот твёрдый «массажный прибор» солдат Паша всовывал ему, Петьке, в попу, и еще вчера «прибор» этот показался Петьке очень большим, но теперь... теперь этот «прибор» показался Петьке таким большим, что Петька невольно удивился, как вообще такая большая штука могла уместиться у него в попе... потому и больно было, что такой большой, – подумал Петька, – у меня писюн намного меньше... и у Мишки – тоже меньше... потому что мы не солдаты, – подумал Петька. .. Чувствуя под ладонью напряженный член, Петька снова вскинул глаза – опять посмотрел в глаза Паши, и во взгляде у Петьки отразилось нетерпеливое любопытство:
- А ты... ты Толику тоже делаешь массаж?
- Конечно, – Паша, улыбнувшись, кивнул.
- А Роме? – прошептал Петька.
- И Роме делал... два раза делал, но это секрет, – шепотом отозвался Паша.
- А Сане? – Петька оглянулся назад, проверяя, не подслушивает ли их кто.
- Нет... Саня сам массажирует – сам всовывает, – шепотом отозвался Паша.
- А им разве не было больно? Ну, Роме и Толику – им разве было не больно, когда ты их массажировал? – прошептал Петька.
- Роме было больно, да... и потому Роме это не очень нравится. А Толику это нравится... очень нравится, когда его массажируют... – прошептал Паша, невольно улыбаясь Петькиному любопытству.
- А Толику почему не больно? – шепотом удивился Петька.
- Ему было больно, но очень давно... а потом он привык, и ему это стало нравиться... – улыбнулся Паша.
Они помолчали.
- Значит, он голубой? – Петьке хотелось знать как можно больше... и даже больше, чем просто больше, – Петьке хотелось знать всё.
- Я думаю, что да... – шепотом отозвался «старший солдат» Паша.
Они, сидя плечом к плечу, опять помолчали.
- А ты... ты голубой? – Петька, по-прежнему держа ладонь на твёрдом Пашином члене, впился в Пашу глазами.
- Я думаю, что нет, – улыбнулся Паша. – А ты... ты откуда всё это знаешь – про голубых?
- Как – откуда? – удивился Петька. – Это все знают... у нас в школе есть один пацан, про которого все говорят, что он голубой... понял?
- Понял, – Паша кивнул. – А он что – в самом деле голубой?
- Откуда я знаю? – отозвался Петька. – Так про него говорят... все говорят, – добавил Петька.
- Видишь ли, Петя... говорить, конечно могут все, но это еще не значит, что все, говорящие одно и то же, обязательно правы. Часто бывает так, что пацаны с другими пацанами пробуют и в попу, и в рот, и даже более того – очень многим пацанам это нравится, и они это делают снова и снова, но всё равно это ещё ничего не значит... то есть, это совсем не значит, что они – голубые..., – «старший солдат» Паша, глядя на Петьку, улыбнулся.
- А разве так бывает? – спросил Петька, пытливо глядя на «старшего солдата» Пашу.
- Да, Петя, так бывает... причём, чаще всего именно так и бывает – в юности мальчишки дружат, трахаются между собой, а потом вырастают, женятся... и – жизнь продолжается дальше... ничего в этом необычного нет, – проговорил «старший солдат» Паша. И, помолчав – внимательно глядя Петьке в глаза, добавил: – Это я для того говорю, чтоб ты знал... ну, на всякий случай. Понял?
- Понял, – кивнул Петька.
Они снова помолчали. Поезд мчался – колёса весело, неутомимо стучали... они сидели на длинном «военном ящике» – Петька осторожно гладил ладонью твёрдый Пашин член, и от этих поглаживаний у Паши с каждой минутой зудело в промежности всё сильней и сильней...
- У меня тоже встал, – неожиданно сообщил Петька; быстро оглянувшись, Петька расставил, подражая Паше, ноги. – Хочешь потрогать?
И точно так же, как «старший солдат» Паша, он сам взял Пашину ладонь – потянул ее к своей промежности. Членик у Петьки стоял, и был он у Петьки твёрдый-твёрдый, как штык... как маленький штык, – подумал Паша, сжимая Петькин напрягшийся членик через ткань шорт.
- А тебе... – солдат Паша, сунув руку Петьке под резинку шорт – в трусы, легонько сжал в кулаке горячий твёрдый столбик Петькиного члена, – тебе понравилось, когда ты делал массаж Толику?
Петька подумал... впрочем, думал Петька совсем немного – пару секунд.
- Понравилось, – Петька кивнул головой и, шире расставляя ноги, чтобы Пашиной руке в трусах было удобней, снова посмотрел на Пашу. – Значит, ему было не больно?
- Нет, Питюн, не больно. Я же тебе сказал: ему это в кайф..., – улыбнулся «старший солдат» Паша.
- А ты сам себе массируешь? – Петька посмотрел на Пашу с любопытством.
- Ну, иногда..., – шепотом отозвался Паша. – А ты?
- Я массирую..., – Петька хотел добавить, что он «массирует» вместе с Мишкой, но, вовремя спохватившись, прикусил язык – промолчал...
Они сидели на длинном «военном ящике» плечом к плечу, и Паша легонько дрочил Петькин писюнчик прямо в трусах... да, именно так: не вынимая писюн наружу, Паша неторопливо двигал крайнюю плоть, держа «массажный прибор Питюна» большим и указательным пальцами, в то время как Петька через штаны елозил ладонью вдоль члена Паши, – Петьке казалось, что он «просто поглаживает» возбуждённый член «старшего солдата» Паши, а между тем, сам того не подозревая, Петька таким не совсем обычным образом «старшему солдату» Паше тоже дрочил...
Стуча колёсами – поезд мчался вперёд... поезд мчался, и - сидя на длинном «военном ящике», Петька и Паша разговаривали, ничего друг от друга не скрывая, и разговаривали они о самом главном – о сексе... Ну, а о чём ещё говорить двум мальчишкам, сидящим на длинном «военном ящике», когда между ними нет никаких секретов? Конечно, никто не будет откровенничать с первым встречным и никто не будет доверять свои тайны просто приятелю. А если мальчишки – друзья, то нет ничего зазорного в том, что они доверяют друг другу самое сокровенное – свои возбуждённые члены...
- Паша, а ты хочешь... хочешь еще? – прошептал Петька, с любопытством глядя «старшему солдату» Паше в глаза.
- Что – еще? – шепотом отозвался солдат Паша.
- Ну, еще... в попе помассажировать – хочешь? – Петька, прошептав это, быстро оглянулся, в который уже раз проверяя, не подслушивает ли их кто.
- А ты? – шепотом отозвался Паша, легонько сжимая большим и указательным пальцами обнаженную головку Петькиного члена.
- А они не слышат? – Петька снова оглянулся назад – туда, где был помост, на котором лежали солдаты Саня, Рома и Толик.
- Не слышат – мы же шепотом говорим... ты – хочешь? – Паша посмотрел Петьке в глаза. – Хочешь?
