Копирование и распространение
без разрешения автора запрещено!
Предисловие издателяЯ обнаружил эти тетради совсем случайно. Пришлось по совместительству заняться ремонтом школьной крыши, и вот, лавируя среди стропил чердачного пространства, я заметил цилиндрический предмет, пнул его ногой, и он рассыпался, оказавшись свернутой в рулон стопкой тетрадей.
Что-то заставило меня нагнуться, я поднял тетради, думая, что это обычные школьные работы. С тусклом чердачном свете я с брезгливой осторожностью стал листать первую тетрадь, и понял, что обнаружил чьи-то дневники, я полистал другую тетрадь, здесь был другой почерк, но записи были, похоже, как-то взаимосвязаны.
Не имея времени на более детальное знакомство, я сунул все тетради в свою полиэтиленовую сумку и до вечера не вспоминал о своей находке.
Дома я стал читать эти записи, и постепенно пришел к выводу о том, что их, видимо, стоит опубликовать, уже хотя бы потому, что это, как ни странно, своеобразный памятник нашему времени, взрослеющие дети, подростки, попытались на бумаге рассказать о своих переживаниях, и не их вина, что львиная доля их мыслей и дел связана, с тем, что когда-то называлось "половой вопрос". Да не осудит их (и меня) строгий читатель, я отдаю коллективный труд неизвестных мне подростков на суд публики, и пусть, как говорится, кто без греха бросит камень первым.
Я посчитал нужным изменить имена, фамилии и подверг текст незначительной редакторской правке.
Глава 1.
Тетрадь Наташи
Договор
Мы, нижеподписавшиеся, ученики 9 класса школы N 5,
Козлов Игорь
Шишкина Наталья
Минкина Елена
Осипов Михаил
Ежова Анна
Петров Дмитрий
заключили настоящий договор о нижеследующем:
1. В течение летних каникул, а так же первой и второй четверти каждый из нас будет вести дневниковые записи о своей жизни, ничего не утаивая, и не привирая.
2. В Новогоднюю ночь, мы начнем коллективное чтение наших записей, и пусть это будет знаком нашего высокого взаимного доверия и любви.
Шесть подписей
Составлен в одном экземпляре, имеющем силу закона.
Я - Наташа. Это я все придумала. Решила, что начать записи нужно с текста нашего Договора, иначе ничего не будет понятно. А было все так. Шел наш выпускной вечер (мы закончили восьмой класс и нам полагался выпускной, может не такой шикарный, как у десятиклассников, но все же...), так вот, шел наш выпускной, и было, честно сказать, скучновато. Яркий свет в спортзале, срочно преобразованном в танцплощадку, рев магнитофона и Мымра на посту.
Мымра - наша классуха, на выпускных у них, у классух, роль такая - блюсти нашу нравственность.
Мишка, проходя мимо, шепнул мне, "Ходи на чердак", я сделала вид, что не слышу, он исчез в проеме двери. Через 10 минут и я, незаметно, как мне казалось, пошла прочь из зала. На лестнице гудела публика, и многие были поддатые. Я прошла по всему коридору, вышла на другую лестницу, здесь уже никого не было, и, оглянувшись, для верности, чтоб никто меня не заметил, пошла вверх. Чердачная дверь была приоткрыта, и из нее несло прохладой.
Я осторожно ступила на ступеньку, затем еще одну, еще ...
Сердце мое замирало, я не знала, зачем я иду. Честно сказать, я думала, что Мишка будет один, и мы с ним пошепчемся о том, о сем, наверное, он полезет целоваться, ну и что?
Я была уверена, что всегда сумею его остановить.
Чья-то прохладная рука, одна слева, другая справа, так он не один, подумала я с сожалением, они втянули меня, в проем так аккуратно, что я ничего не задела.
Их было пятеро, и они распивали некое пойло. Меня посадили на какую-то лавку, предусмотрительно застеленную газетой, и, постепенно привыкая к неверному лунному свету, струящемуся в слуховое окно, я разглядела своих ночных собутыльников.
Они были лишь слегка навеселе, говорили то громко, то, испугавшись своих воплей, переходили на свистящий шепот.
Все пятеро были мои одноклассники. Три чувака (так мы называем парней, впрочем, какие они парни, многие еще и не бреются) и три девушки (чувихи - соответственно). Девочек было две, я оказалась третьей.
Рассказывали в основном анекдоты.
Мне плеснули чего-то в стаканчик, я глотнула и горячее, жаркое тепло разлилось по моему телу. Сидели парами, плотно, я с волнением чувствовала Мишкино плечо. Иногда он нагибался, чтоб взять что-то с нашего импровизированного стола, и, откидываясь назад, касался рукой моего колена.
