АНГЕЛ НА ТРАССЕ – 2: НЕДОЛГИЙ ТРИУМФ ТИМУРА

Он не приходил…
Время, казалось, потеряло все краски. Оно или остановилось, или ринулось в лесную чащу, сметая на своем пути чахлые кусты надежд, молитв и подавленных желаний.
Зима – серая, бесснежная, вялая – окольцевала трассу, отгоняя возможных клиентов маленькой бензоколонки обратно, в уютное чрево города, где в свете неоновых реклам и в шуме запруженных аллей жизнь приобретает новое дыханье, торопливое, но мощное, грудное.
Тимур перестал ждать. Усталая душа провалилась куда-то внутрь, пульсирующие мысли утихли, уступив место ясной полярной пустоте. Не равнодушие, нет… Смирение. Отсутствие веры в возможность что-либо изменить. Втянув руки в теплое нутро спортивной куртки, он оставлял рукава болтаться свободно, подобно балансирующей на канате кукле-инвалиду. В этом была особая гармония души и тела. Понуро прислонившись к облезлой кирпичной стене, он не слезал со своего ящика, отсчитывая часы рабочего дня, будто кто-то контролировал его приходы и уходы. Раз в месяц хозяин заправки, чудаковатый лысый мужичок, приезжал за выручкой. Хмурясь на непогоду, он не сгибающимися пальцами отсчитывал несколько купюр, поднося их близко к глазам, и торжественно вручал их своему единственному работнику. Он симпатизировал бедному пареньку, но забывал о нем тот час же, как тот растворялся в синеватом тумане зимнего вечера.

Тимур не знал, когда это произошло. Это было его первое сексуальное открытие в жизни. Когда жадный рот красивого и сильного мужчины впился в его нежные, не ведавшие искуса губы, когда крепкие смуглые пальцы сдавили его худую юношескую талию, объявляя свою власть над всем этим трепещущим существом, он только понял, что оттолкнулся от дна. Но стоило его любовнику опустить руку в склизкий жар его сбившихся трусов, поворошить там ласково, как Тимура резким толчком выкинуло на поверхность воды, и он, оглянувшись вокруг, увидел ослепительный летний день, согревающий струящимся солнечным светом его угрюмое угловатое нутро, не привыкшее к наслаждениям. Мутные от вожделения зрачки мужчины безуспешно пытались сфокусироваться на его испуганном бледном лице. Никогда прежде он не видел такого красивого и печального юноши. Хотя, если говорить по существу, никогда прежде он и не останавливал свой взгляд на молодых людях. Ему не было присуще даже эстетическое восприятие красоты лиц своего пола. С момента пробуждения полового инстинкта он успешно постигал науку гетеросексуальной любви, и, будучи великолепно оснащен физически, достиг в этом направлении вершин мастерства. Таких в обществе женщин называют альфа - самцами. Но странно, сам он скорее пытался фиксировать свой образ настоящего мужчины, нежели повиновался зову своего сексуального естества. Очень многое в этом человеке было обращено к оболочке, к материальному стержню его успешной жизни. И, натолкнувшись на неожиданную преграду, не понимая, не желая понять ее природы, он просто овладел мальчиком, убеждая себя в том, что это временное потемнение рассудка, бзик, блажь… И, взрываясь от неведомой до сей поры смеси самой возвышенной отцовской нежности и нечеловеческой, отдающей во всех мышцах и суставах, низкой похоти, он лишь повторял про себя: «Сейчас все закончится и я уеду… Сейчас я уеду…» Но он вернулся вновь.

