Полдень, но солнце уже печет неимоверно, и над речкой, зеркально сверкающей в щедро горячих солнечных лучах, слышны крики, визг, смех - мальчишки, загорелые до черноты, весело плещутся в воде, поднимая фонтаны радужных брызг; чуть в стороне от мальчишек, но тоже на берегу - у самой кромки воды, сидят несколько парней; парни в плавках, но они не купаются, а, дымя сигаретами, неспешно пьют пиво.
Мальчишкам лет по тринадцать-четырнадцать, парням - по семнадцать-восемнадцать, и ни те, ни другие никакого внимания друг на друга не обращают: места хватает всем… и никто не видит, как метрах в ста от берега, в густом кустарнике, один из парней зажал пацана: левой рукой удерживая извивающегося Мишку за грудь - прижимая его к себе, рукой правой Артём бесстыдно скользит по Мишкиному животу вниз, и жаждущая ладонь его растопыренными пальцами цепко впечатывается в то место, где у Мишки ещё нетвёрдо, но уже сочно и потому вполне ощутимо бугрится, - стиснув через плавки быстро напрягающийся Мишкин член, Артём возбужденно смеётся, обдавая Мишкино ухо горячим дыханием:
- Бля, у самого уже колом, а он вырывается… чего ты ломаешься? - Артём, скользя губами по тонкой Мишкиной шее, сладострастно тискает через плавки Мишкин член.
- Пусти! - Мишка, продолжая выворачиваться из рук Артёма, крутит из стороны в сторону круглым задом, порывисто дёргается, пыхтит, но всё это бесполезно - Артём сильнее Мишки… и сильнее, и старше: Мишке - тринадцать, а Артём из компании тех парней, что пьют на берегу пиво, и ему, Артему, почти восемнадцать - осенью Артем пойдёт в армию.
- Чего ты… чего, бля, вырываешься? Целка, что ли? - всё так же прижимая левой рукой извивающегося Мишку к груди, ладонью правой руки Артём с нажимом скользит вверх-вниз по Мишкиному паху, через плавки лаская напряженный Мишкин член. - Стой… стой спокойно!
- Пусти… пусти меня! - вырывается Мишка.
Не отвечая, Артём вжимается собственным пахом в Мишкин зад - с силой, с наслаждением вдавливает свой стояк в мягкие Мишкины булочки и, возбуждённо сопя - не прекращая тискать через плавки твёрдый Мишкин член, начинает вверх-вниз с наслаждением двигать бёдрами, сладострастно сжимая свои круглые, плавками обтянутые ягодицы, - Мишка, ощутив правой половинкой задницы твёрдый член Артёма, на какой-то миг затихает… но мысль, что их могут увидеть, тут же подстёгивает Мишку снова, и он, как ошпаренный, начинает тут же дёргаться ещё сильнее, одновременно чувствуя, как ладонь Артёма по-хозяйски ловко скользит ему в плавки.
- Ого! - возбуждённо смеётся Артём, сжимая в кулаке твёрдый Мишкин член. - Пушечка что надо… почти как у меня!
Член у Мишки действительно большой… горячий и твёрдый, член у Мишки - как у взрослого парня, - и, продолжая удерживать извивающегося Мишку левой рукой поперёк груди, Артём начинает медленно двигать в Мишкиных плавках кулаком руки правой.
- А так… так тебе нравится? - шепчет Артём, снова вдавливая в мякоть Мишкиного зада свой собственный возбуждённый стояк.
- Пусти… - Мишка, извиваясь, пытается вытащить руку Артёма из своих плавок.
- Тебе что - не нравится, что ли? - тихо смеясь, Артём сильнее сжимает в кулаке Мишкину "пушечку". - А если - так? - и, сладострастно вдавливаясь в правую Мишкину ягодицу напряженно твёрдым пахом, Артём быстрее, энергичнее двигает кулаком… никаких затруднений у взрослого Артёма это действо с Мишкиным членом не вызывает - сам у себя Артём регулярно дрочит правой рукой, и теперь рука его - правая - двигается привычно и ловко. - Так - нравится? - шепчет Артём, возбуждённо смеясь.
Мишке и приятно, и стыдно, и необычно - одновременно, - прижимая Мишку к себе, Артём дрочит возбуждённый Мишкин член, одновременно елозя через плавки по круглой Мишкиной заднице членом своим… парень дрочит член пацану, а в ста метрах от них пацаны купаются, парни пьют пиво, - лето, полдень… стоя в кустах, парень дрочит свой член о зад пацана, а в ветвях деревьев, прыгая с ветки на ветку, деловито щебечут птицы, и им, птицам этим, нет никакого дела до того, что делается внизу…
- Пусти… - шепчет Мишка, - пусти меня… чего ты меня доишь?
