Я отвязал Вилли и заставил его перевернуться на спину. Ну это сила: петушок у него рос каждый день и был всегда на пределе! Я стал дразнить Вилли, замахиваясь ремешком, но не прикасаясь к нему. Тогда он сказал:
- Сейчас вы накажете меня по-настоящему.
– Сколько раз я должен тебя стегнуть?

Вилли секунду подумал.
- Я уже придумал летом, - сказал он. Всего 30 раз: 15 вверху и 15 внизу.
Я подумал про себя, что он просто с ума сошёл, да мне то что?
- Ну, считай. И началась такая приятная порка!

В верхней части вообще можно было не сдерживаться: мальчишка обязан терпеть. Но Вилли, видать, готовился уже к следущему этапу, поэтому он ахал, охал и мычал изрядно. Я решил, что из пятнадцати «нижних» ударов по пять придётся на каждую ногу и ещё пять – посередине. Ляжки у Вилли хорошо порозовели! Конечно, между ног я его шлёпал чисто символически, но сказал, что это на первый раз. А Вилли:

- Завтра вы не будете меня жалеть.
За чаем мы вдруг вспомнили, что даже не обращаем внимания на количество ошибок в диктанте. Это – само по себе, а теперь у нас просто по расписанию два урока! Вдруг Вилли спрашивает, есть ли у меня бельевые прищепки. Я говорю, что нет, у нас сушилка. Он хватается за голову: у них тоже нет, но рядом со школой есть магазин, где можно купить. Я даю Вилли денежки, и мы прощаемся до завтрашнего дня.

Вилли купил н а и л у ч ш и е прищепки: деревянные! Ими даже палец больно зажимать, не говоря уж об остальном. После холода и ремня я спрашиваю Вилли, к у д а будем привешивать прищепки.
– Куда получится.

Получилось к животу три штуки и ещё четыре на ляжки. Чем дольше они держались, тем сильнее нарастала боль. Вилли хоть и кричал, но терпел; правда, чувствовалось, что он не дождётся, когда я сниму. Потом я спрашиваю:

- А на с а м ы е у д о б н ы е места будет прикреплять?

Вилли кивает. На яички поместилось три прищепки, а его длинный, но тонкий петушок они так хорошо обхватывали, что удалось разместить ещё четыре. Конечно, это не рекорд, но мальчишке не позавидуешь! Я ещё говорю, мол, сам виноват, что у тебя такой член длинный, вот и поместилось много. Вижу, наконец, что пора заканчивать процедуру и не спеша открепляю по одной прищепке. Вид был смешной: сплошные вмятины. Вилли посмотрел сам на себя и говорит:

- Weiche Eier (яйца всмятку).

Это выражение мне так понравилось, что я даже похвалил его за находку и сказал, что можно ещё сделать «Spiegeleier» (жареную яичницу).
- Как это? - спросил Вилли.
– А вот сам подумай. Это была единственная пытка, до которой Вилли не догадался, а там и делать-то нечего! За чаем я пытался отговорить его от упражнения с плоскогубцами, говоря, что можно ведь и пальцами потаскать за волосы и что, дескать, пусть они у него отрастут побольше, вот тогда уж... Но если Вилли что нафантазировал, его не свернёшь. Ну, мне-то что? Я сам остался жив, и брат тоже, почему бы и Вилли не получить такое шикарное сексуальное удовольствие?

Плоскогубцы, с которыми появился Вилли на следующий день, мне очень понравились. Я как-то вначале не подумал, что ведь ими (их обратным раздвоенным концом) можно также здорово щекотать! В этот раз у нас получилась сокращённая программа, но это только по количеству мероприятий: щекотка да парикмахерская. Когда щекочут этими двумя железными окончаниями, кажется, что мучают сразу в двух местах, и Вилли нахохотался до того, что у него слёзы потекли. Я его, конечно, стал стыдить, что он «плачет». Он сказал, что не будет, но минута прикосновений плоскогубцами, и у него на щеках опять слёзы! Я говорю:

- Ну, теперь самое главное. Он думал, что я прямо начну волоски выщипывать, но я сказал:
- Надо, чтобы была настоящая парикмахерская. Сейчас я тебе всё тут намылю, тогда будет удобно «стричься».