Его тянуло испить из этого источника еще раз. Он успокаивал себя мыслью, что после 35 лет многие мужчины, пресыщенные внимание женщин, ищут особенного разнообразия, того, что могут предложить только юноши. Но однажды ночью, когда жена привычно сомкнула губы вокруг основания его вздыбившегося естества, он, обхватив ее голову, мысленно посетовал, что у нее слишком длинные волосы, что шея полна и поката, что язык слишком умел. Он в смятении осознал, что его ладони жаждут в эту минуту ласкать острые ключицы под смугловатой гладкой кожей, сминать ее, впитывать волнующий запах жженого сахара, исходящего от нее. Ему явственно вспомнился тот злополучный вечер на сиротливой загородной трассе под проливным дождем. Он сглотнул слюну, глубоко вдохнул и резко отстранил жену. Пытаясь побороть панику, он вышел на балкон, затянулся сигаретой, глядя вниз через парапет. Внизу, мерцая лакированными боками в лучах одинокого фонаря, стояла его машина. Неприличные воспоминания зароились в его голове, стоило его взгляду упасть на лобовое стекло, за которым прятался вязкий мрак салона. Теперь он отчетливо понял всю опасность возникшей ситуации и, следуя приказу своей мужественной и бескомпромиссной сущности, тотчас принял решение. Вернувшись в комнаты, он нашарил в простынях безвольное тело женщины, поднял его, опрокинул и грубым толчком вошел внутрь.

А юноша ждал…
Выпал первый снег. Сосны накренились, едва удерживая покрытые наледью мохнатые лапы крон. Земля в проталинах, черная, как глубокая рана, отдавала последнее тепло. Воздух был как никогда чист и сладок. Дорога пустовала почти несколько недель, и Тимур приходил сюда уже скорее по привычке, не желая оставаться дома, где мысли и яркие воспоминания короткой встречи терзали его еще беспощадней. Оглядывая жалкие углы своего вросшего в пригорок дома, он с болезненным упорством рисовал в своем воображении солидные апартаменты своего случайного совратителя, его обеспеченный быт, красивую надушенную жену и парочку капризных детей, поочередно висящих на его шее. Он ничего не знал о нем. Только имя. Аслан! – что означает «лев»! Ночью, прижавшись щекой к сырой, окрашенной известью стене, он произносил его шепотом, бесстыдно теребя свой налившийся кровью орган. Ему хотелось… Он не знал конкретно… Крепкая мускулистая грудь с крупными розоватыми сосками, покрытые мягкой порослью влажные кирпичики живота, грубые и жаркие руки, мускусный аромат одеколона…
Все эти видения оживали в его памяти, ускоряя темп ладони на восставшем члене, путая сознание и вырывая из горла животный хрип опустошающего оргазма. Лежа в распаренных простынях, он вдыхал горький запах своего семени и беззвучно плакал от отвращения к испытанному удовольствию, от презрения к своему жалкому телу, от бесконечного и неразрешимого одиночества.

Однажды…
Знакомый автомобиль на сниженной скорости прошелестел мимо платформы заправки. Отъехал на метров двадцать, притормозил. Некоторое время постоял в тени сосен. Поддал назад, как-то отрывисто, словно нехотя приблизился к стене, у которой на ящике из-под угля сидел юноша в синей джинсовой куртке с подкладкой из вьющейся натуральной овчины. Высокий, худой юноша с темными чертами лица, смурый и безразличный. Запрокинутая к кирпичной кладке голова рассматривала подкатившую машину из-под смежившихся ресниц, длинных и черных, как лапки ядовитого паука. На пухлых и бледных от холода губах остановилась отрешенная улыбка. Скупое мартовское солнце рваными бликами падало на его впалые щеки, делая верхнюю часть лица почти невидимой.

Стекло автомобиля плавно опустилось на треть. На юношу пахнуло знакомым ароматом мускуса и табака. Усталое красивое лицо возникло в обнажившемся квадрате. Тимур смотрел, не меняя позы, усилием воли парализуя каждую мышцу в теле. Это был Аслан. Его Аслан. Он как-то в мыслях присвоил себе этого большого и сладострастного зверя. Обладать им хотя бы мысленно было для него, отверженца жизни, особой необходимостью. В беззвездные ночи этот обман разума спасал его от отчаянного страха уйти незамеченным, не высказавшимся, забытым.
Крепкие губы мужчины дрогнули.
- Тимур…
Юноша растерянно прислушался. Он нечасто слышал свое имя со стороны. Точно уронили бубен на пустынную мостовую.
- Тимур…
Он не отвечал. Низ живота мучительно заныл. Ему хотелось услышать этот звук еще раз.
- Тима…
Сердце рванулось. Сотни клейких ниточек расплавленного сахара опутали исстрадавшуюся мышцу в груди. Ни за что бы он сейчас не отозвался. Обостренным наитием ждущего он понимал, ответь он, поддержи разговор, и в измаранной тишине не останется больше места для его веры в спасение, вся боль повторится с новой силой, но выдержать ее уже не хватит сил.
- Я к тебе обращаюсь, сопляк!
Тимур скосил глаза.

