Утро. Ирина бодрым упругим шагом идет к своему кабинету. Да, тело после вчерашнего словно помолодело: пропала усталость в глазах, появился озорной блеск, исчезли маленькие морщинки под глазами, которые так досаждали ее каждым утром из зеркала ванной, свежесть и легкость растеклись по всему телу, вдыхая новые силы в упругие, но уже подуставшие мышцы. Тут и шпилька подошла; раньше она предпочитала низкий каблук, теперь только высокая шпилька - помолодевшее тело само диктовало выбор одежды - оно стремилось быть максимум привлекательным.

Но в душе был просто хаос. Что с ней сделали, вернее, это она позволила с собой сделать? Почему это произошло? И почему ей было так хорошо? Ответов не было, были одни эмоции, от которых щеки женщины поминутно заливались стыдливой краской. Как это отражалось внизу - можно и не спрашивать.
Вот уже и дверь в свой кабинет, где вчера,+где вчера она превратилась в похотливую самку, которая выла от блаженства оттого, что ее порола молодая девушка.
Женщина остановилась перед самой дверью, пытаясь настроиться на деловой лад. Не очень получалось - под трусиками все предательски зудело. \"Так, собраться с мыслями и вперед. Нужно как-то объясниться с Викой, все это чудовищное недоразумение. Оооох! Как же я ей в глаза то теперь посмотрю?!\" - сумбурные мысли сменяли одна другую.
Глубоко вздохнув, женщина потянулась к ручке двери - та оказалась не заперта.
- Ах да, - запоздалая мысль втиснулась в шумный ряд вчерашних переживаний, на миг даря способность логически мыслить - я ведь вчера дверь то и не закрывала, выползая полуголой из комнаты.
Мысль поспешила исчезнуть, боясь быть раздавленной массивной лавиной похотливых образов, обрушившейся на женщину, когда она невольно вспомнила, что произошло прошлым вечером перед тем, как она выползла.
Сгорая со стыда и вновь родившегося жгучего желания Ирина вошла внутрь, но так и замерла с разинутым ртом. На ее столе, как ни в чем не бывало, сидела Вика собственной персоной, лениво болтая ножкой и что-то придирчиво рассматривая. На вошедшую она внимание не обратила.

- Хватит там стоять, сука - ползи сюда, - ледяной тон разрезал тишину помещение, а за одно и сердце женщины, застывшей у двери.
Ирина ничего не понимала. Обычно в это время еще никого в офисе не бывало - все приходили только после десяти утра, а не в девять, как трудолюбивая начальница: пресловутая отговорка в виде пробок в этой фирме более чем работала. Тем более она никого не ожидала увидеть у себя в кабинете особенно Вику.
- Что ты там мнешься, блядь? И почему ты, сучка, до сих пор в одежде? Ты еще не заслужила право ее носить в моем присутствии, хотя босоножки можешь оставить - мне они нравятся.
- Ох... - лишь вся воля, собранная в кулак, остановила бессознательный порыв тела подчиниться этому властному голосу.
Больше всего на свете Ирине сейчас хотелось подчиниться, но она не могла. Упрямый трезвый ум однозначно говорил, что с этим пора завязывать, что есть муж, есть дочь, есть семья, иначе, чем это все закончится никому не известно, но женское сердце в тайне от ума сладко мечтало, чтобы все закончилось цепями, ошейником, плеткой и отсутствием одежды, навсегда.

Ирина не подчинилась приказу. Умирая от страха, неведомо откуда появившегося, она шла на негнущихся ногах прямиком на свою вчерашнюю повелительницу. Та смотрела на нее с ухмылкой человека, у которого за спиной прячется мелкая пакость, способная перевернуть любой сложившийся расклад вверх дном. С кошачьей грацией она соскользнула со стола и в два гордых шага очутилась напротив Иры, представ перед смущенной до умопомрачения женщиной во всей красе.
Темный строгий деловой костюм выгодно подчеркивал ее безупречные формы, алебастровую кожу и водопад рыжих волос. На ножках ярким пятном, словно в насмешку над всем деловым дресскодом, красовались алые туфельки, судя по всему из крокодиловой кожи, естественно с высоченной шпилькой.

- Так, так... Моя похотливая рабыня решила поднять бунт? - жаркие губы нежно шептали в сантиметре от левого ушка дрожащей женщины. - Не думаю. Ты рождена быть покорной рабыней, шлюха. Да ты и сама это знаешь, знаешь, что весь смысл твоей рабской жизни - это беспрекословное подчинение таким девушкам, как я. Молчишь? Ты молчишь, потому что согласна, я то знаю.