Принёс кисточку и мыльный крем, сказал, что мне самому не справиться, отвязал Вилли руки и заставил его отгибать петушок, под которым всё основное и было. Вот теперь стало удобно! Намыливал долго – для стыда! – и образовались такие нужные косички и пучки, за которые наверняка можно было крепко ухватить инструментом. Вилли продолжал мне помогать, хотя вздыхал и дрожал.

- Может, не будем? – спросил я в шутку.
Но Вилли было не до шуток. Тогда я хорошенько сжал плоскогуцами одну большую косичку и стал тянуть. Волосы вырывались даже с каким-то скрипом. Вилли кричал и – наслаждался! Я опять спросил, сколько же раз дёрнуть, а он говорит, что пока ничего не останется. Вообще-то волос у него не так уж много, и за десяток раз я управился. Стёр мыло, кое-где оставались отдельные волоски, они тоже исчезли, и у Вилли стало много белого, и вообще видок был такой странный. Но одного уж я никак не ожидал: в самые «крикливые» моменты Вилли был, видно, настолько близок к оргазму, что у него даже смазка появилась!
За чаем Вилли грустно сказал:
- Ну вот, одно наказание теперь надолго отпало.

Я говорю, что через неделю волос будет ещё больше и тогда я его как следует потаскаю. Потом Вилли опять затянул, что вот, мол, все пытки уже б ы л и и теперь возможны только повторения. А сам смотрит на меня, вдруг я про Spiegelei скажу. Я молчу, тогда Вилли не выдерживает и с любопытством спрашивает, что же это такое. Я как чувствовал, что новое наказание пригодится намного позже и отвечал специально с нарочитой уклончивостью, говоря, что об этом так легко догадаться, но Вилли снова ничего не понял. Он просил, тогда пусть я хоть скажу, что у меня при этом будет в руках. Я говорю, такая небольшая бутылочка.

Приближалось двенадцатилетие Вилли. Мне очень хотелось сделать ему запоминающийся подарок, о котором я уже думал и мечтал. Официальный-то это ладно: купил ему огромный географический атлас, а вот неофициальный... Смотрю, у него день рождения в субботу – это плохо, ведь у нас с ним два выходных. Но и в пятницу можно! На уроке 16 октября говорю Вилли, что сегодня у нас будет всего три наказания. Ну, щекотка – это уже дежурное блюдо, - так сказать, для похудания, затем «штука» из морозилки, а потом – б а н я . Что сделалось с Вилли! Даже странно, что за всё лето он ни разу не подумал о мытье в ванной и всех удовольствиях, которое это мытьё может принести! В этот раз я его щекотал долго и чем попало: и волосы под мышками причёсывал, и щёткой водил и ключами. Одновременно с ледяным компрессом к другим местам прикладывал коробку с мороженым. Это ведь новинка! Вилли был на таком взводе, что, когда я его отвязал, стал скакать и прыгать.

- Можно посмотреть, какая у вас мочалка?, - спросил он. - Посмотреть-то можно, но я не собираюсь тебя мыть мочалкой. Когда Вилли понял, что его сейчас будут мылить руками, он вообще обалдел. Я велел ему идти в ванную, набрать до половины воды, залезть, полежать немного, потому что мокрого лучше намыливать, потом встать спиной к стенке, высоко поднять руки, широко раздвинуть руки и позвать меня. А сам приятно волновался: не так уж часто приходится мыть шестиклассника!