Сначала я приняла это за случайные прикосновения, но, когда после очередного добывания хлеба насущного Мишкина лапа осталась лежать на моей коленке, я, усмехнулась про себя и поняла, что в отношениях полов нет ничего случайного.
Я не стала отталкивать руку, тем более, что другие две пары вообще сидели, обнявшись. Мишка тут же осмелел и передвинул ладонь повыше, теперь уже я нагнулась, чтоб ухватить кусочек колбаски, и Мишкина ладонь оказалась зажатой между моим животом и бедром.
Честно сказать - было волнительно и приятно, я впервые прикасалась к чему-то запретному, а потому сладкому. Я так и сидела, не разгибаясь, затем я откинулась назад, убрала Мишкину руку с бедра, и перевела ее себе за спину, со словами "Холодно, согрей меня".
Анекдоты скоро, увы стали иссякать, иссякло и содержимое бутылки, что там досталось нам на шестерых, хотя мальчишки, особенно Димка, видимо приняли до того.
И тут я сказала. Я предложила им составить и подписать договор.
Все неожиданно согласились. И Игорь - хронический отличник, у него классные сочинения, и Мишка - наш герой-любовник, и Ленка, и Димка, и Аня - тихая водичка. Все согласились! Договор мы накатали тут же на огрызке чьей-то тетради, благо, на чердаке их было море. Хранить договор доверили мне, очевидно, как инициатору или как самой трезвой.
И я сунула его в карман юбки, и вот только сейчас я разгладила его и, перечитав, аккуратно переписала в свою тетрадь.
Интересно, будет ли кто-нибудь, кроме меня, вести такие записи?
Вечер закончился так себе. Мы слезли с чердака, толпа нас приветствовала, мымра пыталась всех обнюхать, но мальчишки тихо слиняли на улицу, а девочки тоже были не лыком шиты, а может и мымре не хотелось скандалить, в принципе, она не плохая тетка, и мы ее по своему любим.
Мишка и Игорь увязались нас (меня и Ленку) провожать. Мы, как дурочки, вцепились друг в дружку, так и ползли домой, мы впереди, ребята сзади.
Мы пытались петь, Ленка хорошо поет, а у меня нет голоса, а потому получалось скверно. Хмель прошел, и когда Ленка с Игорем остановились, так как Ленка уже пришла, мы с Мишкой тоже остановились, долго прощались, наконец, они вошли в подъезд, а мы пошли дальше. Обычно Ленка шла домой, а меня провожала до дому вся оставшаяся компания. Мишка слегка обнял меня за плечи. Мы шли молча, была черная, черная ночь, и на душе было хорошо.
У самого дома Мишка вдруг осторожно потянул меня куда-то в сторону от подъезда, я почему-то поддалась, я поняла, что он ведет меня к детскому садику, что находится рядом с моим домом.
- Мне нужно домой, уже поздно - шептала я, но шла, послушная его руке.
- Мы посидим немного, смотри какая ночь - прошептал он хрипло, и я не узнала его голоса.
Мы вошли на территорию садика, вдоль всего периметра находились беседки, для детей, это были небольшие крытые помещения, где дети играли в непогоду.
Я сама ходила в этот садик и хорошо знала, что в каждой беседке есть стол больше похожий на кушетку, и я вдруг поняла, почувствовала, что опытный Мишка ведет меня именно туда, в беседку, что он заставит меня сесть на стол, и что там он будет пытаться меня целовать и все такое...
Вспомнилось, что когда-то именно здесь, в беседке садика, мы шестилетки нашли странный предмет, очень похожий на надувной шарик, только удлиненный, мальчишки, видимо больше нас знали о его назначении и стали подбрасывать его, поддевая на палочку, при этом, они хихикали, стараясь попасть шариком в нас, девчонок. Уже потом, когда мне было двенадцать, кто-то из подружек объяснил мне назначение этого предмета, тогда я и вспомнила, когда и где впервые его видела. Сейчас, воспоминание обожгло меня, потому, что я остро почувствовала связь между той резиночкой, беседкой детского сада, черной ночью, и нас с Мишкой, крадущихся по темной аллее. Мне стало немного страшно.
Но я шла, что вело меня, я не знаю, Мишка мне не особенно нравился, но я шла, лишь слегка упираясь. Я схватилась за дверной проем беседки, что-то возражала.
- Посидим здесь, - сказал Мишка, и сам сел на низкий столик.
- Не хочу.
- Ну, посидим. Ну, давай, ну что ты?
Он обнял меня и притянул к себе. Уж лучше бы я села.