- Я сам не знаю... – прошептал Петька. – Если ты хочешь, то я тоже... я тоже хочу. Я с тобой хочу... чтобы только ты... понял? – Петька смотрел Паше в глаза, и во взгляде Петьки солдат Паша читал безграничное доверие.
В этом Петькином предложении – ему, Паше, подставить свою попку, дать себя отодрать и тем самым доставить ему, другу Паше, удовольствие – было не столько сексуального желания, сколько чувства пацанячей благодарности за нежданно возникшую, негаданно вспыхнувшую дружбу. Конечно, Петька боялся боли. Вечером он про боль ничего не знал – и потому так легко согласился, движимый элементарным мальчишеским любопытством. Но теперь Петька был опытен – теперь он знал, что когда «массажный прибор» скользит взад-вперёд в попе, боль бывает тупая и раздирающая, и даже кажется, что попа вот-вот порвётся от неистового напора огромного, всё заполняющего собой «массажного прибора», – Петька всё это испытал – он это знал, и тем не менее... тем не менее, всегда есть нечто, что сильнее и важнее боли, и этим «нечто» сейчас было чувство пацанячей благодарности, которую Петька облёк в форму предложения подстать старшему другу свою попку – сделать Паше приятно, потому что, во-первых, он, Петька, знал, что это приятно – он ведь сам уже делал «массаж» «младшему солдату» Толику, и это было приятно, а во-вторых, у Петьки ни было никаких других способов высказать Паше свои чувства... и старший друг это понял – «старший солдат» Паша понял всё: и то, что Петька боли боится, и то, что ради него, Паши, он, Петька, готов через страх свой переступить и – боль потерпеть... потерпеть ради него – ради Паши...
Они сидели плечом к плечу – два мальчишки, нежданно-негаданно встретившиеся по воле случая, и солнце, уже достаточно высоко поднявшееся не голубом небе, щедро заливало своим светом из загорелые – в солнечном свете золотящиеся – тела... Колёса неутомимо стучали – «военный поезд» всё дальше и дальше уносил Петьку от дома, но Петьку это совершенно не беспокоило, – прижимаясь своим округлым плечом к мускулистому плечу «старшего солдата» Паши, Петька сидел рядом с Пашей на длинном «военном ящике», дверь перед ними была распахнута, и жаркий июльский ветер, врывающийся в вагон, упруго бился об их золотящиеся тела и лица... Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза.
- Или ты не хочешь? – прошептал Петька. – Только ты честно скажи, не бойся...
- Честно? Если честно, я очень хочу..., – «старший солдат» Паша улыбнулся. – Но я не один... я, Питюн, не один, и в этом, Питюнчик, вся проблема...
- Как ты не понимаешь..., – горячо и вместе с тем с лёгкой досадой в голосе зашептал Петька. – Я не хочу со всеми... я хочу, чтобы ты... чтобы ты один – только ты! Понял? Я же не голубой, чтоб со всеми, как Толик... понял?
- Понял, – Паша кивнул, не переставая улыбаться. – Давай сделаем так... ты посиди, а я встану – посмотрю... может, они спят. И если они спят, тогда мы, может, что-нибудь придумаем... понял?
- Понял, – прошептал Петька, кивая головой.
Паша вытащил руку из Петькиных шорт, и Петька тут же убрал свою ладонь с выпирающего из-под штанов Пашиного члена.
- Посиди..., – прошептал Паша.
Сунув рука в карман брюк – поправив член, Паша встал с ящика и, прижимая напряженный член к ноге, повернулся к Петьке спиной – шагнул в глубь вагона.
Конечно, зря Паша у Петьки спрашивал, откуда он, Петька, знает про голубых, – не таким уж и маленьким был Петька, чтоб не знать, что есть парни, которые трахаются с другими парнями... и о том, что парней, которым нравится трахаться с парнями, называют «голубыми», Петька тоже знал, – обо всём этом Петька прекрасно знал, но, в отличие от многих своих сверстников, он, Петька, никогда об этом не думал – не размышлял об этом и не пытался это представить... В школе и во дворе пацаны нередко об этом говорили – мусолили какой-нибудь свежий или несвежий слушок, но Петька, слушая все эти разговоры о «голубых», никогда внимание на разговоры такие не обращал – они, эти разговоры, его совершенно не задевали и уж тем более не рождали в его душе даже намёка на смутное томление... слушая разговоры о «педиках» и «голубых», Петька не испытывал ни беспокойства, ни тревоги, ни возбуждения, – ничего подобного с тринадцатилетним Петькой не происходило. Другие пацаны во дворе или в школе, говоря о «голубых», хихикали, что-то друг у друга уточняли, и у них при этом горели глаза – им, наверное, это было интересно... а Петьке всё это было по барабану: ну, есть... есть где-то такие парни – ну, и что? Какое значение это имело к нему, к Петьке? Никакого. Да, они с Мишкой «массировали» свои быстро растущие членики, но при этом ни у Петьки, ни у Мишки ни разу не возникло мысли каким-то образом увязать совместную мастурбацию с «голубизной» – голубые были сами по себе, а они, Петька и Мишка, были сами по себе: совместная мастурбация и «голубизна» никак в Петькином сознании не пересекались и в его, в Петькином, понимании не имели ничего общего... Он знал об однополом сексе то, что знал Мишка и что знали остальные его многочисленные друзья-приятели, то есть не знал ничего, ибо назвать знанием мутный коктейль из домыслов и лжи было бы более чем легкомысленно, но Петька и об этом никогда не думал – он вообще никогда об этом не задумывался по причине еще не проснувшегося интереса к этой теме... И потому, когда вечером «старший солдат» Паша предложил Петьке попробовать новый вид «массажа», Петька, по характеру склонный ко всяким авантюрам, от «пробы» не отказался: во-первых, это было совершенно ново и потому для него, для Петьке, это было интересно, во-вторых, все солдаты были улыбчивы и симпатичны, и Петьке было ни капли не страшно, а в-третьих, была стопроцентная гарантия, что дома друзья-пацаны о его «пробе» ничего не узнают... ну, и чего было отказываться? Тем более, что член у Петьки возбуждённо стоял, когда «старший солдат» Паша, лежа на матрасе рядом с ним, приятно лапал его попку... да, Петьке было приятно; потом оказалось, что это больно, и даже – очень больно; члены у солдат были большие и, как скалки, твёрдые, – Петька еле-еле выдержал, пока все четверо по очереди его, Петьку, трахали – делали ему «анальный массаж»... Сосать Петьке понравилось больше – член у «старшего солдата» Паши был горячий, и сосать было совершенно не больно и ни капли не страшно... и когда «младший солдат» Толик у него, у Петьки, сосал – это тоже Петьке понравилось, тоже было хорошо. Но