Наконец Вилли меня крикнул. Вот уж сколько раз я видел его голым, но сейчас было невыразимо приятно! На фоне белого кафеля, мокрый, коричневый, возбуждённый больше некуда, с отросшей чёрной шёрсткой между ног, с красным от стыда лицом – пожалеешь лишний раз, что нет видеокамеры и такой кадр пропадает навсегда! Я неторопливо намылил руки и стал мыть Вилли под мышками. Он, конечно, захохотал, ведь скользкие от мыла руки щекочут ещё страшнее. Я приказал ему взяться за штангу, на которой обычно висит ширма и так стоять всё время. Вот при таком хохоте и визгах я вымыл ему всю вернюю часть, разрешая опускать руки для отдыха только во время очередного намыливания. Потом велел е щ ё шире раздвинуть ноги. Конечно, символически, потому что уж шире некуда было, но так приятно, что Вилли был таким послушным и выполнял все приказы. Стал намыливать ноги, медленно поднимаясь всё выше, да ещё спрашивал, так ли его мыла мама. Вилли хохотал, прокричал, что это было в последний раз до школы. Он уже готовился к тому, что я сейчас снова намылю руки и буду мыть его между ног. Я его похвалил за то, что есть м н о г о , что надо помыть, и приступил. Вилли просто с ума сходил: невыносимая щекотка соединялась с новыми ощущениями наслаждения!

- Не шевелись, - сказал я Вилли и включил душ.
Дождик был направлен прямо на мячики, а Вилли даже понятия не имел, как это дико приятно. Он стал извиваться всем телом, мычать, стонать, а душ продолжал его мыть и щупать. Наконец я сказал:
- Уже почище стало, но, видишь, у тебя всё же Eierchen не такие светлые, как петушок.

Вилли посмотрел и, хотя это было совсем не так, - согласился.
- Что ж, придётся повторить, - сказал я и заставил его лечь на спину, широко расставив ноги на края ванны. Вилли ждал прямо с какой-то дрожью ещё одного сеанса. В этот раз сама поза была стыднее (Вилли будто с а м подставлялся), а для меня - удобнее. Намыливание прошло ещё «громче», Вилли просто летал между хохотом и стоном, душ я закрепил наверху, и дождик поливал его без моей помощи. Вилли «терпел» с закрытыми глазами. Я спрашиваю его:

- Ну как тебе кажется, сравнялся ц в е т ?.
Вилли долго смотрел и сказал, что п о ч т и , но не совсем. И я говорю тогда, что придётся помыть всё его добро последний раз. Велел ему задрать ноги наверх, раздвинуть как можно шире и держать их руками, Тут я стал намыливать его п о – д р у г о м у , и Вилли это моментально почувствовал. Это уже была не щекотка, а настоящие ласки, которых он ещё никогда не испытывал.

- Ну, а теперь займёмся петушком, а то он обидится.
Вилли как-то хрипло засмеялся. И я стал его намыливать, делая такие движения, которые могли привести только к одному. Вилли держался около минуты. Водя и вытягивая мыльными руками, я говорил, что сейчас, мол, будет что-то очень приятное. Вилли уже и сам чувствовал. Он стонал, как взрослый, при этом голос его с каждым мигом повышался. Вот тембр стал уже совсем детским, тоненьким и вдруг перешёл в какой-то даже смешной писк. Вилли весь задёргался, и начался фонтан освобождения от того, что копилось целых 12 лет. Это были какие-то рекорды: и в стенку попал и количество толчков было астрономическое! Наконец Вилли буквально свалился в ванну. Я ему сказал отдыхать и даже поспать прямо в воде, если захочет, а сам пошёл готовить чай с именинным угощением.

Вилли скоро появился с таким счастливым видом, что я ему даже позавидовал. Ему было так легко, улыбка не сходила с лица, глаза блестели. Первый вопрос, который он задал, был такой:
- А что, это можно только в день рождения делать?

Я говорю, что почему же, можно и чаще. Тогда Вилли начал осторожный допрос, может, раз в месяц или даже раз в неделю. Он не поверил своему счастью, когда я сказал, что мы можем делать это в конце каждого урока. Сначала немецкий, потом «наказание», а потом «баня». Значит 5 раз в неделю, а два дня – терпеть. Конечно, я ему поставил смешное и маловыполнимое условие: он должен стараться не кончать как можно дольше, каждый раз увеличивать время. Вилли – обещал и сказал, что они в школе как раз делают всякие графики, вот и он будет чертить. В понедельник у него кривая в графике всегда шла вниз, а вот по пятницам доходило до двух минут. Иногда, конечно, я ему подыгрывал, мылил не так сильно, и тогда он держался дольше.