Моя грудь оказалась у его лица, и он, неожиданно для меня, слегка приподнялся и поцеловал меня в шею. Меня обдало жаром. Конечно, я целовалась с мальчишками, но ситуация никогда не была такой непредсказуемой и опасной.
Левой рукой он жадно притягивал меня за талию, а его правую руку я почувствовала на бедре, жаркая, мягкая ладонь осторожно скользнула вверх увлекая за собой подол платья. Я рванулась, но Мишка держал меня крепко, он что-то горячо шептал мне в шею, его ладонь двигалась вверх-вниз, он гладил мои ноги, и я не могла с этим ничего поделать.
- Миша, Миша, пусти меня, не надо, - шептала я.
- Ну позволь, я немножко поласкаю тебя, девочка моя.
- Ты помнешь мне платье, - лепетала я, словно это было главное.
- Ну я осторожно, ну, пожалуйста.
Его ладонь скользнула по трусикам, прошла вверх по животу, опустилась вниз, остановившись на самом интимном месте. Я изгибалась, я пыталась освободиться, но эта ласка, видимо, была сильнее меня, Мишка прижался еще крепче, и, развернув меня рукой, резко усадил на стол. Его лицо оказалось рядом с моим, он наклонился и поцеловал меня, сначала слегка, совсем осторожно, но, почувствовав, что я не сопротивляюсь, страстно впился в мои губы.
Так меня еще никто не целовал, а то, что при этом своей жаркой ладонью он гладил меня там, внизу, все это привело меня в неописуемое состояние.
Он прервал поцелуй, я жадно вдохнула воздух и успела прошептать:
- Боже, что ты со мной делаешь...
- Неужели тебя еще никто не ласкал?
- Пусти, ты бессовестный...
- А как же Лидочка? - я вдруг вспомнила об упорных слухах о том, что Мишка и наша Лидочка, ну, это самое...
- Лидочка само собой...
И тут я резко освободилась от его объятий, я встала со стола и отошла на некоторое расстояние. Лицо мое пылало, тело предательски дрожало, но я нашла силы, я стала хозяйкой положения, он вспомнил о другой, и этим вернул мне разум.
- Пошли домой, - сказала я.
- Посидим еще.
- Уже посидели.
- Давай встретимся завтра.
- Видно будет.
- Ты ведь ни с кем не гуляешь, давай будем вместе.
- Зато ты гуляешь со всеми.
- Ну чего ты разозлилась.
- Ничего, пошли домой.
Он встал, подошел ко мне, осторожно обнял, но теперь мне было не страшно, мы поцеловались, это был совсем не тот поцелуй, что минуту назад.
Мы осторожно и тихо вышли из беседки, он слегка обнимал меня за плечи, я вдохнула всей грудью, я почувствовала, что стала чуть-чуть взрослее. Мы подошли к дому, ярко светила полная луна и было немного грустно.
- Так мы увидимся завтра?
- Завтра нет.
- А когда?
- Когда-нибудь, - я решила его немного помучить.
- Ну ладно, до свиданья, - он притянул меня к себе и свободной рукой сжал мою грудь.
- Пусти, ты с ума сошел, - я освободилась от его рук и побежала в подъезд.
Заснула я мгновенно и спала, как убитая. Утром я долго думала, как же быть с дневником, но решила, что буду писать все, как есть, а там видно будет.
Тетрадь Игоря
Мне нравятся короткие платья моих одноклассниц. Если кто не понял, я повторю. Мне нравятся короткие платья моих одноклассниц. Я перестаю писать в тетради, когда некоторые девочки выходят к доске, и наша математичка требует, чтоб начинали писать повыше, так как условие задачи велико. Как я благодарен составителям задач, условие которых велико. Ну еще чуть-чуть, ну еще...
Девочка становится на цыпочки, и я, (наверное, не один я) начинаю пожирать глазами открывающуюся картину: короткое платье школьной формы поднимается все выше, обнажая стройные бедра, зимой они обтянуты тонкими чулочками, а сейчас, в мае, наши ножки голые, но не известно, что будоражит воображение больше - мелькнувшая застежка чулок или нежная голая кожа.
Но учебный год завершен. Отзвенел выпускной звонок, и мы, теперь девятиклассники, отпущены для летних игр и гулянок. Некоторые, правда, покидают школу, и это грустно.
Мать моя решила, (она у меня продавщица, а отец горбатит на заводе) так вот мать решила, что я должен и отдохнуть, и поработать. Она уже с кем-то договорилась, что я еду вожатым в пионерлагерь. Смешно, еще в прошлом году я был там в качестве пионера. А теперь буду вожатым, это, пожалуй будет поинтереснее, а главное, свободы будет побольше.