больше всего Петьке понравилось, как он сам «массажировал» Толика в попу, – это, по мнению Петьки, был самый лучший «массаж» из всех, которые он испробовал... Но еще больше – больше всего! – Петьке понравился «старший солдат» Паша, с которым можно было обо всём говорить и который за него, за Петьку, заступился, когда «старший солдат» Саня хотел «массажировать» Петькину попу снова, – «старший солдат» Паша каким-то образом понял, что Петьке больше не хочется подставлять попу, и потому он Сане дал от ворот поворот... И вообще... вообще – «старший солдат» Паша казался Петьке таким же точно мальчишкой, а два мальчишки, сидящие на одном «военном ящике», всегда найдут, о чём им поговорить или чем заняться... и в том, что они трогали друг у друга половые члены – играли членами, сидя на «военном ящике», Петька тоже не видел ничего предосудительного; более того – когда «старший солдат» Паша взял его, Петькину, ладонь и – прижал ладонь к своему напряженному члену, он, Петька, увидел в этом высшую степень доверия, и мысль... мысль – сделать для Паши что-нибудь приятное – пришла Петьке в голову совершенно внезапно, и он, Петька, нисколько не удивился этой внезапно пришедшей мысли: это было естественное желание – сделать что-нибудь приятное для друга... Но что мог приятного он, Петька, сделать для «старшего солдата» Паши? У Петьки был классный спиннинг, и если бы Паша был у него, у Петьки, в гостях и ему, Паше, этот спиннинг понравился бы, Петька подарил бы спиннинг, не задумываясь... еще из ценных вещей у Петька был настоящий охотничий нож, и еще – плейер, – любую из этих вещиц Петька подарил бы Паше, не задумываясь, но всё это было дома... а здесь, в «военном вагоне», «старший солдат» Паша легонько тискал Петькин членик, и желание это – сделать для Паши что-нибудь очень приятное – вылилось у Петьки во вполне естественное предложение подставить ему, Паше, свою попку, – ведь именно этого хотел от него, от Петьки, «старший солдат» Паша, когда они только-только познакомились... значит, ему это нравится, пусть даже он и не голубой, – решил Петька... и еще Петька подумал, что если он, Петька, попу подставит, то это тоже будет свидетельствовать об их полном доверии друг другу... и еще... еще – «старший солдат» Паша тискал пальцами твёрдый Петькин членик, и Петька всем этим был сексуально возбуждён – между ног и в попе у него, у Петьки, покалывали маленькие иголочки... ну, и как он мог выразить Паше свои чувства – что он мог еще предложить, кроме этого? Ничего... в том-то и дело, что ничего он не мог предложить «старшему солдату» Паше, кроме своей упругой попки, которую Паша вчера с таким удовольствием тискал и гладил, – глядя на пролетающие мимо столбы, Петька почувствовал нетерпение; членик стоял, как каменный, и Петька, сунув ладонь в трусы, легонько сжал своего «пацанчика», стиснул его в кулаке... хорошо бы было, если б они – Саня, Рома и Толик – спали, – подумал Петька...
Деревянный помост, заменяющий солдатам кровати, был в самом конце товарного вагона; примыкая к торцовой стенке, он был сделан на всю ширину вагона и сделан был достаточно высоко – когда Паша подошел к помосту вплотную, он был аккурат на уровне Пашиных плеч. На помосте лежали матрасы, подушки и темно-синие армейские одеяла, а под помостом стояли один на одном всё те же выкрашенные в зелёный цвет «военные ящики». Собственно, можно было не подходить – то, что никто не спал, видно было и так. Рома, скрестив по-турецки ноги, сидел в центре, прислонившись к стенке спиной, а Саня и Толик полулежали, и все трое держали в руках карты, – пацаны от нечего делать играли в карты, и Паша, потянувшись – сделав вид, что он разминается, направился к противоположному торцу вагона – туда, где был «туалет». Член у солдата Паши стоял, как каменный; зайдя за ящики, Паша расстегнул ширинку, выпуская застоявшийся член на свободу. Член нельзя было назвать слишком большим, но в то же время он был и немаленький – сантиметров семнадцать в длину, и, глядя на член – сжимая его в кулаке, Паша сам удивился, как такой немаленький член вместился в Петькину дырочку... воистину, всё растяжимо! Паша, сжимая член в кулаке, задвигал рукой, судорожно сжимая ягодицы... хотелось... хотелось поставить Петьку раком и медленно, очень медленно вдавливать в горячую, туго разжимающуюся пацанячую норку сантиметр за сантиметром, проникая головкой всё глубже и глубже... и потом... потом – вдавив член полностью, стиснуть в ладонях пацанячие бёдра, и – на себя! на себя! – медленно... медленно качать, качать и качать, пока сладкой болью не полыхнёт промежность... солдат Паша от вожделения на миг прикрыл глаза – так отчетливо осязаемо возникла в воображении картинка траханья Петьки...
Стоя за ящиками, Паша судорожно дрочил, мысленно видя перед собой Петькину попку... Неожиданно послышался глухой стук – кто-то спрыгнул с помоста на пол вагона, и Паша, мгновенно прервав свое занятие – торопливо засунув упирающийся член в штаны, быстро застегнул ширинку. В проходе – между ящиками – «старший солдат» Паша столкнулся со «старшим солдатом» Саней.
- Ну, Паша, что – еще не передумал? – Саня улыбнулся, но улыбнулись у Сани только губы; глаза смотрели внимательно... даже, пожалуй, слишком внимательно – глаза у Сани не улыбались.
- О чём ты? – солдат Паша сделал вид, что не понял.
Вагон немного раскачивало, и они, стоя в узком проходе между ящиками, тоже раскачивались, – стоя друг против друга, два солдата одного призыва – оба старослужащие – смотрели один одному в глаза...
- Я тебя, Паша, не понимаю! Хуля ты мозги ебёшь? Ты что – пацана поебать не хочешь, что ли? – солдат Саня смотрел на солдата Пашу вопросительно. – Он же всех... всех вчера обслужил, и хорошо обслужил... классная попка! Давай...
- А ты что – хочешь ебаться? – отозвался солдат Паша, чуть прищуривая устремленные на солдата Саню глаза.
- Ну, а что? Еще по разику..., – с вожделением проговорил солдат Саня.
Оба солдата были одного роста, и оба были одного телосложения.
- Не понимаю... – солдат Паша усмехнулся. – Хочешь поебаться – натяни Толяна... в чём проблема, Санёк?
- Бля! Натянуть Толяна я всегда успею... а пацан этот сойдёт при первой остановке, и – поминай как звали... он же пидор, Паша! Симпатичный пидарёнок... петушок... ты что – не видишь, что он хочет? Он же хочет... он хочет, Паша! Чего ты мозги ебёшь – за него отвечаешь? Он тебе кто – брат? племянник? Не понимаю...