- Неужели не нравится? - тихо смеётся Артём.
- Я же не этот… не онанист! Пусти меня… пусти! - Мишка снова вырывается, и снова его усилия ни к чему не приводят - держит Артём его крепко. - Не онанист я! Пусти…
- Онанизм - это когда ты себя доишь сам… в уединении это делаешь, чтоб никто не видел… да еще при этом всем врёшь, что никогда этим не занимаешься… понял? Тогда это онанизм… А сейчас это не онанизм, а предварительная игра… чуешь? - Артём смеётся. - Предварительная…
- Какая ещё игра? - Мишка, чувствуя, как привычной сладостью полыхает в промежности, на какой-то миг затихает… Артём дрочит ему член, прижимая его к себе, и это Мишке почти так же приятно, как приятно бывает каждый раз, когда он, Мишка, делает всё это себе сам… но одно дело, когда делаешь это себе сам - в уединении, чтоб никто не видел, и совсем другое дело… - Пусти! - Мишка, словно опомнившись, снова энергично дергается, крутит задом, пытаясь вывернуться из рук Артёма.
- Какая игра? Пусти…
- Что значит - "какая"? Обыкновенная… или ты, может, хочешь сказать, что ни с кем в такие игры не играешь?
- Не знаю я никаких игр… пусти меня… пусти!
Не отвечая, Артём с наслаждением трётся своим возбуждённым членом о мягкий - упруго-мягкий - Мишкин зад… ох, до чего ж этот Мишка ему нравится! Попка - как спелый персик, и весь он сам… "пусти", "пусти", - как его, пацана этого, убедить, что ничего зазорного в однополом сексе нет? В промежности у Артёма всё полыхает, и сладкая дрожь возбуждения звенит, как тетива, во всем теле, но… в ста метрах сидят пацаны - пьют пиво, и ещё пацаны в стороне купаются… того и гляди, кто-нибудь сюда ломанётся, а этого Артёму хочется меньше всего. Точнее, этого Артёму не хочется совсем.
Хотя… что в этом особенного? Артёму почти восемнадцать - осенью в армию, и мальчишки ему нравятся едва ли не больше, чем девчонки… впрочем, он сам толком не знает, кто ему нравится больше; у всех парней есть девчонки, и у Артёма девчонка есть тоже, но с ней он еще не пробовал - ни разу у ней не просил, на близости не настаивал, а с парнем Артём уже пробовал, когда был прошлым летом в спортивном лагере, и даже не раз… не раз это делал - трахался с пацаном… кайф это! - елозя выпирающим из плавок членом по круглым Мишкиным ягодицам, прижимая Мишку к себе, Артём сладострастно перебирает чуткими пальцами крупные пацанячие яички, гладил лобок, то и дело запуская пальцы в шелковистые густые волосы… по возрасту Мишка ещё малолеток, а член у него как у Артёма - не меньше… и волосы на лобке - шелковистые, мягкие, густые, - Артём, возбуждённо елозя своим стояком по Мишкиной заднице, откровенно, бесстыдно лапает пацанячее хозяйство… впервые чужая рука по-хозяйски орудует т а м, и Мишка, невольно затаив дыхание, снова какое-то время стоит, не двигаясь, - мысленно следя за перемещением пальцев Артёма, Мишка чувствует, что ему всё это… ему всё это - необыкновенно приятно… черт знает что! Приятно ему… гомик он, что ли? Приятно… а если их кто-нибудь здесь увидит?!
- Пусти! - Мишка вновь начинает извиваться, пытаясь освободиться, но хватка у Артёма железная - держит он Мишку крепко. - Пусти… я кричать буду! Кричать сейчас буду! Пусти…
- Дурак ты, что ли? Кричать он будет… хуля кричать? - шепчет Артём, обдавая Мишкино ухо горячим дыханием. - Ты чё, бля… ты чё такой дикий? Пацаны мечтают об этом, а он… кричать он будет! Ну, бля, дурак! Ой, дурак! Хуля кричать? Пойдём… отойдём немного…
- Зачем? Чего ты… чего ты от меня хочешь? - шепчет Мишка, округляя глаза.
- А ты что… ты сам… сам ты ещё не понял? - чуть слышно отзывается Артём; он возбуждённо скользит губами по тонкой Мишкиной шее, одновременно шепча - обдавая Мишкину шею щекотливым дыханием: - Пойдём… в попку… в попочку… хочешь?
- Ты чего?! - Мишка, услышав "в попку", дёргается изо всех сил. - Ты за кого… за кого ты меня принимаешь?
- За нормального пацана! - тут же отзывается Артём, и в голосе Артёма Мишка не улавливает ни насмешки, ни издевки, ни вообще какого-либо подкола.
