Ага, я – та самая Ленка. Какая "та самая"? Ну та, про которую Борька мемуары вдруг начал. И сам дурак, и мемуары дурацкие. Он ведь про что пишет, а про что молчит, вот и выхожу я полной дурой, если его почитать.
Так лучше я сама расскажу, как оно по правде было. Тем более, мы уже вроде как с вами по его рассказу знакомы, значит, не так стыдно писать будет.

До сих пор я наше первое воскресенье помню. Поиздевался надо мной Борька – будь здоров! Кончилось тогда мое детство золотое навсегда. Или наоборот – началось?
Что-то я еще и не начала, а сразу запуталась... Лучше просто расскажу, что было, а вы уж сами разбирайтесь. Только думаю, вряд ли все это на самом деле в один день стряслось. Наверно, у меня так в башке смешалось чуть ли не все, что в первый отъезд родителей происходило. Но как помню, так и расскажу.

Значит, я тогда схлопотала трояк, так что пришлось все выходные голышом ходить: Борька наказал. Только про субботу он все сам написал. А я тогда сразу с воскресенья и начну.
Началось оно шикарно: проснулась я оттого, что меня Борька гладил, и все утро я, прямо как принцесса, у него на руках раскатывала. В туалет, потом в ванную, потом на письменный стол, на одеяло с клеенкой.

Там, правда, стало похуже. Нет, пока тебя детским кремом мажут – это только приятно. А вот когда ты от шлепков и от щекотки по всему столу на спине елозишь с визгами, а Борька нагло лапает за все, что откроешь на секундочку случайно, и ни сесть тебе, ни хоть на живот перевернуться – это... хотя вру, и это тоже приятно. Да и не так стыдно уже было: я привыкать к Борьке начала, как будто к старшему братику.
Но тут вот беда и случилась. Вся моя жизнь, можно сказать, под раскат пошла.

Выплясываю я по столу, айкаю, пищу, ойкаю, ржу как кобыла – все радости сразу. Занята до чертиков: пытаюсь от борькиных лап свое добро спасти. А у него будто десять рук – везде успевает. И со мной так неторопливо беседует:
- Вот мы когда в "дочки-матери" доиграем, сделаешь утреннюю зарядку. А потом позавтракаем, в комнатах пол пропылесосишь, и сядешь за уроки.

Пропылесосишь – это потому, что у нас ковры на полу везде. Я сразу как живьем увидала: сидит Борька посреди комнаты на стуле, я зарядку делаю - вокруг него на корточках круги наматываю с руками за головой, а он мне: "быстрей, быстрей! Колени шире! Еще два круга!". На этом же столе "мостики" с "березками" делаю, а этот гад на меня любуется. Потом с пылесосом раком вышиваю, Борька, ясно, сидит и смотрит. И каждые пять минут подзывает: то меня подрочит, то потискает, а то отлупит за то, что где-то мусор пропустила...

Ну, думаю, девки, это он оближется. Совсем охамел! Что я ему – игрушка? Или Золушка?
- Не буду! – ору.
Завопила, а сама испугалась: возьмет он меня сейчас, и выдерет, как сидорову козу! Да еще свяжет, небось, как вчера – для удобной шлепки. У меня прямо заранее задница зачесалась.
А Борька страшенно удивился. Даже щекотать перестал на минутку. И спокойно так спрашивает:
- Почему вдруг не будешь?
Надо, думаю, срочно придумать – почему. Пока Борька добрый. И тут я возьми и ляпни:
- Потому... А потому, что я еще маленькая!
- Совсем, значит, маленькая? – сочувственно кивает Борька. И странно так улыбается.
- Совсем! – отвечаю. Не утерпела, язык показала: - Ты ведь так и говорил.

Ох, не надо было мне такое вякать! Сама во всем виновата. Язык мой – враг мой. Хотя когда мы через много лет вспоминали, Борька раскололся, что они с Мишкой уже и так решили себя вести, будто я – дочка Борькина, и все заранее придумали, а я ему только помогла. Все равно дура!
Дал мне мучитель этот еще поплясать на столе немножко, подумал о чем-то, меня на плечи положил, как воротник, руки-ноги мои у себя подмышками зажал – не удерешь. Он меня, кстати, часто так таскал. Когда хотел, чтоб и руки у него были свободны, и я не смылась.
Откопал в шкафу бельевую веревку. Со стола клеенку стащил, положил меня на одеяло, между ног мне полотенце пристроил, чтоб я кремом пододеяльник не мазала. А мне страшно: кто его знает, что он выдумал.
- Как это что? – удивляется Борька. – Маленьких деток всегда пеленают. А накажу я тебя не сейчас. Только не думай, что все обойдется.