Зачем я шпарю в эту тетрадь? На выпускном, смех, да и только, Наташка предложила, чтоб мы, шестеро, клюкавших портвейн на чердаке школы, стали вести нечто вроде дневниковых записей, главное, чтоб ничего не утаивать.
И все согласились. Для меня в этом нет труда, тем более, что что-то подобное я уже вел, и даже, если не буду писать, то к зиме у меня все равно найдется, что им показать из старых записей.
Вот, к примеру, это из марта этого года. Тогда я дружил с Танечкой, она на год меня моложе. Что входит в дружбу мальчишки пятнадцати лет и девочки в четырнадцать? Если кто думает, что только обсуждение книг и кинофильмов, прогулки при луне и без нее, тихие поцелуйчики, тот сильно ошибается.
Танечку я знаю с самого детства, мне было лет шесть, когда нас познакомили.
Мне было девять, ей восемь, и мы, помнится, играли в маму-папу. Нас было две пары. Мы с Костей и Танечка со своей одноклассницей. Девочки сами пригласили нас к Танечке в дом. Родителей не было, мы начали бутузится на диване, затем Танечка сказала, что будем играть в маму-папу, и что нужно лечь парами на разные диваны. Что мы с радостью и сделали. Я до сих пор помню хмельную радость от первых объятий, помню, что стал целовать ее в щеки, она хихикала, и вдруг сама поцеловала меня в губы. Давайте делать детей, сказала ее одноклассница, давайте, давайте, обрадовалась Танечка, но как, как делать, я совсем не знал, учись, кивнула головой Танечка на соседний диван. Я повернул голову и увидел, что Костя оседлал Танину подружку, и всем телом делает движение, словно скачет на лошадке. Клетчатая юбка девочки сбилась на животе, видны были голые бедра и короткие желтые панталончики.
Я мигом оседлал Танечку, я стал делать также как Костя, и скоро почувствовал как во мне нарастает какое-то неведомое чувство, писюн мой вдруг стал большим и твердым, я елозил по Танечкиному животу, мы были совсем одеты, я видел, с каким радостным интересом она принимает мои движения, я наклонился и поцеловал ее в губы, я продолжал целовать ее, я опустил правую ладонь вниз и, (до сих пор поражаюсь собственной наглости) незаметно ухватил пальцами подол ее тонкого платья и дернул его кверху, обнажив ее живот, туго обтянутый голубыми трусиками. Я продолжал свой скач, но между нашими телами уже было на одну преграду меньше, и мне было особенно радостно и жутко это осознавать. Но главное, что Танечка, видимо, не почувствовала моей наглой шалости, ибо, когда наши партнеры по папе-маме перестали скакать, ну хватит вам, сказал Костя, и я с великим огорчением оторвался от подружки, я встал, она стала переходить из положения лежа в положение сидя, и вдруг она увидела, что подол ее платья смят на линии талии. Судорожным рывком она одернула платье, и лицо ее вдруг вспыхнуло густым румянцем.
Этот румянец проявлял себя все последующие годы нашей дружбы.
Дружили мы долго и по-разному. Теперь, когда мы стали старше мы уже не играем в папу-маму, но если случится сыграть, то неизвестно, чем это все закончится.
Наша, с позволения сказать, дружба с Танечкой, ни для кого не тайна, это имеет свои плюсы и минусы. Минус, то что все знают и с другой девушкой водить хороводы сложнее.
Плюс то, что родители разрешают нам встречаться дома - у меня, и у нее, и мы этим пользуемся. Другое дело, что мы не так часто остаемся одни, скорее это бывает случайно, Танечка всегда спрашивает, есть ли кто дома и отказывается идти, если никого нет. Дважды я обманывал ее, говоря, что мама дома, мы заходили, а где же мама, да только что была, сейчас придет...
Однако первый раз Танечка была очень напряжена и оказала мне такое сопротивление, что я решил, что лучше не обманывать ее, так как при других наших встречах, когда мать деликатно уходила на кухню, мне удавалось добиться куда большего, чем когда мы оказывались наедине.
Был еще один недостаток таких встреч, точнее два - первое то, что до конца мы не могли дойти ни при каких обстоятельствах, а второе то, что лицо Танечки после нашей дружбы на старом, скрипучем диване, было на редкость пунцовым, (как тогда, в детстве), она долго не могла войти в норму, а мать, кажется, догадывалась, но подавала виду.