Солдат Паша стоял, держа правую руку в кармане брюк, – солдат Паша, держа правую руку в кармане брюк, прижимал к правой ноге свой напряженно вытянувшийся твёрдый член... «Люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил...» Глядя солдату Сане в глаза, солдат Паша молчал, не зная, как ответить... он знал, что ответить, но он не зная, как ответить, и потому он молчал. Они оба – Паша и Саня – были «старшими солдатами», как сам для себя мысленно определил их Петька, – они оба были «стариками», но даже в одном призыве не всегда все равны, и, как и везде, среди равных – в среде равных – нередко выделяются свои лидеры и свои аутсайдеры... и не случайно сообразительный Петька определил для себя «старшего солдата» Пашу как «старшего старшего солдата», – солдат Саня был, конечно, «стариком», и солдаты Рома и Толик слушались его беспрекословно, но решающим словом для всех, в том числе и для солдата Сани, было слово солдата Паши: для старослужащего солдата Сани старослужащий солдат Паша был тем, что на латыни звучит как primus inter pares – первый между равными... и потому, стоя в узком проходе между ящиками, солдат Саня убеждал солдата Пашу отыметь пацана «еще по разику», – Саня, до этого трахавший только Толика, вчера впервые попробовал с мальчиком – с тринадцатилетним подростком, и теперь... теперь он хотел повторения – он хотел снова почувствовать горячую, еще не разжеванную и нерастянутую, туго обжимающую дырочку тринадцатилетнего мальчишки, послушно сотрясающегося между его, Саниными, ногами, – Сане хотелось натянуть пацана еще раз... просто натянуть – выебать в жопу, но... «Узнать можно только те вещи, которые приручишь, – сказал Лис. – У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей...» глядя на «старшего солдата» Саню, «старший солдат» Паша подумал, что там, на длинном «военном ящике», его ждёт Петька – смышленый тринадцатилетний мальчишка, только что доверчиво прижимавшийся к его, Пашиному, плечу... да, такое бывает: можно вместе прослужить полтора года и не стать друзьями, а можно... можно поговорить пару часов и – вдруг почувствовать в душе далёкую, почти забытую людьми песню... так бывает, – подумал «старший солдат» Паша, глядя в глаза «старшему солдату» Сане. Они стояли друг против друга, два «старших солдата»... они оба хотели, но – как различны были их одинаковые желания! И – глядя «старшему солдату» Сане в глаза, «старший солдат» Паша подумал... подумал, что он никогда не сможет объяснить этому стоящему напротив него парню, что бывают такие странные песни, услышать которые дано не каждому... а если так, то – он, Паша, ничего объяснять не должен. Как говорится, не в коня корм...
- Ну, Паша... чего ты думаешь? Давай... по разику, Паша! Еще по разику... ты – первый, а я за тобой... от него не убудет... давай! – солдат Саня нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
«Люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай...» солдат Паша увидел, как солдат Саня, скользнув рукой к паху, тронул поднимающийся член:
- Паша... ну!
- Гну! – отозвался Паша. И – улыбнулся. И, глядя Сане в глаза, проговорил: – Всё, Санёк, замяли. Ебать Питюна больше не будем – не ты, не я. Он не пидор – не петушок, как ты говоришь... он попробовал раз – из любопытства попробовал, и не его вина, что мы все на нём отметились – все его отодрали... а еще «по разику» он не хочет! Как поезд на станции остановится, мы его ссадим. И еще – мы ему денег дадим на обратную дорогу... всё! Еби Толика...
- Не понимаю, – пожал плечами солдат Саня. – Что ты о нём так печёшься?
- Я не о нём пекусь... я о себе пекусь. И еще я пекусь о тебе, между прочим... о тебе я тоже пекусь. Мы, Санёк, не пидарасы... и в пидарсов мы превращаться не будем! Ты это можешь понять?! – солдат Паша не проговорил, а выдохнул всё это в лицо солдату Сане, обдавая лицо последнего горячим дыханием.
- Мы с тобой – нет... а пацан – да... и я не понимаю..., – точно так же горячо отозвался Саня, но закончить – еще раз объяснить, чего именно он не понимает, он не успел...
«он действительно не понимает», – подумал Паша... и – обрывая «старшего солдата» Саню, «старший старший солдат» Паша проговорил неожиданно жестко:
- Я сказал: ебать пацана не будем! Всё! Пиздёж закончен!
«Старший старший солдат» Паша редко прибегал к жесткому категоричному тону, то сейчас был как раз тот случай, когда только такой тон мог остудить вожделеющего «старшего солдата» Саню, и – «старшему солдату» Сане, у которого уже слегка оттопыривались слева ниже ширинки брюки, ничего не оставалось, как только порадоваться, что разговор этот не слышали «младший солдат» Толик и «средний солдат» Рома.
Поезд мчался, весело перестукивая на стыках рельсов, и – когда Паша снова уселся на длинный «военный ящик», Петька, наклонившись к нему, тихо прошептал:
- Я видел... они не спят...
- Да, Питюнчик..., – Паша, улыбнувшись, взъерошил Петьке волосы. – Видишь – мне, Питюн, не повезло...
- Мне тоже..., – отозвался Петька и деликатно – ненавязчиво и как бы незаметно – подвинулся к Паше ближе, чтобы снова соприкасаться своим плечом с плечом «старшего солдата» Паши.
Они посмотрели в глаза друг другу... нет, Петька уже не мог быть просто сексуальным объектом – станком для сдрачивания спермы, и Паша, совершенно не беспокоясь, что может подумать проходящий сзади вожделеющий солдат Саня, обнял Петьку за плечо... «Это давно забытое понятие, – объяснил Лис. – Оно означает: создавать узы. – Узы? – Вот именно, – сказал Лис...» «ох, Питюнчик! если б мы были одни...» – подумал Паша, большим пальцем поглаживая округлое Петькино плечо... «если б мы были одни, я бы всё, всё для него сделал!» – подумал Петька, заглядывая Паше в глаза... он, Петька, совершенно искренне сказал «мне тоже», и в этом его полувздохе-ответе не было ни сексуального вожделения, обломавшегося о неподходящие для реализации условия, ни тем более похоти, – подставить Паше свою попу было для него, для Петьки, единственным способом выразить Паше свою пацанячую признательность, и Петька, поняв, что у него это не получится, почувствовал искреннее сожаление, что теперь он никак не сможет сделать для Паши что-нибудь «очень приятное»...
- А почему ты назвал меня настоящим спартанцем? – прижимаясь плечом к плечу Паши, Петька вновь заглянул Паше в глаза.
- Не знаю, – Паша, глядя на Петьку, вновь улыбнулся. – А тебе что – не понравилось?
- Понравилось, – отозвался Петька и, подумав немного, улыбнулся тоже: – Мне всё нравится, что ты делаешь и что говоришь... знаешь, что я хочу?
- Что?» – отозвался Паша.
- Наклонись... я на ухо скажу..., – Петька потянулся губами к Пашиному уху и, когда Паша вновь послушно наклонил голову, прошептал: – Я хочу... хочу, чтоб ты знал: ты мне очень нравишься... понял?
- Понял, Питюн. Ты мне тоже... тоже очень нравишься... понял? – Паша легонько сжал ладонью Петькино плечо, и Петька, не отвечая, молча кивнул.
Какое-то время они оба молчали. Петька покосился на правую Пашину ногу и, не заметив никакой выпуклости, вновь потянулся к Пашиному уху.
- У тебя уже не стоит? – прошептал Петька, обдавая Пашино ухо горячим дыханием.
Колеса стучали, и можно было бы просто тихо переговариваться – всё равно их никто бы не услышал, но шептание на ухо друг другу как бы подчеркивало их обособленность ото всего и от всех, тем самым подчеркивая их близость. И потому, прошептав на ухо Паше свой вопрос, Петька тут же, чуть отклоняя голову, подставил ухо своё – для Пашиного ответа.