Завернул меня в одеяло, а поверх замотал веревкой. Лежу "солдатиком", одна башка из одеяла и торчит.
Сел на кровать, давай меня на руках убаюкивать. А мне вдруг – только не смейтесь! – до того стыдно стало! Все время чувствую, что под одеялом я совсем голая. Удивительно, сколько голышом при Борьке попой крутила, лапал меня он где хотел, кончала на руках у него, а так не стеснялась, как сейчас. Чуть от стыда не заревела. И чувствую, от всех этих мыслей потекла я, девки! Сама не пойму, то ли плакать, то ли радоваться.

Так Борька и пореветь не даст, гад: снизу руку засунул мне в одеяло, и как защекочет ступню! Я даже подергаться от души не могу, одеяло проклятое не пускает. Только башкой трясу и слюнями брызгаю. И от того, что ногу не убрать, в десять раз щекотней кажется. А Борька:
- Вот нашей маленькой весело как! Вот как наша девочка радуется! Как наша малышка это любит...
Самого бы тебя так – я бы посмотрела, как ты это любишь! Хотела ему сказать, но кроме "ха-ха-ой-хи-хи!" только писк какой-то получается.

А Борька включил телевизор, устроился поудобней, мультпанораму смотрит – как раз только началась, а меня на руках укачивает и руку убирать не собирается. Всю передачу я у него проржала, как ненормальная. А завелась – в момент бы кончила, если б этот паразит так меня не замотал, что руки по бокам прижаты и до письки не дотянешься. А между ног полотенце комком – так бы хоть ляжками друг об друга потерла, если хорошо постараться – и так можно кончить. Но не судьба...
Положил меня на кровать наконец.
- Повеселилась, а теперь пора баиньки!
Да что ж он, так меня и будет в одеяле держать? Хорошо еще, сейчас в уборную не хочется. А вдруг приспичит? Хотела Борьке сказать, только рот открыла – он обрадовался так:
- Ага, наша малышка еще поразвлекаться хочет!

И опять меня на ручки, снова руку мне в одеяло... Пока я от смеха икать не начала. В общем, когда он меня вернул на кровать, я больше рот открывать не пыталась.
А Борька из комнаты вышел. Слышу, в коридоре погремел, а потом входная дверь хлопнула и замок защелкал: совсем ушел.
И я наконец-то спокойно поревела. Попробовала из одеяла вылезти – куда там... Как он меня положил, так и осталась. А потом и уснула случайно. Прямо как маленькая в самом деле.

Проснулась я оттого, что Борька меня снова на колени свои уложил. Все еще в одеяле. Да что это такое, до приезда родителей я проваляюсь, как бревно? А в школу тоже так носить меня будет и со мной на руках за партой сидеть? И вот Ирка в три часа придет, как же это? Хотя, если не в одеяле – то с голой попой при Ирке скакать. Эх, жизнь пошла... Но на всякий случай помалкиваю. Только бы не щекотка, остальное кое-как переживу.
А Борька сюсюкает:
- Поспала наша маленькая, вот и хорошо, а теперь кушать пора.
Вытер мне слюни с рожи чем-то влажным, нахально в щеку чмокнул, и в рот что-то сует.

Смотрю – бутылочка детская! С соской! А из нее теплое молоко капает. Это он, значит, в дежурную аптеку ходил за соской и бутылкой (потом оказалось, что этот паразит и в универмаг заглянул по пути – тот ведь на мое горе без выходных работает). Ненавижу! И молоко ненавижу, и Борьку ненавижу, и стыдно мне так – хоть сквозь землю провались! Да что мне, годик – из бутылочки пить? Умру, а не буду!
А Борька:
- И за это потом накажу. А сейчас наша малышка-голышка будет кушать или хихикать? – и руку сует в одеяло.

Как я это услышала – присосалась, за уши не оттащишь! Тяну молоко это проклятущее, будто ничего вкусней на свете нет. А Борька то мне даст пососать, то бутылочку отодвинет, и заявляет:
- Кто плохо кушает – тот хорошо ржет.
Я соску губами ловлю, а он доволен, как слон. Говорит:
- Каждая капля, что останется в бутылочке, это знаешь что? Это минута здорового смеха.
Я с перепугу еще быстрей чмокаю, а Борька потешается...
Выдула я всю бутылку. Вытер мне Борька мордаху, отнес на кухню, я у него на ручках позавтракала. А он как с грудничком со мной развлекается, ложку сует:
- Ту-ту, вот паровозик едет! Открывай быстрей ротик...

Я уже думала, мне в этом одеяле до старости жить. Нет, развязал все-таки. Вовремя: я уже писать хотела здорово, а сказать боялась: если бы я рот открыла и Борька опять за мои лапы принялся, я бы точно напрудила, как грудничок.
Отнес меня в ванную, пока мылил губку и меня из душа поливал – я незаметно пописала. Бывает все-таки в жизни счастье!
А воскресенье только начиналось...
Конечно, меня после мытья ждали дикие пляски на письменном столе. На этот раз хоть недолго.
- Сейчас покажу, что я купил! – похвастался Борька. – Жди меня тут.