Мы чаще встречались по вечерам, на улице было холодно, Танечка охала, когда я своей ледяной ладонью пробирался к ее животу, сколько пуговиц приходилось расстегивать, больших, маленьких, снова больших, потом опять маленьких, она, идя на свидания, упаковывалась, как на Северный полюс, и вдруг мои пальцы касались ее горячей голой кожи, Танечка взвизгивала, но я держал ее крепко, и через минуту-другую ладонь моя согревалась, и я начинал следующий, самый сладостный этап наших ласк, бедная моя рука, никакой удав, мне кажется, не смог бы так изогнуться, так извернуться, чтоб пролезть, проскользнуть, не порвав одежды, не оторвав пуговиц, не сломав застежек, вперед и вперед, с одной лишь маниакальной целью, потрогать, погладить, поласкать.
Наверное, я был немного груб, я прижимал ее к дереву под которым мы стояли, я просовывал ногу, между ее ног, я поднимал колено повыше, так, что Танечка почти сидела на нем, я заметил, что это, казалось бы грубое движение ее возбуждает, я целовал ее взасос, мы задыхались, мы сходили с ума...
Я хватал ее за бедра, я двигал ее взад-вперед по своему колену, с ней начинало твориться что-то невероятное, она сдавленно стонала, глаза ее были закрыты, губы дрожали, я впивался в них, она прерывала поцелуй, и вдруг взвывала почти в голос, я зажимал ей ладонью рот, и вдруг она, продолжая мелко вздрагивать всем телом, повисала на мне, тело ее становилось словно ватным, что с тобой спрашивал я, что с тобой, она долго молчала, дыхание ее никак не могло восстановиться, она тыкалась губами в мою шею, ничего, все прошло, отвечала она. Я, честно сказать, был таким серым, только через полгода Мишка объяснил мне про оргазм, что это у них тоже, что и у нас, и что это бывает даже от пальца... Удивлению моему не было предела, ведь я не засовывал ей ничего, никакого пальца. Дурень ты, поучал меня Мишка, коленом ты что вытворял, ничего не вытворял, я даже не двигал коленом, кончай дурака валять, хохотал Мишка, их возбуждает даже езда на велосипеде, значит, они тоже хотят, как и мы, удивился я, Мишка повалился от смеха, наконец-то до тебя дошло, наконец-то, поздравляю, и он похлопал меня по плечу. Я молчал, я не возражал, что я мог сказать?
Часто мы с Таней шли в кино, но на экран мы смотрели число условно, главное, было сесть так, чтоб вокруг было поменьше народу, я с нетерпением ждал, когда выключат свет, и с первой минуты фильма до последней между нами шел тихий поединок рук, мы наивно полагали, что на нас никто не обращает внимания, наверное, это было не так, парни подкалывали меня, а я, возбужденный прикосновениями к девичьим бедрам, к ее плоскому животу, обтянутому тугими трусиками, под которые было так трудно запустить пальцы, я ворочался в постели и не мог заснуть, ночью мне снилось, что я овладеваю Танечкой, во сне получалось все хорошо, совсем не так, как тогда, когда я второй раз обманул ее и привел в квартиру, так вот во сне я легко и просто вставлял свой напряженный орган в ее влажную щелочку, я двигался, как надо, и кончал не боясь, что она забеременеет.
Утром мои трусы были мокрые, и я не любил себя за это.
Но сказать честно, мне чаще, чем Танечка снились и снятся девушки из нашего класса, например, Наташа или Лидка. К Лидке отношение особое, после того как Мишка похвастался мне, что сломал ей целку, и что он уже после этого несколько раз имел ее. Вначале я ему не поверил, но он привел такие подробности, которые выдумать было невозможно. С другой стороны, почему бы и нет? Мишка на год старше нас, он сидел 2 года во втором, а Лидка вон какая, так и прет все из-под платья. Я украдкой смотрю на Лидкины ноги, я представляю, как она раздвигает их, чтоб принять парня, я смотрю на ее большую грудь и представляю, как он целует ее соски. У Танечки грудь совсем маленькая, и она почти не позволяла мне ее трогать, не говоря уже о поцелуях сосков.