- Нет, – отозвался Паша, близко-близко приблизив губы к Петькиному уху... и, помолчав – подумав о Санином вожделении, шепотом добавил: – Мне и так хорошо... понял?
- Понял. У меня тоже не стоит, но мне тоже... мне, как тебе, хорошо тоже... – проинформировал Пашу Петька. – А знаешь, почему хорошо?
- Почему? – отозвался Паша, с любопытством глядя Петьке в глаза.
- Потому что мы – друзья... настоящие друзья! Правильно? – Петька, глядя Паше в глаза, улыбнулся, и Паша, улыбнувшись тринадцатилетнему Петьке в ответ, молча кивнул.
За распахнутой настежь дверью вновь плыли заливные луга; где-то вдалеке, между пригорками, серебристой лентой блеснула на солнце речка... «Да, правильно, – подумал Петька, – мы же с Мишкой не массажируем друг друга, а всё равно мы друзья... можно, – подумал Петька, – и без этого...» Товарный вагон загрохотал по мосту, и оба они, Петька и Паша, одновременно посмотрели вниз – на сверкающую в лучах солнца речку... какие-то пацаны – Петькины ровесники – стояли внизу с удочками, задрав вверх головы, – пацаны смотрели на пролетающий мимо военный поезд, и Петька, не утерпев, помахал им рукой... Конечно, – подумал Паша, – друзья могут и не трахаться... есть много всяких дел, которые объединяют мальчишек или парней, и у них, у этих мальчишек или парней, даже мысли не возникает заключить друг друга в объятия, – они, эти парни или мальчишки, без всяких объятий искренне думают, что они друзья, и это тоже, наверное, правильно – не всем дано из-под толщи веков услышать волшебные песни Древней Эллады... и всё-таки... всё-таки юная дружба в её изначальном – античном – смысле неотделима от Эроса, – настоящая дружба мальчишек всегда наполнена страстью и нежностью, и только очень глупые люди могут думать, что страсть и нежность между мальчишками – это свидетельство их извращенности... Чушь! Именно нежность – ключевое понятие подлинной дружбы. Да, можно с успехом трахаться, особо не вдумываясь в глубинную – античную – суть слова «дружба»... кто говорит, что нельзя? Можно трахаться и получать сексуальное удовольствие-удовлетворение, не испытывая друг к другу чувства нежности... и многие мальчишки, поочередно натягивая один одного в горячие, туго обжимающие юные норки, удовлетворяют таким образом свою пробуждающуюся чувственность, но если их страсть лишена нежности, а их желания сиюминутны, они, эти парни или мальчишки, еще не друзья – они сексуальные партнеры, и хотя в этом тоже нет ничего зазорного, но это – еще не дружба... дружба, – подумал Паша, – это нежность, и еще... еще – безграничное доверие... еще, – подумал Паша, обнимая сидящего рядом Петьку за плечо, – это ответственность перед тем, кого ты назвал другом... да, именно так! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Пшеничные поля ни о чём мне не говорят. Но у тебя золотые волосы. Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру... я полюблю... именно так!
Неожиданно показался дом, утопающий в зелени, рядом с ним еще один дом... промелькнула тётка в цветастом халате, стоящая раком, – тётка то ли что-то выкапывала, то ли пропалывала... дома быстро превратились в улицу, и паровоз, раз за разом издав два протяжных гудка, неожиданно стал притормаживать... Паша, приподнявшись, выглянул из вагона – посмотрел вперёд.
- Так... кажется, будем останавливаться... да, Питюн? – Паша, посмотрев на Петьку, ладонью взъерошил ему на голове светлые волосы. – Толик! Открой другую дверь! Если остановимся, будем Питюнчика ссаживать..., – чуть повысив голос, командным тоном проговорил «старший сержант» Паша, и Петька услышал за спиной глухой стук – «младший солдат» Толик спрыгнул с помоста на пол вагона.
- Так, Питюнчик... сначала – деньги... – Паша, садясь на место – на длинный «военный ящик», достал из кармана кожаный кошелёк. – Сколько мы ехали от твоей станции? Часа три? Вот... – Паша протянул Петьке несколько купюр. – Купишь билет на электричку... или – идут проходящие поезда... но билет на поезд тебе могут не продать – значит, попросишь проводников... вот – еще бери... на всякий случай, – Паша протянул Петьке еще несколько купюр. – Всё, денег до дома теперь тебе хватит... – Паша, убирая кошелёк в карман, посмотрел Петьке в глаза. – Вот, Питюнчик, и всё... дай мне ухо! – неожиданно проговорил Паша, и когда Петька тут же с готовностью подставил своё ухо, «старший солдат» Паша, оглянувшись назад – на солдата Толика, открывающего противоположную дверь, тихо-тихо прошептал, почти касаясь Петькиного уха губами – щекоча Петькино ухо своим тёплым дыханием: – Еще раз у нас не получилось, но я хочу... я хочу, чтоб ты знал: я очень, очень хотел... это первое. И второе: ты, Питюн, классный парень... и даже не просто классный, а ты – супер! И знаешь почему?
- Почему? – прошептал Петька, не отстраняя от Пашиных губ своё ухо.
- Потому что ты – настоящий спартанец! Понял?
Петька кивнул. Дверь за спиной у Петьки с грохотом отъехала в сторону, и тут же послышались один за другим глухие стуки о пол – солдаты Саня и Рома с помоста спрыгнули тоже. Петька, держа в кулаке деньги, смотрел на Пашу. Поезд, скрежеща колесами, дёрнулся и – стал. Паша выглянул из вагона – далеко впереди была станция, и значит – нужно было высаживать Петьку в ту дверь, которую предусмотрительно открыл солдат Толик.
- Давай, Толян... спрыгни вниз – Питюна амортизируешь, – распорядился «старший солдат» Паша.
Толик, пружинисто оттолкнувшись от пола, выпрыгнул из вагона на землю. И в ту же секунду, сотрясая воздух, за спиной у Толика замелькали черные бочки – по соседнему пути, пролетая мимо, загрохотал встречный бочкарь, – Толик, задравший вверх голову, оказался в узком проходе между составами.
- Поосторожней на путях! Понял?! – прокричал Паша, чуть наклоняясь к Петькиному уху.
Петька, торопливо пряча деньги в карман шорт, закивал головой.
- Ну, всё, Питюнчик! Давай пять! – Паша протянул Петьке руку и, когда Петька протянул ему руку свою, крепко – по-мужски – сжал Петькину ладонь.
- Давай, Питюнчик..., – протянул Петьке руку «средний солдат» Рома.
И «старший солдат» Саня тоже пожал Петькину руку... все его провожали! Чуть растерявшийся от столь быстрой смены событий, Петька вновь посмотрел на Пашу, – взгляд у Петьки был растерянный, но «военный поезд» неожиданно дёрнулся – по составу волной прокатился грохот, и Паша, легонько хлопнув Петьку ладонью по круглой упругой попке, властно прокричал:
- Прыгай!