Села я на столе. Эх, смыться бы, думаю. Да разве от него удерешь? Только получу лишний раз. Я еще утром заметила, что даже в ванной и туалете он отвернул шпингалеты. Чтоб я, значит, там не закрылась. На улицу, что ли, удрать? Так не с голым задом же! Вещи мои все в шкафу, ключ от шкафа – у Борьки. Да и от входной двери ключ лежит в кармане школьного платья, без ключа у нас дверь и изнутри не откроешь. Да, попала ты, Ленка!

Приволок Борька сумку, давай выкладывать. Пять детских сосок и несколько погремушек. Неужели заставит с ними ходить? Ремень такой, не знаю, как называется – из него еще вроде парашютные стропы делают, и машины буксируют. Целый моток. Ждет меня много радостей, значит. Заранее кисло стало.
А он все достает и достает. Десяток железных пряжек – знаете, есть такие, не с язычком, а с зубьями: поворачиваешь, и она ремень закусывает, не надо в нем дырки крутить.
Потом... Разных размеров резиновые груши. Это же клизмы! Я тут не утерпела:
- Ой, Боречка, ну только вот этого не надо! Ну пожалуйста, я буду слушаться. Только клизмы не надо мне ставить. Я их с детства боюсь.
А Борька ухмыляется:
- Я вообще для другого их купил, но это тоже идея. Будем тебе по вечерам животик чистить. После того, как наша девочка молочка насосется.
Вот паразит!

Он еще много чего накупил. Даже войлок зачем-то. Мне из всего только камера от футбольного мяча понравилась: вроде бы с ней он никакой особой пакости не придумает, и хоть это в задницу мне точно не засунет. Наверно, когда он Ирку тоже разденет, заставит нас в мяч поиграть – чтоб у нее руки заняты были и она закрывалась поменьше.
Представила я, как голая Ирка за мячом прыгает, и вдруг опять потекла. Захотелось посмотреть, как ее Борька отшлепает. И на столе не все мне одной вытанцовывать. А если ее Борька свяжет, то я и сама пощекочу. До посинения защекочу эту дуру...
Только я не учла, что он меня приучил так сидеть, чтоб ему все видно было. Сразу заметил, что писька набухла и щелка блестит. Пальцем провел – весь палец мокрый.
- Что, - говорит, - не терпится покупки попробовать?
Я только рот открыла ответить, он мне туда этот палец сунул:
- Оближи хорошо, а то испачкала папу.

Ишь ты, папаня выискался! Он же меня на год старше всего! Так что он меня, в три месяца заделал, получается?
Облизала, конечно. Ничего, даже вкусно.
- Так, наотдыхалась, давай поработаем теперь. Сейчас будешь папе помогать. Шить умеешь?
- А что надо шить? – спрашиваю.
- Да так, сюрприз для Ирки.
Ага, что-что, а это я с радостью сделаю! Откопал Борька свои старые пижамные штаны, из которых вырос уже. Покрутил, повертел, меня где ни попадя портновским сантиметром перемерил, все позаписывал.
- Ирка, - говорю, - меня выше на пять сантиметров.
Покивал он, давай сантиметр к штанам прикладывать и ручкой на них отмечать.
- Так, - подмигивает, - смотри. Сначала низ штанин отрежешь, как я нарисовал и потом эти разрезы сошьешь. Ну, вроде как чулки будут, а не штанины. Только шей хорошо, чтобы голышка порвать не могла.

Пошла я к себе в комнату, села за мамину машинку. Со стола слезла – и тут до меня дошло, что это я с самого утра впервые своими ногами по полу хожу! Вот жизнь странная...
Сделала я все на совесть: отрезала с запасом, наизнанку вывернула, прострочила, подвернула, еще прострочила, и еще раз. Зубами не оторвешь! Сунула ногу на пробу, а они сантиметров на двадцать короче, чем надо. Борьке показала – говорит, все так и надо. На башку он ей, что ли, оденет? Ладно, увижу еще...
- Так, а теперь вот тут и тут еще сшей хорошенько, чтобы получились от самого верха отдельные штанины. А между ними выйдет тогда вроде мешка – там, где обычно должна быть попа. Вот наверху сейчас как бы одно отделение, а будет три вместо одного. Понимаешь?

Ничего не понимаю. Но ясно, что ничего хорошего Ирку не ждет. Так что я про себя злорадно посмеиваюсь и шью крепко-накрепко.
Потом я пришила куски ремня: если все-таки это штаны, то выходит, что сзади они повыше пятки начинаются, идут вверх и на ширину ладошки где-то пристрочены. А спереди ремни намного короче, начинаются сантиметрах в пятнадцати от низа штанин и подлиннее пришиты. Взял за них Борька, а я за штанины, подергали – крепко. Он меня похвалил и опять дал работу.