Мама часто заходила к нам по-соседски, приносила маленькие хозяйственные подарочки и – не могла нахвалиться на Вилли! И в школе у него всё очень хорошо – учителя довольны, и он такой хороший сын: помогает по хозяйству, слушается, стал ласковым..
Вилли всё хотелось каких-нибудь новых поз при мытье, кроме этих трёх. Он обожал, когда я заставлял его становиться на четвереньки и мыл как бы из-за спины. Правда, ощущения были настолько острыми, что через считанные секунды наступал финал, но Вилли был счастлив, а как мне-то приятно слышать его стоны и крики наслаждения! Я его однажды попросил – молчать, просто так, на пробу. Какое там: Вилли забыл о моей просьбе, а потом извинялся, что не послушался. Он хотел, чтобы я его помыл, когда он стоит на мостике. Я говорю, что он сразу же упадёт, а в ванне это опасно. Вилли уговаривал меня, что ничего не будет. Тогда я придумал ещё более интересный вариант. Сказал, что буду мыть его прямо в комнате. Постелили толстую подстилку, я принёс ведро с водой и все принадлежности. Вилли стал на мостик, но едва увидел мои приготовления, как рухнул. Я заставил его становиться ещё раз. При первом же прикосновении Вилли снова упал. Я пригрозил, что сейчас будет последняя попытка. Вилли приготовился терпеть, но я его пожалел и вместе яичек стал сразу же намыливать петушка. Видимо, это оказалось уникальным наслаждением, которое мало кто испытывает. Фонтан был хорош!

Наказания повторялись, но никогда не наскучивали. В каждое я старался вносить что-то творческое. Для щекотки употреблялось всё, что можно: особенно он вопил, когда я начинал проводить по телу вилкой. Волоски выщипывали по понедельникам, как раз когда после трёхдневного перерыва Вилли просто изнемогал от страстей и желания быть униженным. Ремёшок часто заменялся школьной линейкой, которая работала очень звучно, и обращаться с ней мне самому было удобнее. Наконец подходят летние каникулы. Где-то за неделю до окончания наших уроков Вилли грустно спрашивает, как же он будет летом, ведь н е в ы т е р п е т ь . А я говорю, что тебе и не надо терпеть, ты будешь с а м делать. Вилли не ожидал такого «официального» разрешения. Я думаю, что он бы и так не удержался, но хорошо, что не пришлось меня обманывать. Он ещё раз спросил, как часто это можно делать. Я говорю, что только не чаще, чем один раз в день. Вилли засмеялся.

- Но ведь ты ни разу не пробовал, мне надо посмотреть, как у тебя получается.

Вилли ещё больше покраснел и сказал, что я должен сказать, какие недостатки будут. Я говорю, вот у нас как раз несколько уроков осталось, ты и потренируешься. Мы постелили газету на пол, по моему приказу Вилли - уже без трусов - стал на колени, раздвинул их, и я сказал, что засекаю время. Смотреть на старания Вилли было невыразимо приятно! Я ему говорил каждые полминуты, и когда сказал, что прошло две минуты, он не выдержал и раздался стук по газете – как дождик. Я его стал учить, что он же может делать медленней, как бы с небольшими перерывами, и тогда можно побить рекорд. На следующий день Вилли показал мне позу стоя на ногах (но это приводит к чересчур быстрому удовлетворению), потом – лёжа на спине с поднятыми ногами. Он обещал летом продолжать вести график и показать мне, надеясь всё же побить рекорды.

- Ну, а сколько - х о р о ш о ? - спрашивал Вилли.
Я говорю, что если удержится до четырёх минут, то это будет г е- н и а л ь н о .
- А как ещё можно? - всё не унимался Вилли.
- Попробуй лечь на холодный пол, под живот положи какой-нибудь ворох тряпок и тычься в эти тряпки. Будет долго и, может, что-нибудь получится.
Потом Вилли сказал, что это было так здорово, именно в этом варианте он и побивал рекорды.