В полутора метрах от Петьки черной стеной грохотали проносящиеся бочки... земля дрожала, воздух от грохота сотрясался – Петьке на миг сделалось страшно...
- Прыгай, не бойся! – прокричал Паша.
Стоящий внизу Толик протянул вверх руки – приготовился Петьку «амортизировать»... «военный поезд» вновь содрогнулся – дернулся, и Петька, присев, прыгнул вниз – в объятия Толика, – у похожего на старшеклассника Толика руки оказались неожиданно сильными – он подхватил Петьку на лету и, пока опускал его на землю – пока «амортизировал», успел прижать губы к Петькиной щеке прижать самого Петьку к себе и, одной рукой прижимая Петьку к груди, ладонью другой руки легонько сжать тугую Петькину булочку... всё это произошло буквально в две-три секунды и получилось как бы само собой, – едва Петька коснулся ногами земли, последняя бочка прогрохотала за спиной Толика, и тут же, в третий раз содрогнувшись, «военный поезд» медленно тронулся с места; «младший солдат» Толик, отстранив Петьку от себя, указательным пальцем коснулся кончика Петькиного носа:
- Удачи, Питюнчик! – и, подмигнув Петьке, метнулся к медленно уплывающему вагону, – подпрыгнув, «младший солдат» Толик одной рукой ухватившись за скобу, рывком подтянулся и, второй рукой вцепившись в протянутую руку «старшего солдата» Паши, исчез в вагоне... и тут же из вагона выглянул сам Паша, – подняв руку, Паша замахал Петьке, прощаясь... вагон удалялся, и – торопливо вскинув руку, Петька быстро-быстро замахал в ответ...
Стоя между сверкающими на солнце рельсами, Петька махал рукой до тех пор, пока «военный вагон», уносящий его друзей, окончательно не исчез из вида... и только когда махать стало уже совершенно некому, тринадцатилетний Петька опустил руку, – всё... «военный поезд» унёс и Рому, и Саню, и Толика... и – «старшего солдата» Пашу, в которого он, Петька, за те несколько часов, что они провели вместе, успел немножко влюбиться... а ещё – поезд унёс длинный «военный ящик», на котором они – он и Паша – сидели плечом к плечу, подставив лица упругому ветру... и ещё – «военную тушенку», которая Петьке необыкновенно понравилась, и «военный чай» – самый вкусный чай в мире... всё это исчезло – растворилось вдали, словно ничего этого не было... – Петька, опустив руку, огляделся; здание вокзала было в стороне, и Петька, осторожно переступая через сверкающие на солнце рельсы, направился в сторону вокзала...
Людей на перроне было немного. Петька купил мороженое – пломбир в шоколаде с орехами и, став в тень, стал думать, что делать дальше. Конечно, если б сейчас с ним был Мишка, было б куда интересней – с Мишкой они не разлей вода... хотя, если честно, в «военном вагоне» Петька совсем не хотел, чтоб Мишка был рядом, – будь Мишка рядом, вряд ли он, Петька, подружился бы с Пашей... да, точно не подружился бы. И уж совершенно точно не было бы всего того, что было на помосте, – не такой он, Петька, дурак, чтобы трахаться с парнями при свидетелях... а вообще... вообще – классно всё получилось! – подумал Петька, облизывая холодный столбик пломбира... конечно, было больно, когда они всовывали в попу – когда делали в попе «массаж»... зато потом... неожиданно Петька подумал, что пломбир по форме напоминает Пашин член, и – округлив рот, Петька заскользил во рту холодным столбиком взад-вперёд, сравнивая ощущения... естественно, мороженое было холодным, а член у Паши был очень горячим, и еще – член всё время во рту залупался, и Петька чувствовал это языком, но в целом... в целом – было очень похоже, и Петька, обжимая пломбир губами – скользя холодным столбиком мороженого взад-вперёд, невольно улыбнулся... жаль, конечно, что Саня, Рома и Толик не спали, – если б они спали, он, Петька, обязательно пососал бы еще – сделал бы Паше «оральный массаж»... а еще лучше было б, если б они – он и Паша – ехали вообще вдвоём... конечно, – подумал Петька, – в попу больно, но попробовать с Пашей еще раз было б можно... и даже не просто можно, а очень-очень можно – ради Паши он, Петька, боль в попе перетерпел бы... и потом: возможно, что по второму заходу всё это было бы уже не так больно... главное, – подумал Петька, облизывая мороженое, – это то, что о том, что было с ним, с Петькой, в «военном вагоне», никто ничего никогда не узнает... да, никто никогда ничего не узнает, и это – самое главное! А «хорошо» это или «плохо», Петька не думал вообще – не утруждал себя глупыми мыслями... с Пашей – всё хорошо! Ну, и с Толиком... – подумал Петька; «младший солдат» Толик Петьке тоже очень понравился: во-первых, Толик у него, у Петьки, сосал – делал Петьке «оральный массаж», а во-вторых... во-вторых – было очень приятно, когда он, Петька, «массажировал» Толику попу... да, самому массажировать попу – было вообще обалденно... кайф! А если так, то нечего воздух сотрясать – мозги себе пудрить, «хорошо» это или «плохо»... хорошо!
«Арестовали» Петьку в здании вокзала, где он, задрав голову – шевеля губами, изучал расписание движения проходящих поездов. Подошедший милиционер спросил у Петьки, куда и с кем он едет, и Петька, повернувшись к милиционеру – толстому и потому совершенно не страшному дядьке, чистосердечно признался, что едет он один – сам по себе, и тут же назвал свой город, добавив, что именно этот город он ищет в расписании и что города этого в расписании почему-то нет. Милиционер, услышав название города, зачем-то взял Петьку за руку – и только после этого спросил, как Петьку зовут, и Петька, немного удивляясь вопросу милиционера, опять чистосердечно признался – сказал, что зовут его Петей.
- А фамилия твоя... – и тут милиционер назвал Петькину фамилию. – Правильно? – спросил милиционер, строго глядя Петьке в глаза.
- Правильно..., – у Петьки от удивления глаза полезли на лоб... конечно, обстановка в стране опасная – всюду шныряют мутные личности, и потому милиционер имел полное право поинтересоваться, куда и с кем он, Петька, едет... милиционер мог спросить у Петьки имя, чтоб убедиться, что Петька – личность не мутная... но предположить, что милиционер знает его, Петькину, фамилию... это для Петьки было полной неожиданностью, – глаза Петькины сами собой полезли на лоб...
- Пойдём, – сказал милиционер.
- Куда? – спросил Петька.
Милиционер знал его фамилию, и потому Петька смотрел на милиционера с некоторым испугом.
- Звонить, – ответил милиционер, легонько дёргая Петьку за руку.
- Я не хочу... я уже звонил..., – соврал Петька, не понимая, почему они должны звонить вместе.
- Куда звонил? – спросил милиционер.
- Туда..., – отозвался Петька.
- И что ты говорил? – спросил милиционер.
- Ничего..., – ответил Петька, не понимая, почему он должен был что-то говорить.
- Ага, – милиционер улыбнулся. – А тебе что сказали?