Много чего я еще нашила: к передним ремням приделала пряжки, потом возле пояса спереди и сзади пришила к штанам по две пряжки - поперек почему-то, посредине пояса спереди и сзади сделала по завязке. К двум отдельным кусочкам ремня сантиметров по двадцать тоже пристрочила пряжки на каждом конце. Мы эти короткие ремешки обмотали войлоком, чтобы все было мягко, и я простегала. И на длинные лямки такие же войлочные трубки одела с ладонь длиной, и прошила, чтоб они ездить могли по ремням.

Оценил Борька мою кройку и шитье, понравилось ему. Прихлопнул меня по попе, говорит:
- Сейчас пообедаем, потом я сам кое-что смастерю, и можно будет испытать.
Обедала я нормально, безо всяких паровозиков, сама. Дал мне Борька отдохнуть немножко, а сам соску покрутил-повертел, резинку от нее оторвал, а от клизмы отрезал хвостик. Клеем намазал и грушу клизмы посадил на нагубник пластмассовый от соски.
Высох клей, он мне:
- Прыгай на стол, будешь у нас летчиком-испытателем!
Я на часы незаметно покосилась: еще больше часа до Иркиного прихода. Ладно, тогда можно. Это ведь ненадолго... Лезу на письменный стол, а у самой уже соски торчат – сейчас увижу, что Ирку ждет. Эх, попрошу-ка я Борьку, чтоб дал мне подружку дорогую отшлепать по знакомству...

Первым делом он мне руки за спиной сложил и сбинтовал, будто я за локти себя держу (у нас это "школьницей" называлось). Встала я на столе, Борька мое творение держит: одевай. Ага, все-таки это штаны, значит. Только как их оденешь толком? Борька меня придержал, шагнула я в них – а эти модные штанишки кончаются между коленями и писькой. Странный из Борьки модельер!
Поставил меня раком: сиськами на его руке лежу, колени под прямым углом согнуты. Ремни задние через плечи перекинул и к передним их пристегнул. Вроде подтяжек вышло. Взял два коротких ремешка и под горлом спереди и сзади эти подтяжки поперек соединил, сдвинув мягкие трубки на них, чтоб они на плечах у меня были. Теми пряжками, что я поперек нашивала, подтяжки тоже к штанам пристегнул. Колени мне расставил, сунул камеру от мяча в "мешок" между ног и завязками верх штанов завязал, чтоб мяч не вывалился. Надул его и пипку закрутил. Отрезал кусок моей ленты для бантов, в кольцо соски продел. Заставил рот открыть, клизму туда воткнул (она же к соске приклеена) и на затылке ленту завязал, не выплюнешь.

Потом достает свою сумку. Помните, были такие тогда в моде: огромные спортивные бананы. Крепкие были – хоть три мешка картошки в нем таскай. А на змейке два язычка было, с любой стороны открывалась. Вот сует он в этот банан две подушки на дно, сверху меня на спину кладет и застегивает змейку – только напротив лица щель оставил. А я уже вся ручьем теку: воображаю, как Ирка вот-вот на моем месте окажется. Чувствую, взял Борька сумку на плечо. Змейка с другой стороны затрещала, и треплет по хлюпающей письке меня рука хозяйская. Потом рука пропала и вернулась. Пальцы липкие - значит, крем на них набрал. Намазал мне задницу и опять руку вытащил. Слышу, погремушка затарахтела. И вдруг чувствую, заползает мне эта погремушка ручкой в зад! Всю ручку вставил! Поносил меня Борька по комнате. Мне его хорошо видно: когда на плечо сумку взял, щель на змейке ромбом разошлась.
- Удобно? – спрашивает. Кивнула – рот-то занят. Похлопал он меня легонько, по погремушке пальцами побарабанил. А я все Ирку тут представляю. Чувствую, уже подушка подо мной мокрая. Убьет Борька, когда увидит.

И тут вдруг в дверь звонок! Караул! Я только на следующий день и сообразила: пока я в своем одеяльце сопела, этот садюга часы на час назад отвел, а уж потом молоко подогрел и меня стал будить.
Сунул Борька вторую руку, по щеке меня потрепал:
- Я обещал тебя наказать? Про сюрприз для Ирки говорил? Вот ты и будешь сюрпризом для Ирки, раз вести себя не умеешь.
И прямо со мной идет дверь открывать! Я ору: "отпусти сейчас же!". А выходит тихонькое только мычание какое-то "афыфы-ы-фыа!", самой непонятно - соска мешает.
Ирка пришла, и не одна! Вижу, и Мишка со мной здоровается! Видеть-то им ничего не видно, кроме моей башки. Но я же знаю, что лежу голышом: штаны дурацкие не в счет.
А Борькина рука так в сумке и осталась. Беседует он с ними и меня успокаивающе по пузу гладит. Куда там успокоиться, позорище такое! И говорит он страшные вещи:
- Вот доктора пришли, сейчас нас вылечат... Так, доктора – для начала руки мыть.