Однако Танечка позволяла мне ласкать себя под юбкой, при этом она иногда почти не противилась, как тогда, во второй раз, когда я заманил ее домой, мы сели на диван, она немного посопротивлялась, когда я, страстно целуя, стал заваливать ее назад, я уложил ее, я сдвинул кверху ее юбку, короткую комбинацию, я долго гладил ее ноги, я отстегнул ее чулки, я гладил ее бедра, она не только пустила мои пальцы под резинку своих маленьких голубых штанишек, дальше я с удивлением обнаружил еще одну преграду - тонкие белые трусики, она позволила мне гладить волосистый лобок своего лона, она не сопротивлялась, и, почувствовав, что желанный миг близок, я стал стаскивать с нее и штанишки, и трусики одновременно, и она снова не сопротивлялась, она лишь закрыла лицо руками, я торопливо потянул все книзу, я попросил, чтоб она приподнялась, и она слегка подняла попку, и я легко сдвинул до колен ее одежду, сердце мое выскакивало из груди, я еще никогда не раздевал девушек до такого состояния, и я стал раздвигать ее ноги, но спеленатая в коленях, она не могла этого сделать, и я снова занялся тем же, я снял ее штанишки и трусики полностью, и они остались лежать в ногах дивана. Я видел ее ослепительно белый живот, темно-рыжий треугольник волос, резинки пояса от чулок двумя тонкими ленточками сбегали к ее лону, верхняя часть чулок слегка сбилась вниз, я накрыл рукой ее лобок, я стал двигать пальцем и ощутил, как влажна ее щелочка, я развел ее ноги, я навалился на девочку, я хотел снять свои брюки, но неожиданно для себя я дернулся, так, как если бы я уже был в ней, я почувствовал, что стащить брюки уже не успею, проклиная себя, я продолжал делать толчкообразные движения и с диким облегчение разрядился, выкрикивая ей в шею слова любви и отчаяния.
Затем наступил покой.
- Прости, пожалуйста, - прошептал я чуть позже
- Все хорошо, - шепнула она
- Я боюсь, что ты забеременеешь, - соврал я. И мысли об этом не было.
- Спасибо, милый, - и я понял, что она чувствует мою ложь
Она была во сто раз мудрее и опытнее меня, хотя была в сто раз более целомудренна и девственна, чем я.
И я встал, чувствуя, что как влажны мои брюки, что струйка медленно бежит вниз по ногам. Я сел, на диван, стал гладить ее тело, но Танечка тихо сказала, что пора, чтоб я отвернулся, пока она оденется, но я же видел тебя, это совсем не то, отвечала она, и я чувствовал, что, да, это не то.
Я отвернулся, я не смотрел, но я слышал, шуршание ее одежды, слышал, как щелкали застежки чулок, уже можно, сказала она. Я посмотрел на нее, лицо ее было пунцовым, я поцеловал ее, и вдруг, ощутил, что мой инструмент снова зашевелился, встал во весь рост, и я стал заваливать ее на подушку, я снова стал гладить ее ноги, но она что-то вскрикнула и оттолкнула меня.
И я понял, что на сегодня мой поезд ушел.
Вскоре Танечка возревновала меня, когда на каких-то танцульках я увлек в спортзал Алену из девятого класса, там мы долго целовались взасос, я усадил ее на подоконник, раздвинул ее колени, завел ее ноги себе за спину и, крепко прижав, стал жадно гладить ее грудь, сначала через блузку, затем она сама ее расстегнула, я пытался расстегнуть ее лифчик, и тут услышал, что дверь открылась.
Конечно, это была Танечка. Игорь, где ты, спросила она, и резко захлопнула дверь. Алена стала дико хохотать, а я был готов убить ее в этот момент. Все это было, как шутит Наташка, давно и неправда.
Когда я встречаюсь с Танечкой, мне хочется прижать ее, я знаю, как она будет вздрагивает от моих прикосновений, как позволит, мне сначала одно, потом другое, я с жадностью смотрю на ее высоко открытые ноги, я жалею, что мы не встречаемся, мне так горько, я хочу чтоб у меня была девушка, Таня, Наташа, Аня, Лена, Зина, Марина, любая, только чтобы была, чтобы была.
Через три дня я еду в пионерлагерь. Вожатым.
Тетрадь Лены
Я Лена. Мне в июле исполнится пятнадцать лет. У меня есть брат Володя. Ему девятнадцать. Он служит в армии. Моя мама красивая. Она работает проводницей. Отец работает на заводе. Я перешла в девятый класс. На лето я поеду в деревню. Там у нас куча родни. Две тетки, двоюродные сестры, Ира, ей тоже пятнадцать, Полина, ей девятнадцать. Еще есть троюродный брат Роман, ему шестнадцать. Учусь я средненько. Парня у меня нет.
Это Наташка придумала, чтоб летом мы вели дневники. Даже не знаю, что и писать сюда. Договорились, писать правду. Какую правду? Наверное, про любовные приключения, а если их нет? Не писать же про то, как тяжело иногда проходят месячные. Я всегда терпеть не могла сочинений, особенно на тему "Как я провела лето". Хорошо провела, какое вам дело.
Возьму эту тетрадь с собой. Доведется написать, напишу, нет - извиняйте.