Он видел эти губы. Они кривились, как у ребенка, готовящегося заплакать. Густые темные брови хмурились, почти срастаясь на переносице. Длинная обнаженная шея в вырезе черной водолазки, упругая и смуглая, бугрилась, будто в ней застряли комки не выплюнутых рыданий. Аслан…
- Ты мне ответишь, наконец? Или я зря тащился в эту даль?
Тимур в эту минуту думал, почему он не опускает стекло целиком. Почему бросает реплики через щель, будто говорит с разносчиком сигарет. Аслан сверлил его глазами, смиряя гнев. Наглость парня озадачивала его. Ему редко кто перечил, и, как правило, это были люди стоящие выше него по карьерной лестнице. С многочисленными любовницами и женой он привык общаться короткими фразами: любое его желание угадывалось сразу. Для этого он первые недели обучал своих партнерш всему, что делает его удовлетворенным и снисходительным. Он был прагматичен до мозга костей. И вот – этот грустный и высокомерный юноша, сидящей на грязном угольном ящике, открыто игнорирует его попытки наладить контакт. Он сделал последнюю попытку:
- Садись…

Дверца автомобиля щелкнула. Перед Тимуром будто растворилась челюсть ада. Он с беспокойством заглянул в глаза Аслана. Чувствуя, что противник почти сломлен, тот с кривой улыбкой протянул ему руку. Эта рука, опоясанная кожаным ремешком часов, та самая рука с длинными смуглыми пальцами, которые так приятно манипулировали его взрывными точками в ту прошлую встречу, звала его. Он спрыгнул с ящика. Обошел машину. Чтоб как-то привести мысли в порядок, достал из кармана куртки жесткую ворсистую тряпку и начал протирать ветровое стекло, стараясь смотреть мимо напряженного взора, меряющего его с обратной стороны прозрачной поверхности. Низ живота стремительно заволакивало сладкой негой. Ноги не слушались, подворачиваясь друг под друга. Вот же оно: его ночные видения обрели жизнь, тот, кого он так отчаянно дозывался в душные полуночные часы, здесь. На километры вокруг пустынная, богом проклятая, дорога и вековые растрепанные сосны. Маленький шаг отделяет его грохочущее сердце от источника временного покоя и счастья. Впервые он был кому-то нужен. Впервые был замечен. Это ощущение распирало ребра, заставляя его замерзшие губы невольно улыбаться. Сейчас он не думал о неправильности своих побуждений. Не принимал во внимание очевидной греховности будоражащих его мыслей.

Привыкший жить вне общества, он не ощутил на себе всей неукоснительности его законов. Конечно, он знал, как презрительно его приятели относятся к мужчинам, связанным плотскими отношениями. Знал многочисленные прозвища, придуманные человечеством для обозначения таких отверженцев. Но ему действительно было все равно. Он полностью погрузился в собственные переживания, пробуя на вкус их щекочущую новь. Его тянуло в объятия этого идеального мужчины, которым он никогда не станет, но и израненная ожиданием гордость воинственно поднимала голову.

Пока он сражался с противоречивыми желаниями, машина, шурша шинами, откатила назад, сползла с платформы и, резко скрипнув тормозами, умчалась по направлению к городу. Он так и остался с поднятой в воздух тряпкой, освещаемый холодным мартовским солнцем, отогревающим только избранных своих сыновей.