Поехала я в своем домике в ванну, они руки моют, я реву в три ручья, Борька с ними разговаривает, а сам погремушку то вытащит до половины, то обратно она ползет. Медленно-медленно так, с расстановкой ей меня в задницу трахает. Они все как ни в чем ни бывало себя ведут. Можно подумать, каждый день я в банане борькином живу. В комнату пришли, он сумку на пол поставил. Про мультик какой-то говорят, про погоду, про школу, ржут чего-то. А я реву белугой и клизму свою жую. Жду: вот-вот мной займутся.
Точно. Мишка небрежно так:
- Ну-с, что там с вашей больной?
- Да вот, - сокрушается Борька, - понимаете, дочка у меня – дурочка совсем.

Говорит, а сам меня из сумки вытаскивает! На руках подбросил, щекотнул, пришлепнул, попой вверх развернул и на стол на карачки поставил! Держит под пузом рукой и докторам этим жалуется:
- Вот во-первых, только отвернешься – что попало себе в попку засунет и ползает так. А ведь вроде большая девчонка уже...
Слезы я проморгала и в зеркале на стене себя вижу. Ой, мамочки! Дергается на столе чучело непонятное. Зареванное, лохматое, рожа перекошенная, задница кверху отклячена, руки за спиной, с соской во рту, с погремушкой в попе! На ногах ползунки болтаются, словно бы съехавшие, а выше колен-то я вся голенькая.
Ноги врастопырку из-за мяча, колени не сжать. Вся писька и ляжки от смазки блестят, погремушка трясется-тарахтит, соски заторчали. Всем все видно, как в театре!

Я даже ноги разогнуть не могу: поперечный ремешок сзади в горло начинает упираться. А калачиком свернуться второй ремешок не пускает. Так, ползу по чуть-чуть на Борькиной руке пузом. Не то, чтоб думаю, будто мне уползти дадут (да и как я без рук - без ног со стола слезу?), просто надо же хоть что-то делать! Черепашка какая-то просто! До края стола доползу, Борька мне под попку вторую руку и обратно на старт пересадит...
Как я тогда со стыда не померла – самой удивительно. Поползала я так, Мишка нахально к столу подошел:
- Ну-ка, посмотрим, что с вашим ребенком.
Вытащил погремушку, с разных сторон осмотрел с умным видом, и Борьке:
- Вы позволите?
- Конечно, доктор, конечно.

Снимает меня Мишка со стола, сам в кресло, меня кверху задом себе на колени! Я уже ничего не соображаю, только пищу котенком и своей соской-клизмой чавкаю. А Мишка придвинул настольную лампу, чтоб было виднее, для чего-то мне в нос и в уши заглянул, потом крем себе на руку выдавил, и чувствую вдруг: лезет в зад палец его! Обследовал меня тщательно, на спинку перевернул. Снова пальцем в заднице вертит, только теперь у него и моя истекающая писька как на ладони.
- Да, непонятно. Я думал, что ей что-то в попке мешает, так нет, все там в порядке. Хотя посмотрите-ка, папа, дочка у вас подросла. Вот и волосики даже расти начинают...
Все это так важно, невозмутимо говорит, как настоящий доктор. И волосенки мои редкие на лобке ладонью взъерошил, наглец.
- И что? – удивляется Борька.
- Ну понимаете, девочки в этом возрасте... эээ... Может, ей просто приятно в попу себе разные штуки совать?
И давай меня нагло пальцем в задницу трахать! Раздвигает мне губки второй рукой:
- Вот посмотрите-ка, папа. Конечно, ей это приятно.

Я сама чувствую, что у меня от возбуждения все там трясется. И дырочка наверняка ходуном ходит, и клитор вылез - до колен достанет. Ору чего-то, а чего, сама не знаю. Не то "сволочь, урод!", не то "Мишенька, милый!". Да и какая разница, если все равно только какое-то "мпеэфэ-ыэуэ" из-за соски и выходит.
Вытащил он палец, развернулся к Ирке:
- А вы, коллега, что скажете? Здоровая вроде бы девочка...
Та фыркает, краснеет, бэкает что-то, но я же вижу: нравится ей, что со мной вытворяют. А еще подруга называется!
Заставил ее Мишка к осмотру подключится, соски мне помяла, в пупок ткнула зачем-то, за пузо похватала. И ей палец намазали и заставили мне задницу исследовать. Убила бы их всех! Вот прямо на месте! Только как их убьешь, когда ни рукой, ни ногой не махнуть? И чем убить – погремушкой, что ли?