Бархатный шепот тихими переливами вливался в трепещущее ушко начальницы, вызывая низменное вожделение. Ирину била мелкая дрожь. Она застыла каменной статуей, с наслаждением внимая надменному голосу, который продолжал ее унижать. Ирина боялась даже лишний раз вздохнуть, чтобы Вика вдруг не передумала обзывать ее последними словами и морально втаптывать в грязь. Можно было не сомневаться - между ног у тридцатипятилетней женщины сейчас настоящее болото. Соски так затвердели, что грозили насквозь проткнуть материал лифчика, трусики можно было выжимать. Куда-то пропала вся решимость, исчез деловой настрой, испарились последние остатки самоуважения. На их место некоронованной царицей взошло единственное всепоглощающее чувство - похоть.
- Ты будешь наказана за свое непростительное поведение, потаскуха. Я знаю, между ног у тебя пожар горит, и ты течешь только от одной мысли о наказании, но это потом. Для начала взгляни-ка сюда, - как по волшебству в холеных ручках соблазнительницы появилась пачка фотографий, на которых было отображено все вчерашнее действо в мельчайших подробностях.
- Ох! - Только и вырвалось у Ирины.
- Да, сука. Перед тем как показать тебе твое истинное место, я поставила вот сюда, на этот шкаф мою цифровую видеокамеру, так, для личного архива. Извини, конечно, что не предупредила, но по большому счету мнение такой грязной сучки никого не интересует.
Ирина была провалиться на месте - так стыдно ей еще никогда не было. Вид, что называется сбоку, яснее ясного показал, насколько низко она пала. Дрожащими руками женщина перебирала фотографии собственного позора. Вот ее лицо искажено гримасой непередаваемого наслаждения, когда Вика грубо сношает ее, намотав волосы на кулак. Вот она с готовностью и подобострастием вылизывает Викины сапожки, а ее красный от порки зад сам устремляется навстречу беспощадной плети. Вот она ползает на животе, умоляя свою госпожу наказать ее, за то, что она такая похотливая сучка. Первые слезы прочертили влажные дорожки по ярко-красным щекам. Между ног, казалось, раскалился сам воздух. Боже, какую же власть получила эта вертихвостка, воспользовавшись ее низменными желаниями?!
- А теперь, блядь, у тебя есть две минуты, чтобы избавиться от уже ненужной тебе одежды и встать на колени, вымаливая у меня прощение за свое никчемное поведение, если ты, конечно, не хочешь, чтобы эти фотографии легли на стол каждому сотруднику из этой фирмы, - в голосе Вики звенел металл. - Сегодня день твоего наказания, день, который ты ждала больше всего на свете, но боишься это признавать. А может мне их показать твоей дочери? Спорю, ей придется по душе истинная сущность своей похотливой мамаши?

Ирина просто задыхалась от страсти. Сознание того, что теперь эта молодая самовлюбленная мерзко ухмыляющаяся девушка имеет полную, почти неограниченную власть над ней разжигало пламя умопомрачительного возбуждения, стыд и слезы, как уже водится, лишь усиливали его до запредельного уровня.
Не находя выхода для захлестнувших ее эмоций Ирина разревелась как девчонка. Слезы текли и текли по ее красивому лицу, размазывая по щекам черную тушь.
Непослушные руки с трудом расстегнули белую блузку, затем сняли лифчик. Каждую снятую вещь Ирина передавала своей госпоже, которая придирчиво их осматривала, а затем кидала в мусорное ведро. Туда угодили даже часы и полудрагоценные заколки, а также сережки и цепочка из жемчуга. Единственная вещь, которая миновала сею скорбную участь, были насквозь мокрые трусики - их Вика, недолго думая, запихнула обнаженной женщине в рот, приговаривая:
- Забыла, какова ты на вкус, дрянь? Тогда я тебе напомню. Живо на колени, шлюха!
Ирина бухнулась на колени, в этот момент вновь став похотливой самкой, бесправной сукой - в общем, тем, кем она подсознательно всегда хотела быть, и было совсем уже не важно, есть ли эти компрометирующие фотографии или это только игра ее воспаленного разума. В глубине души Ирина знала, что даже не будь этих фотографий, она все равно рано или поздно подчинилась этой молодой девушке - таков ее удел, сладкий интригующий пьянящий страстью удел рабыни.