- Откуда? – спросил Петька, и глаза его, устремлённые на милиционера, стали чуть круглее.
- Оттуда. Что тебе сказали? – милиционер, держа Петьку за руку, повторил свой вопрос.
- Ничего не сказали... – Петькины глаза, и без того округлённые, стали еще круглее. – А что мне должны были оттуда сказать?
- Ну, я не знаю... – милиционер пожал плечами. – Ты же звонил... и тебе, когда ты звонил, ничего не сказали, да? Теперь я позвоню, а ты послушаешь... пойдём!
- Что я послушаю? – проговорил Петька, чуть запинаясь.
- Как что? Послушаешь, как я буду звонить, – толстый милиционер, глядя Петьке в глаза, улыбнулся. – Тебе разве неинтересно?
Петька, глядя на милиционера, отрицательно затряс головой, – ему, Петьке, было совершенно неинтересно слушать, как этот толстый милиционер будет звонить... может, – подумал Петька, – он вовсе не милиционер?
- А вы... вы без меня позвонить не можете? А я вас здесь подожду... честное слово! – проговорил Петька, невольно оглядываясь по сторонам.
В зале ожидания были люди, и Петька подумал, что он... что он, Петька, закричит – в случае чего... закричит и начнёт вырываться... Что туалет на улице, это Петька видел, когда шел к зданию вокзала, но милиционер, легонько дёрнув Петьку за руку, подтолкнул его не к выходу из здания – не на улицу, а к двери, на которой Петька прочитал слово «милиция», и – невольно подчиняясь, Петька пошел следом за толстым милиционером. В небольшой комнате, куда они вошли, стоял стол и три стула – больше в комнате ничего не было. На столе лежали какие-то бумаги, стоял телефон – самый обычный, и еще стоял один телефон – особый, как тут же подумал Петька.
- Вот, Петя... сейчас будем звонить – решать, что с тобой делать... – толстый милиционер снял фуражку и, сев за стол, показал на стул Петьке. – Садись, Петя...
Только теперь Петька сообразил, что «звонить» – это звонить, а вовсе не отливать, то есть не писать... блин! в школе и во дворе все пацаны говорили «позвонить», и было понятно, что это такое, а здесь...
- Ты из дома зачем убежал? – спросил милиционер, снимая трубку.
- А вы откуда знаете? – Петька осторожно присел на край стула.
Толстый милиционер снова был совсем не страшный, и возникшее было сомнение, что никакой это не милиционер, а маскирующийся под милиционера бандит, сменилось у Петьки присущим ему, Петьке, любопытством.
- Я? Я всё знаю... – милиционер усмехнулся.
Он хотел добавить что-то еще, но в это время на специальном телефоне замигала зелёная лампочка, и милиционер, глядя на Петьку, стал разговаривать по телефону... Звонил милиционер трижды и проговорил в общей сложности минут сорок. При этом от Петьки потребовалась дополнительная информация, и Петька эту информацию предоставил, а именно: сообщил год своего рождения, домашний адрес, а также номер школы и класс... и всё это милиционер передал куда-то по телефону. Когда разговоры по телефону были закончены, милиционер, посмотрев на часы, сообщил Петьке, что через сорок шесть минут будет проходящий поезд, что поезд будет стоять три минуты, что он передаст Петьку другому милиционеру, который будет в поезде, а тот, в свою очередь, передаст Петьку милиционеру, который будет его, Петьку, ждать в Петькином городе.
- Ни фига себе... – подумал Петька, выслушав отчет милиционера...
Оставшееся до прихода поезда время Петька и толстый милиционер гуляли по перрону. Милиционеру было жарко, и он то и дело снимал фуражку и вытирал носовым платком лоб и лысину. И, конечно, они разговаривали. Петька сообщил милиционеру, что в том городе, где он живёт, у них частный дом, что в доме четыре комнаты и что одна комната – это его, Петькина, комната... ещё сказал, что за домом есть сад, но деревья в саду все старые... сказал, что компьютера у него, у Петьки, нет и что мобильного телефона у него тоже нет, а у некоторых пацанов из их класса «мобилы» уже есть... и еще сказал, что у него, у Петьки, мачеха – тётя Лида, и что она – тётя Лида – хорошая, но только никогда его, Петьку, не защищает... А милиционер Петьке сообщил, что у него, у милиционера, есть сын, которого зовут Гришка, и что этот Гришка на год старше Петьки... Они неторопливо расхаживали по перрону, и милиционер уже не держал Петьку за руку, – невольно подражая толстому милиционеру, Петька ходил рядом с милиционером по перрону тоже медленно, даже важно, сцепив за спиной кисти рук; они оба ждали попутного поезда...
Дальше всё было так, как предсказал толстый милиционер. Дорога до дома заняла три часа – Петька ехал в отдельном купе под замком, смотрел в окно на мелькающие столбы и думал о «старшем солдате» Паше... и, думая о «старшем солдате» Паше, Петька пытался представить, что было бы, если б солдаты Саня, Рома и Толик спали, – Петька воображал, что бы они делали, окажись они вдвоём, и от этих приятных мыслей у него несколько раз приподнимались шорты – делался твёрдым «массажный прибор»... и еще – Петька думал о Мишке, точнее, о том, что Мишке рассказать будет можно, а о чём ему, Мишке, рассказывать нельзя, и получалось, что в рассказе своём Петьке придется пропускать всё самое главное и самое интересное... На перроне Петьку встретил милиционер уже «свой», и они, сев на «уазик», первым делом поехали в отделение милиции, где Петьку допросила тётенька, которая была тоже в милицейской форме, и Петька ей «чистосердечно признался», что, во-первых, он, Петька, из дома не убегал, а «соскучился по бабуле» и потому решил бабулю проведать, – о том, что его накануне пороли «за секс», Петька решил умолчать... во-вторых, милицейской тётеньке Петька сказал, что деньги на билет в одну сторону у него были свои, собранные «из всякой экономии», – о том, что деньги ему занял Мишка, Петька решил не говорить... в-третьих, тётенька в форме милиционера от него, от Мишки, узнала, что бабули дома не оказалось и что назад его согласилась бесплатно подвезти тётенька-проводница пассажирского поезда, – о том, что он, Петька, ехал на «военном поезде», Петька решил не рассказывать... ну, а что было дальше, милицейская тётенька знала сама. «Допросом» Петька остался доволен – во-первых, его никто не пытал, и во-вторых – он, Петька, никого не выдал: ни Мишку, который занял ему деньги, ни своих друзей-солдат, и особенно «старшего солдата» Пашу, с которым он так замечательно провёл в «военном вагоне» время... А дальше тётенька-милиционер попросила милиционера Серёжу отвезти Петьку домой – и Петька на милицейском «уазике» отправился домой... Когда проезжали мимо Мишкиного дома, Петька спросил у милиционера Серёжи, нельзя ли включить сирену, чтобы проверить её работоспособность, на что милиционер Серёжа, рассмеявшись, ответил, что сирену сейчас будет изображать сам Петька, и – Петька с этой немного тревожной мыслью подъехал на милицейском «уазике» к дому. Акт мести был окончен...