Забрал меня все-таки Борька снова на стол. Все расстегнул, снял ползунки уродские. Свернулась я клубочком, он меня погладил.
- Это не все, понимаете, доктор, еще она голышом всегда бегает.
Мишка умничает:
- И хорошо, девочкам это для здоровья полезно. Пусть все тело воздухом дышит.
Тут Борька вытащил соску и руки мне развязывает. Ой, мамочки, неужели все кончилось?
Точно. Сел он в свободное кресло, меня между колен к себе спиной, к остальной компании передом поставил. Гладит по спине, я то ли от радости, то ли от всего пережитого поскуливаю, и руками закрываюсь, конечно. А Борька мне не мешает, шепчет на ухо:
- Ну все, уже все, молодчина ты. Теперь Иркина очередь. Справедливо?
Я башкой мотнула: еще бы не справедливо!

Он дальше шепчет:
- Видишь, у нее платье с поясом? Вот когда скажу, пояс развяжешь. А расстегивать не надо ничего. Хорошо? И сразу потом булавки притащишь из своей комнаты, – и вслух продолжает:
- Вот еще, доктора, такое дело, – и на руку мою показывает, которой я свое богатство прикрываю, - Дочка моя, сами видите, все время за письку себя хватает. Даже при посторонних. Может целый день ее на ходу теребить.
- О, вот это уже серьезно! – с умным видом отвечает Мишка, - Верно, коллега?
- А... ага, - кивает Ирка со счастливым видом: интересно ей, какую еще игру со мной придумали.
- Это же страшная болезнь писюнотерус! – Разглагольствует Мишка. – У девочек такое бывает. Верно, доктор?
- Верно! – радостно фыркает Ирка.
- Будем лечить. Вижу, клизмы у вас есть, это хорошо.

Тут я перепугалась, а Борька меня по голове гладит и шепчет:
- Не бойся, я тебя в обиду не дам. А вот подруге твоей хватит одетой скакать. Но ты делай вид, что испугалась.
Мне и вид особенно делать не надо. Давай ныть:
- Ой, не надо клизму, пожалуйста...
- Как это не надо? – разводит руками Мишка. – Ведь только клизмами и лечится. Правда, коллега?
- Правда! – ухмыляется Ирка. – Обязательно надо.
Вот подруга называется!
- Это же смертельная болезнь! Половина девочек от нее помирает. А кто выжил, бегает вот и письку теребит все время.
- Лечить! Страшная болезнь! Нельзя не лечить! – радуется Ирка.
- Верно, коллега, - подтверждает Мишка. – Ужасная болезнь. И заразная до чертиков, правда?
- Ага! – веселится Ирка. Только тут и мне смешно стало. Я уже столько натерпелась, что сейчас сразу просекла, к чему Мишка клонит.

А он дал ей порадоваться и продолжает не спеша, все так же солидно:
- Пацанам, конечно, не страшно. А вот девочки сразу подхватывают. Одно спасенье, если сразу лечение начать. Ой, чуть не забыл: ты нашу больную трогала.
Тут и до этой дурочки дошло. Как ветром ее с дивана сдуло. Но Мишка ее сзади за бока поймал - снизу вверх так руками махнул и ухватил чуть ниже талии под платьем.
Как Ирка верещала! До сих пор вспомнить приятно. Руками машет, лягается, вопит:
- Не надо! Меня не надо!
Тут Борька подскочил и тоже ее за бока схватил, за талию. Давай у Мишки отбирать:
- Отдай девочку, маньяк! Может, она и не заразилась!
А тот к себе тянет:
- Вот обследуем и будет ясно.
Ирка у них в руках в воздухе болтается вверх спиной, тоже что-то орет заунывно...

Тут Борька мне подмигнул. Распустила я пояс – он бантиком был на спине завязан. И за булавками сгоняла. У меня на столике туалетном десяток французских булавок лежал, их Борька и просил. Сгребла, и обратно бегом: интересно же!
Тащат они ее каждый к себе. Один говорит: "пожалей девочку", другой: "вот я и жалею, ее срочно осмотреть надо и лечить". И от этой дерготни руки у них как будто бы случайно съезжают понемножку. Так что Мишка с нее постепенно колготки с трусиками стаскивает, а Борька платье вверх заворачивает. А эта дура молотит руками-ногами, только помогает им себя раздеть.
Скоро Борька все платье Ирке на голову завернул, сквозь него за руки держит. А колготки уже только на щиколотках висят под Мишкиными руками.