Пусть Наташка с Игорем пишут, у них получается. А про любовь пусть Мишка расскажет, он у нас герой любовник, кто Лидку женщиной сделал, она сама мне рассказывала. Как она решилась на такое, представить страшно, ведь они совсем не предохраняются, она говорит, что чувствует, когда он спускает, и что ей это особенно нравится.
- Что значит - спускает? - спросила я.
- Ну, выплескивает в меня... - она замолчала, видимо, не зная, как мне еще объяснять.
Тут я вспомнила, что читала в одной специальной книжонке и ужаснулась.
- А вдруг забеременеешь?
- Ха, тогда он женится на мне!
- Но тебе же только пятнадцать.
- И моей матери было шестнадцать, когда я родилась, соображаешь, сколько ей было, когда они с папочкой меня запроектировали?
Она громко рассмеялась.
Но мне кажется, что Мишка ее совсем не любит, она нужна ему только для утехи. Она мне все рассказывает про их отношения, я часто думаю о них, и потому пришла к такому выводу, что он ее не любит.
После выпускного Игорь провожал меня, мы даже немножко поцеловались в подъезде нашего дома, он нравится мне, но я чувствую, что не нравлюсь ему, и когда он стал гладить мне ноги, стал расстегивать пуговицы на груди, на платье, я оттолкнула его, но не грубо, я сказала ему, что ведь он меня не любит, а не хочу быть просто игрушкой.
И он все понял, и мы долго стояли молча. Потом мы разговаривали.
И нам было хорошо.
Уже послезавтра я еду к теткам. Тетрадь беру с собой, но насчет записей ничего не обещаю.
Тетрадь Миши
На хрена я согласился писать эти записки. Но подумав, я уселся за стол, и вот пишу. Я так полагаю, что ведение этих записей сблизит нас с Наташкой. Может мне удастся ввести ее во взрослую жизнь (Ха!), как произошло с Лидкой. Та сначала, тоже закрывала рукой передок, а теперь сама за мной бегает.
Но я ее, похоже, совсем не люблю, надо эту любовь кончать, поиграли, пусть и другие потешатся. Тем более, что она того и гляди залетит, и ее предки начнут меня женить на ней, или еще какой скандал, не, хватит.
Писать, как я понимаю надо про любовь, что еще может интересовать нас, меня, и затеявшую все это Наташку. С другой стороны, если я опишу все откровенно, а Наташка прочтет, удастся ли мне тогда завалить ее?
А может эти записи, наоборот, возбудят ее, и она сама, без большого принуждения даст мне? Даже и не знаю, как быть.
Эх, была не была.
Впервые я имел отношения с девушкой летом прошлого года. В классе я старше всех, я два года сидел во втором. К нам на лето приехали материны знакомые с Урала, муж и жена, с ними было двое детей, Витек трех лет и Женя, ей было шестнадцать, она была на год старше меня.
- Привет, - выдавил я из себя, не в силах отвести глаз от застежки на груди ее платья, обычная застежка, но она уходила ниже талии, и это, а также то, что платьице было коротковато даже со всеми скидками на лето, это привело меня в волнение. Она почувствовала мой взгляд, но не смутилась, как делали наши девчонки, когда на них чересчур откровенно смотрели.
- Женя - ответила она, улыбаясь и протянула мне руку. Я смущенно пожал ее.
В связи с приездом родители устроили праздничный ужин, и я молил бога, чтоб сесть рядом с ней, прижаться своей ногой к ее ноге, в школе это было обычным явлением. Но нас посадили напротив друг друга. Веселый шум. гам, и вдруг я почувствовал, что к моей ноге, что-то осторожно прикоснулось.
Прикоснулось и пропало.
С трудом я удержался, чтоб не заглянуть под стол, я посмотрел на Женю, лицо ее было ангельским, и лишь легкая, почти неуловимая улыбка выдала ее. Я вынул ногу из туфля и, стал искать ее ногу, беглянка была рядом. Наши ноги переплелись, и у меня вдруг заболели кончики пальцев, даже мой малый опыт общения с девочками подсказывал мне, что впереди возможно любовное приключение, нужно лишь не пасовать, она, дает сигнал, она тоже жаждет любви.
Отец быстро опьянел, мать, как обычно стала его хаять, гости смутились и, сославшись на дорожную усталость, пошли спать, решив, естественно, сначала помыться с дороги. Сначала в ванну пошла мама Жени, затем Женя, потом их мужчины. Пока мать мылась, мы с Женей подошли к окну.
- Как у вас тут проводят свободное время? - спросила она.
Я бормотал что-то насчет кино, насчет танцев, пляжа, леса и рыбалки, а сам думал об игре наших ног под столом, об ее коротком платье, о застежке у нее на груди.