Ощущение, когда она абсолютно голая ползает на четвереньках перед полностью одетой строгой девушкой, было незабываемо волнующим. Она чувствовала всем своим телом, всеми струнами своей души, что именно это положение вещей для нее является единственно правильным, что это ее место в жизни, место у стройных ножек своей хозяйки. Она хотела, чтобы госпожа ее наказала, трахнула, унизила еще сильнее - ведь для этого она и создана. Спина сама то и дело прогибалась, приподнимая как можно выше белоснежный зад со вчерашними красными следами от порки, в немой мольбе о наказании. Внутренняя часть бедер была вся мокрой от выделяемой смазки и постыдно блестела в неровном утреннем освещении кабинета. Сознание собственного статуса бесправной самки делало соски просто каменными, а междуножье - жерлом действующего вулкана. Грубый, жесткий трах ей был сейчас просто необходим - казалось, все тело умоляло о соитии. Воздуха отчаянно не хватало. Тонкие ноздри широко раздувались и сходились вновь - рот был забит трусиками, густо пропитанными ее собственными выделениями, что еще больше ее унижало в собственных глазах, а соответственно и возбуждало еще сильнее.
Вика откровенно наслаждалась положением своей рабыни. И то верно, часто ли встретишь стройную, красивую тридцатипятилетнюю семейную женщину, вот так ползающую у тебя в ногах, готовую беспрекословно выполнить любую твою прихоть и при этом текущую как сука.
- Ляг на спину, сука и раздвинь ноги, - обезумевшая от похоти женщина с готовностью подчинилась. Длинные ноги согнулись в коленях и призывно разошлись, открывая замечательный вид на истекающее желанием женское лоно. Вика отчетливо видела, что лежавшая перед ней женщина сильно дрожит и явно не от холода.

- Засунь свои чертовы трусики себе в пизду, тупая дырка!
Ох, как было приятно Ирине выполнять столь унизительный приказ! Она засовывала бесформенную кучу материи, бывшую когда-то предметом ее дорогого нижнего белья, в стонущее от сосущей пустоты мокрое влагалище. При этом она не отрывала покорного взора от своей госпожи, будто спрашивая: \"Вот так, Госпожа? Я все правильно делаю?\"
Когда тугой узел плотной материи исчез под жадно раскрывшимися половыми губками, Ирина почти кончила, но вот именно, что почти, и это сводила с ума. Больше не осталось никаких мыслей, кроме одной - мысли о грубом унизительном сношении.
- Проси меня о наказании, мразь!
- О, моя Госпожа! Прошу накажите свою непокорную рабыню! Умоляю вас, Госпожа! Я, грязная похотливая сучка, униженно прошу свою богиню преподать мне урок послушания. Делайте со мной, что только вздумается - я приму любое наказание, безусловно заслуженное моим сучьим поведением, - слова сами собой срывались с дрожащих губ женщины. Они шли откуда-то из глубины души, из раздираемого безумной любовной страстью сердца, трепещущего сердца покоренной женщины.
- Что ж, ты сама об этом попросила. Теперь ты навсегда становишься моей собственностью, моей покорной рабыней и у тебя не будет пути назад. Твое сучье мнение не будет больше никого интересовать, и я смогу сделать с тобой все, что мне заблагорассудится. Ты согласна, сука?
Что могла ответить в этот момент буквально сгорающая от похоти женщина, кроме как \"ДА!\"
С этого момента добропорядочная семейная женщина Ирина перестала существовать. Вместо нее родилась покорная, постоянно текущая женская безымянная самка, чей смысл жизни стал в исполнении желаний своей хозяйки.

К безумной радости безродной самки ее Госпожа снизошла до того, что удовлетворила ее самые низменные и страстные желания. Она позволила своей рабыне встань на четвереньки спиной к своей госпоже, высоко оттопырить свой зад и до упора насадиться на божественную красную туфельку всем своим распаленным до предела влагалищем и даже устроить на ней бешеную скачку.
Вновь сидя на столе и погрузив аж до щиколотки левую ножку в мокрую дырку своей рабыни, Вика принялась снимать своей любимой миникамерой окончательное и бесповоротное падение красивой женщины, пока та неистово трахала себя туфелькой своей повелительницы, поминутно испытывая незабываемые чудовищной силы оргазмы. Часто она до упора засовывала шпильку красной туфельки на правой ножке в задний проход своей шлюхе, смеясь и снимая на камеру искаженное от страсти лицо Ирины - в такие моменты она приказывала той повернуться и улыбаться в объектив, наслаждаясь выражением сладкой муки, на искаженном страстью лице.
Ирина, ставшая теперь бесправной рабыней, была на седьмом небе от счастья от такого обращения с ней. Она больше ничего другого не хотела. Она сама сделала шаг на встречу своему желанному рабству и бесправию, сама сделала еще один шаг вниз по ступеньке собственного падения и деградации - и была безумно этому рада