Наконец я Ирку голышом увидела! Под платьем у нее ничего не было, лифчики мы тогда не носили еще, а трусы болтались на колготках. До того мне пейзаж понравился, что не выдержала, за дрыгающуюся попу ущипнула. Потом присела и по соску ей нащелкала. Чтоб не радовалась, когда надо мной издеваются.
Борька шепчет:
- Успеешь ее полапать еще сколько хочешь. Сейчас сколи подол над головой как следует.
Ну, мне булавок не жалко! Всем десятком приколола. Потом сама придумала: сгоняла за вторым десятком (у мамы моей запасы как на случай войны были) и рукава еще к платью пристегнула. Тут слышу: "стук, шмяк". Сандалики с нее свалились. Мишка расстегнул, наверно.

Тут Борька ему кивнул, к себе Ирку дернул. У Мишки в руках только колготки остались. Сгреб Борька ее подмышку, сел на диван, ее на колени посадил. Ирка ревет из платья своего, руками там дергает. А Борька ее утешает и гордо так:
- Все-все, я тебя спас. Не будет тебе доктор клизму ставить, мы ему не дадим.
А Ирка утешается не очень, она не каждый день у мальчишки на руках голяком сидит. Тоже мне, барыня! Надо мной ржала, вот побудь теперь в моей шкуре. Видок у нее веселый, конечно. Снизу голенькая, на башке платье мешком. И закрыться нечем: пристегнутые руки внутри платья елозят. Мишка подошел, тоже смотрит.

Жалко, что сиськи все-таки платьем прикрыты. И ноги она то так скрестит, то наоборот. Что между них, не рассмотреть. Но это все Борька быстро исправил.
- Не дадим нашу девочку обследовать, правда? А то страшный доктор начнет сиськи нам лапать... – беседует с ней, а сам спереди платье задрал еще выше и любуется. Давай ей наглаживать и теребить:
- Никому-никому мы такие хорошие сиськи не дадим трогать. Никому наши красивые сосочки не дадим лапать!
Ирка заизвивалась, а Борька тогда просто ее попой на коленях своих оставил, а лопатками на диван опрокинул и руки над головой к нему прижал.
- От всех мы такие симпатичные сисятки спрячем, никому не покажем! – говорит, а сам свободной рукой их мнет нахально с хозяйским видом.
Ирке только и осталось, что ногами махать. Ох, не советовала бы я ей... Теперь все как на витрине стало видно. И борькина рука через секунду там оказалась. А девчонок дрочить он на мне наловчился уже. Чуть ли не сразу там чавкать и хлюпать начало.
А Ирка вместо чтоб радоваться, разоряется:
- Придурок! Отпусти сейчас же!

Тут Борька вроде обиделся.
- Ну вот, я ее от доктора спасаю, а она обзывается. Тогда, профессор, пациентка ваша. Только сначала я ее сам вылечу. От хамства.
Дрочить бросил, попой кверху развернул, разложил у себя на коленях поудобней... Да, меня Борька так сильно ни разу не шлепал! Прямо на попке у нее отпечатки красные от его руки остались. А потом и мне кивнул:
- Научи свою подружку уму-разуму.
Сбылась моя мечта! Вложила я Ирке ума в задние ворота. А Борька ее держит и умничает:
- Приятный звук аплодисментов. Люблю послушать... Ладно, хватит для начала. Ее доктор ждет. Придется отдавать.

Берет ее в подьемный кран – одной рукой между ножек, второй под сиськами. Я уже на своей шкуре знаю, какая это ухватка гнусная. Никак из нее даже со свободными руками не вырвешься. Но кажется все время, будто плевое дело освободиться, вот и дрыгаешься, только мальчишкам еще интересней делаешь.
Поднял и протягивает Мишке, который все это время терпел героически:
- Хорошенько осмотрите, доктор. Кажется, у нее и бешенство еще.
Мишка ее так же у Борьки перехватил. В воздухе потряс, тоже поудивлялся, что вывернуться Ирка не может.

А Борька мне скомандовал на мостик встать. Помялась я, потом покосилась, какого цвета у Ирки задница... Нет, мне такой красоты не надо. Лучше слушаться буду. Полапал немножко, потом перед собой поставил и письку руками заставил раздвинуть. Потрепал меня по голове, говорит Мишке:
- Вот видишь? Доверяю тебе Иркино воспитание. Докажи, что можешь из этой дикарки ручную девчонку сделать. Послушную, как Ленка.
Мишка кивнул важно, сел с Иркой на диван. Давай зачем-то ей тоже палец в зад совать. Сунет, вытащит, шлепнет: "не кусайся!". Опять сунет, опять шлепнет: "не кусай палец, сказал!". У бедной Ирки задница уже как у павиана. Реветь она устала, только гудит из-под платья своего. Да, меня Борька понежнее приручал, не так круто и сразу. Так ей и надо, предательнице!