Отец был дома. Милиционер Серёжа, весело сказав, что «беглец доставлен», попросил отца зайти до конца недели в милицию – как понял Петька, к милицейской тётеньке. Отец сказал, что зайдёт, и милиционер Серёжа, сорвав вишню – бросив её в рот, направился к выходу, – Петька с тоской посмотрел милиционеру Серёже вслед... Опыт Петьке подсказывал, что сейчас должна быть тематическая порка – «за побег»; впрочем, порки все были тематическими: «за учёбу», «за алюминий», «за секс»... и вот теперь – «за побег». И тут... тут с Петькой словно что-то случилось – Петька, посмотрев отцу в глаза, неожиданно твёрдо проговорил:
- Если будешь меня бить, убегу снова.
Сказал – и сам не поверил, что он так сказал, – вырвалось это у Петьки совершенно неожиданно и потому получилось более чем искренне, а значит – прозвучало веско и убедительно... так убедительно, что Петька тут же сам поверил в свои слова, – глядя на отца исподлобья, он повторил:
- Убегу... – и, помолчав секунду, обосновал: – Нечего меня пороть – я не маленький!
И – порка не состоялась... то ли отец Петьке действительно поверил в Петькину угрозу, то ли в последнее время ему уже всё труднее было удерживать во время порки вырывающегося Петьку – бог весть! А только тётке Полине, чутко прислушивавшейся из-за забора, ничего не обломилось... Петька коротко рассказал отцу, как он переночевал у бабули, не забыв упомянуть, что он полил грядки с огурцами, а во всём остальном информация для отца ничем не отличалась от той дезинформации, которую Петька выдал милицейской тётеньке... и – жизнь у Петьки покатила дальше.

Через неделю уехала Лерка, и Петька в последний день снизошел до разговора с ней. Впрочем, разговор был своеобразный. Лерка, например, хотела Петьке рассказать, как она была на концерте популярного попсового певца, удочеренного некогда популярной певицей, но Петька слушать не стал, пренебрежительно скривив губы:
- Фи!
А когда Лерка сказала, что он, Петька, с тётей Лидой и папой может тоже приехать к ним в Москву – в гости, Петька искренне удивился:
- Что я там не видел?
- Как – что? – не менее искренне удивилась Лерка Петькиной дремучести. – Это же Москва... все хотят побывать в Москве!
- Я – не все! – хмыкнул Петька... снизойдя до разговора с «набитой дурой», Петька всячески подчеркивал своё если не превосходство над «дурой», то, во всяком случае, своё непоколебимое право иметь собственные суждения, и – нужно отдать Петьке должное – у него это получалось неплохо, – Лерке так и не удалось покичиться, что она приехала из Москвы, в которой «все хотят побывать».
Еще через два дня у тётки Полины оказалась забитой ржавыми гвоздями дверь в туалет, и пришедшая с рынка тётка Полина вынуждена была опорожнять мочевой пузырь под кустом смородины... и хотя подозрение опять падало на Петьку, пришедший вечером с рыбалки Петька сделал удивлённые глаза:
- А я здесь при чём?
И действительно, на рыбалку Петька с Мишкой ушли утром, когда тётка Полина была еще дома, а пришли – каждый со своей рыбой – вечером... ну, и при чём здесь они, если они весь день удили рыбу? Тем более что богомольная Дроздиха настучать ни на Петьку, ни на Мишку ничего не могла – она целый день ошивалась на церковном дворе в ожидании дешевых арбузов, которые должны были привезти не без содействия коммерсанта-батюшки для наиболее активных прихожан; стукачка Дроздиха была как раз из числа этих самых наиболее активных...
А ещё через два дня... еще через два дня, закрывшись в кабинке летнего душа, Петька и Мишка, оба голые, оба мокрые, прервав купание, «массировали» наперегонки свои членики, и Петька, сноровисто работая рукой, то и дело смотрел на Мишкин членик, думая: как бы сделать так, чтоб Мишка тоже стал «настоящим спартанцем»... Петька и Мишка были друзьями – настоящими друзьями, а настоящая дружба немыслима без эротики... хотя, нет, – бывает, конечно, у мальчишек дружба и без эротики, но тогда возникает вопрос другой – что вообще понимать под словом «дружба»... Про траханье в «военном вагоне» Петька Мишке не обмолвился ни словом – не рассказал ничего; про всё рассказал: про тушенку, которой его угощали, про «военный чай» из солдатской кружки... рассказал, что спал на специальном помосте, который был вместо кроватей... что солдат в вагоне было четверо и что ему, Петьке, особо понравился «старший солдат» Паша, потому что он был сильным и добрым и с ним, с Петькой, разговаривал на равных – про всё про это Петька рассказал подробно и красочно... а как его сначала по очереди все четверо солдат натянули в попу, и как потом он отсосал у солдата Паши, и как потом он сам натянул в попу голубого солдата Толика, и как на следующее утро они, то есть он и Паша, лапали друг у друга члены – про всё про это Петька не обмолвился ни словом. Конечно, Мишка был лучшим другом, и у них друг от друга никаких секретов никогда не было – они всё всегда делали вместе... и тем не менее – о том, как он, Петька, трахался с солдатами, он решил Мишке не рассказывать; ну то есть, пока не рассказывать, а там – видно будет... И вот – стоя друг против друга в кабинке летнего душа, они наперегонки дрочили каждый свой членик, и Петька, работая рукой, то и дело смотрел на руку Мишкину – Петька думал о том, что у Мишкин член намного меньше, чем у солдата Паши, и если... если, к примеру, Мишка засунет свой член ему, Петьке, в попу, то, наверное, это будет совсем не больно... и Мишке тоже не должно быть больно, если, к примеру, в Мишкину попу засунет свой член он, Петька... мысли эти лезли в голову сами собой, и Петька, двигая полусогнутой в локте рукой, думал, как сказать Мишке, что есть... есть совсем другие способы, и что эти «другие способы» во сто крат интереснее, чем то, что они делали сейчас... Конечно, Мишка может сказать, что он не «голубой», и даже... даже может обозвать «голубым» его, Петьку, если Петька скажет открыто про «другие способы», – вот в чём проблема! Хотя... – подумал Петька, – люди слишком много внимания уделяют словам-названиям – «голубой», «неголубой»... некоторые слова пугают или смущают людей, но разве это правильно – разве слова-названия важнее сути? Важно, какой ты человек... вот что действительно важно! Например, Паша сказал про Толика, что Толик – голубой... ну, и что? Разве улыбчивый, похожий на старшеклассника Толик стал для него, для Петьки, хуже после слов Паши? Нет, не стал. А если бы голубым оказался сам Паша, – разве «настоящий спартанец» Петька к «старшему солдату» Паше изменил бы своё отношение? Нет, не изменил бы... ни за что не изменил бы! И вообще... может, – подумал Петька, глядя на снующий Мишкин кулак, – нужно начать с того, что предложить Мишке «помассировать» друг у друга?

Pavel Beloglinsky: НАСТОЯЩИЙ СПАРТАНЕЦ. – Final edition, 2005-08-01