Она стала говорить о музыке, о битлах, о Высоцком, о фильме "Вертикаль".
Понемногу и я отошел, и мы разговорились. Она была определенно красива, она была умна, развита и знала это.
- У тебя здесь есть девушка? - спросила она
- Нету, - откровенно ответил я.
- Ты такой сильный и нет девушки? - она вдруг коснулась рукой моего бицепса
- А у тебя есть кто-нибудь? - нагло спросил я.
- Есть, он в армии служит, - ответила она запросто.
Рука ее соскользнула мне на локоть, затем ниже, к ладони, я, словно боясь потерять ее, поймал ее пальцы и нежно сжал. Она будто не заметила этого.
- Ты ждешь его? - спросил я.
- Да так, мы переписываемся, - прошептала она.
- Ты целовалась с ним? - спросил я, и сам ужаснулся своей наглости.
- Ты нахал, - улыбнулась она и вздохнула.
- Женя, твоя очередь, - послышалось из-за дверей.
- Я пойду, - она сделала шаг от окна, еще мгновение, и она бы так и ушла.
Не знаю, что меня толкнуло, но я потянул к себе ее руку, что ты, что ты, зашептала она, видимо, отлично зная, что может последовать, но она не противилась, я притянул ее к себе за талию, она откинулась назад, я пытался целовать ее, она отворачивала лицо, но я каким то чудом поймал ее губы, и мы замерли в нашем первом поцелуе, таком для меня неожиданном, и таком желанном. Это было классно!
Я чувствовал ее упругие груди, я притягивал ее к себе за талию, и наши бедра внизу тесно соприкасались, мой торчащий дружок давил ей на живот.
- Женя, где же ты, - а я не мог от нее оторваться.
- Пусти, ты с ума сошел, ну пусти.
- Ты мне нравишься, - прошептал я.
- Пусти, меня зовут, ну давай в другой раз - я чуть не чокнулся от этих ее слов.
И я отпустил ее. Я почувствовал, что другой раз будет, и не один.
- Я иду, мамочка - прощебетала она, как ни в чем ни бывало.
Спал я тревожно. Со мной в комнате спал ее маленький брат - смешной карапуз, грезивший о завтрашнем пляже. Где-то за стенкой спала Женя, и мне хотелось только одного - оказаться с ней рядом. Ни за что не буду к ней приставать, думал я, пусть только разрешит лежать рядом и нежно-нежно гладить ей грудь, я буду осторожно целовать ее, я буду делать только то, что она разрешит, я буду паинькой, рука моя сползала вниз к дружку, я его потрогал, и мне расхотелось быть паинькой, она тоже этого хочет, думал я, я буду смелым, я овладею ею, она мне даст, стыдные, чудесные глаголы терзали мой мозг, и незаметно я заснул.
Утром я проснулся поздно. Родители ушли на работу, а гости расположились на веранде, они пили чай и вели себя, как настоящие дачники.
- Вставай, вставай, соня, мы идем на пляж, - весело говорила мне мама Жени.
Я поднялся и вышел к ним на веранду. Они были втроем. Жени не было.
- У нее немного болит голова, - объяснила мне мама Жени.
- Она, видимо, останется дома, - добавил отец.
Я не уверен, что мне удалось сохранить обычное выражение лица. Сказать, что сердце мое выпрыгивало из груди, значит, ничего не сказать.
Я позавтракал с ними, затем они еще долго собирали вещи, спорили, куда лучше идти, поближе или подальше, - подальше, подальше, кричала моя душа, когда возвращаться, советовались они, попозже или пораньше, - попозже, попозже, шептал я, как заклинание.
И вот они ушли. И стало тихо. Я слышал только стук своего сердца.
Я вошел в зал, тихонько подошел к двери, где спала Женя.
- Женечка, ты спишь? - спросил я.
- Уже нет, а ты что, тоже охрип после ванны? - ответила она.
- Да нет, это просто так, вставай, позавтракаешь.
- Сейчас, иду.
Я услышал, что она встала, я слышал, как она шуршала одеждой, это было очень долго, мне вдруг захотелось заскочить к ней в комнату, схватить ее теплую от сна и повалить в кровать, ласкать ее полуодетую, овладеть ею.
Стояк распирал мои спортивные брюки, болели кончики пальцев, я мучительно хотел любви, я страдал от физического желания, я представлял ее в тонком, полупрозрачном халатике, я мысленно расстегивал его и нежно целовал соски ее крепких грудок, которые на мгновение ощутил вчера, когда прижимал ее у окна.
Наконец, дверь открылась, и я оторопел.

Остальные рассказы Олега Болтогаева Вы можете найти здесь.