Проситься начала: "отпусти, от... ой... пусти!". Интересно, что до этого не просилась.
Мишка ей:
- А слушаться будешь?
Молчит. А он дальше в попу ей палец с чмоканьем сует, вынимает и шлепает. Чмок-шлеп, чмок-шлеп...
- Бу...буду, - пробубнила Ирка.
- Ладно, - говорит Борька. Перед собой ее поставил, - ну-ка, раздвинь ноги, хочу как следует посмотреть, что там у тебя выросло. Увидим, как ты слушаешься.
Поняла Ирка наконец, что лучше делать, что сказали. Раздвинула. И пока Мишка лапал, терпела.

Мальчишки переглянулись, Борька кивнул, мол, развязывай, уже можно. Положил ее Мишка на диван, расстегнул пару булавок, руку внутрь сунул. Пошарил там что-то, и потом с Ирки платье стащил. Значит, это он там воротничок и рукава расстегнул.
Она-то губу раскатала, что ей одежду вернут. Но Борька ее вещи к моим положил, в шкаф под замок. Говорит:
- Не люблю, когда девчонка как капуста - в куче тряпок. Маленькая еще наряжаться. Так пока побегаешь. И полезно, и если выпендриваться начнешь – попа твоя всегда под рукой будет. А сейчас иди сюда, я тоже посмотреть хочу толком.
А Ирка вдруг на ковер плюхнулась, руками закрылась:
- Не хочу! Отдайте! Я все маме расскажу!
Борька к Мишке повернулся:
- Эх ты, укротитель...
И Ирке серьезно так:
- Ясно, расскажи. Как ты пришла над голой Ленкой похихикать. И как ей палец в зад совала и за что попало лапала со счастливой рожей - расскажи, не забудь.
Тут она увяла и язык прикусила. А Мишка:
- Ну вот, опозорила меня. Добавки, что ли, захотела? Так жалко тебя, дурочку. Нет, стой, придумал. Борь, как ты там Ленку упаковывал?

И это Борька рассказать успел, значит. Прямо никакой личной жизни!
Замотали они вдвоем Ирку: руки лентой за спиной связали, ремнем коленки к плечам притянули. Ну, про "лягушонка" Борька ведь рассказывал уже. А теперь и я со стороны увидела.
- Так, - говорит Мишка, и сует Ирку в сумку, - возьму-ка я ее к себе домой на воспитание. Предки все равно только последней электричкой с дачи вернутся.
Вот тут она по-настоящему перепугалась. А я только представила, как Мишка в сумке голую Ирку по улице тащит, так у меня прямо промежность свело от возбуждения. О таком я и не мечтала.
Она давай верещать:
- Нет! Я кричать буду!
Мишка спокойно змейку застегивает:
- Кричи. Погромче ори. Ты ведь хочешь, чтоб тебя прохожие посреди улицы достали голышом, да? Дядька какой-нибудь усатый-бородатый тебя вытащит и в таком виде домой к тебе отнесет. Вот он по дороге налапается тебя! Представляешь, через твой двор он тебя несет, все на тебя глазеют... Мальчишки пальцами тыкают. А может, и не к тебе домой утащит, а к себе...

Ох, я уже терпеть не могу! Если бы Борька меня за руку не поймал, я бы сейчас прямо при них дрочить начала.
А Ирка глаза вытаращила и сразу заткнулась. Взял Мишка ее на плечо. По борькиному примеру, с другой стороны змейку приоткрыл и руку туда засунул. Так и пошел с рукой в сумке. Ой, мама, кончить мне надо! А то взорвусь!
Борька дверь за ними закрыл, меня за руки держит, а я приплясываю и ляжки сжимаю. Представляю, как Мишка сейчас по улице идет и на ходу Ирку лапает. И как она в сумке едет, а одежда ее тут лежит.
Пожалел меня Борька все-таки. Отнес в комнату, на кровать положил и стал клитор щекотать. Мама дорогая, как же я кончала!
У меня часто разные дурынды спрашивали, когда я им про наши игры рассказать пробовала: "как ты позволяешь над собой так издеваться?".

Да вот ради этих минуток и позволяю! У вас в жизни никогда таких оргазмов не было и не будет. Одно дело просто с кем-то потрахаться, а другое - когда ты часами с ума сходишь от того, что кончить не можешь никак. Убить всех готова и сама повеситься. А тебя еще поддрачивают и полапывают, чтоб не остывала. Дрожишь вся, течешь в три ручья, мальчишек умоляешь, а им только смешно. Каждый раз надеешься: "вот сейчас кончу!". Только этих гадов не обманешь...
Зато когда разрешат тебе наконец, так это не какой-то там завалящий оргазм, это просто космический взрыв получается! Кончаешь, и кончаешь, и кончаешь, и сама не знаешь, на каком ты свете. Потому что ты это за-ра-бо-та-ла. Ясно вам, дурищи?
Много еще в этот день всего было у нас веселого, только что-то лень мне писать. Да и не знаю, интересно вам читать или нет.

Писать мне дальше или нет - это вам решать. А пока - удачи вам!