И вот Вилли уехал на полтора месяца, а когда вернулся, сразу же бросился ко мне, но меня... не было. Он прибыл 27 августа, а мы с мамой по выигранной путёвке 24 августа уехали на шесть дней в Геную. Может, эти-то три дня моего отсутствия и сделали наш последний год с Вилли таким уникальным! Когда я его увидел, то опять поразился этой черноте кожи, порывистости, торопливости речи.

– Я в с ё рассказал Лизе!! - было первое, что он мне сказал.
Я не знал даже, верить ли осуществлению моей детской мечты о присутствии е щ ё к о г о – н и б у д ь . На всякий случай спросил, не разболтает ли его двоюродная сестра, ведь ей всего 11 лет.. Вилли уверял, что Лиза - в е р н а я . Я думал, что Вилли начнёт сейчас пересказывать, как этот рассказ шёл. Он сказал, что они говорили в с е т р и д н я .
- Ну, и что Лиза?
- Она чуть с ума не сошла („verrckt geworden) и хочет п о с м о т р е т ь .
Ну, тут уж я едва не упал. Но этого мало! Вилли сказал, что Лиза хочет поучиться, и Вилли ей обещал, что, если я не буду против, пусть Лиза делает с ним всё, что хочет. У меня поднялась температура.
- А ты не боишься, что Лиза будет тебя мучать не так, как я?
– Я хочу всё вытерпеть, Лиза – моя любимая сестра, и пусть ей будет п р и я т н о.
Дальше Вилли перешёл к делу, сказав, что Лиза придёт к трём часам, она хочет сначала посидеть на нашем уроке («А ты сможешь заниматься?» - «Не знаю», - честно сказал Вилли), а потом – что мы будем делать д л я Л и з ы ? И тут я говорю:
- Ты не должен знать.

Вилли весь вспыхнул: ведь это ещё с т р а ш н е е ! Ну хоть какой-нибудь намек. Я говорю, что будет самое меньшее три новинки и что он испытает с т ы д , ж а р и у д о в о л ь с т в и е . Вилли чуть не задохнулся:
- Неужели жареное наказание?
Я сказал, что да, потому что Лизе это будет и н т е р е с н о . Ты же, мол, хочешь ей угодить. Вилли некуда было деваться, и он сказал, что на всё согласен. До прихода Лизы оставалось ещё около трёх часов, и мне нужно было обдумать подробный сценарий.

Я уж вроде знал Вилли хорошо, но всё же не думал, что он способен на т а к о е . За себя-то мне нечего было бояться, но вдруг бы она всё же разболтала девчонкам. Хотя они учились в разных школах. Но Вилли было не остановить – вот это темперамент! В три часа они пришли. Я увидел Лизу и просто обалдел. Большей противополжности самому Вилли не могло быть! Хотя Лиза была ровно на год младше Вилли, выглядела она так, словно ей не почти 12 лет, а не больше 11. Беленькая, худенькая, с длинными белокурыми волосами, а личико такое красивое! Я сразу понял, что Лиза, как и Вилли, наполовину иностранка, но только – «в другую сторону». И точно, оказалось, что у неё папа поляк, отсюда такие прелестные черты лица. Когда мы здоровались (а в Германии дети п е р в ы м и подают руку старшим), Лиза даже как-то присела немного. Попытались заняться русским; Вилли лепил ошибки через слово, и я сам сказал, что уж лучше мы завтра отучимся двойную порцию:
- Да ведь и каникулы ещё не кончились - утешил я Вилли . – Сейчас будем развлекаться, посмотрим, какой у нас Вилли терпеливый.
Я сказал Лизе сесть поудобней в кресло, а Вилли стал перед ней раздеваться. Но – вот уже первая новинка – он должен был остаться в т р у с а х (для начала, конечно). Лиза жадно смотрела. Возбуждение Вилли было так очевидно, что я даже подмигнул Лизе, а она рассмеялась.

Окончание следует...