- Вот именно! Я не педик… не педик я! Пусти…
- А может, ты вообще не человек? - тихо смеётся Артём. - Не онанист, не педик… так я тебе и поверил! Давай, бля, разик… никто не узнает…
- Говорю тебе, я не педик… не голубой я! Слышишь? Клянусь… клянусь тебе! Пусти…
- Ага, все мы не педики - не голубые… пока случай не подвернётся, - Артём, с силой вжимаясь сладко бугрящимся пахом в Мишкину ягодицу, всё так же тихо смеётся, щекоча горячим дыханием Мишкину шею. - Я, что ли, голубой? Чего ты, пацан, трепыхаешься? Голубой, неголубой… какая, бля, разница? Что ты вообще про себя знаешь? Всякой поебени наслушался - и твердишь, как попугай: "не голубой", "не голубой"… никого же нет - никто не узнает… слышишь? Давай… отойдём чуть дальше, и… один раз - не пидарас… слышал такую пословицу?
- Пусти! - Мишка, пытаясь вырваться, раз за разом энергично дёргается - крутит задом, и снова всё это безуспешно… вырваться Мишке никак не удаётся.
- Ну, чего ты… чего ты боишься? Или ты что - думаешь, что другие пацаны так не делают? Делают… ещё как делают! Это же кайф… удовольствие! А ты…
- Какое… какое ещё удовольствие?! Ты что - совсем офигел?!
- Нормальное удовольствие… настоящее! И ты сам… ты ведь сам этого хочешь… да?
- Ничего я не хочу… пусти!
- Хочешь… еще как хочешь! - Артём шепчет эти четыре слова - выдыхает их - так горячо и уверенно, что Мишка на какой-то миг невольно теряется.
- Чего я хочу? - шепчет Мишка.
- А этого самого… попробовать хочешь - вот чего! Хочешь, но боишься…
Артём, говоря так, невольно проецирует на Мишку свой собственный страх, какой был у него в Мишкином возрасте: это он, Артём, боялся когда-то, думая, что это позорно… а потом, когда страх свой преодолев, он это впервые попробовал - с Максом в спортивном лагере, и потом, когда с тем же Максом он через два дня попробовал это еще раз, и потом еще и ещё раз это сделал… короче, когда всё это хорошо распробовал, он много потом об этом думал… и потому сейчас, невольно перенося свой собственный опыт на Мишку, Артём шепчет уверенно, даже напористо, обжигая Мишкино ухо горячим дыханием:
- Ты - боишься, я знаю… хочешь, но - боишься. Потому боишься, что слышишь, как всякие пидоры неудовлетворённые, которых никто не трахает, звездят на всех углах, что это позор и всё такое… а это - никакой не позор! Это - кайф… нормальный кайф! Слышишь? Не бойся… пойдём - отойдем чуть дальше, и… один раз… пойдём!
Артём шепчет всё это горячо, возбуждающе, - уговаривая Мишку, Артём тискает пальцами напряженный Мишкин член, сладострастно трётся своим членом о Мишкину задницу, и… черт знает что! - возбуждённому Мишке начинает казаться, что всё это ему нравится… ну, то есть, всё это, вместе взятое: щекотливо жаркий шепот, горячие пальцы, смещающие туда-сюда нежную кожу на члене, ощущение давящей твёрдости на ягодицах… может быть, всё это действительно не так страшно, как об этом говорят? Можно, конечно, закричать - позвать на помощь, и пацаны его крик наверняка услышат, а услышав, вмиг прибегут… но всё это сделать можно в любой момент - закричать никогда не поздно… это во-первых; а во-вторых…
- Пусти… пусти меня… - шепчет Мишка, но в голосе его, в самой интонации, не слышится прежняя категоричность, и потому слова "пусти… пусти меня…" срываются с Мишкиных губ не то чтобы дежурно, а как-то неуверенно, словно Мишка произносит всё это - произносит слово "пусти" - больше по инерции, чем действительно требуя его отпустить. И Артём…
Артём тут же своим обострённым слухом - всем своим молодым желанием - чутко улавливает Мишкину неуверенность, невольно прозвучавшую в его голосе, - не отвечая, Артём едва уловимым касанием губ скользит по Мишкиной шее… и даже не губами скользит он, а одним лишь дыханием, обжигающе горячим, отчего Мишка невольно чувствует, как по телу его пробегает сладкий озноб… и хочется Мишке сказать "пусти", и… Мишка, невольно сжимая, стискивая ягодицы, сам не понимает, что с ним творится, - сладкий озноб плавится между ног, сладостной болью отзываясь в повлажневшей головке твёрдого, как штык, члена…
- Ну? - шепчет Артём, с силой прижимая горячее Мишкино тело к своему, такому же горячему от полыхающего в нём молодого возбуждения. - Пойдём? Всего разик…
- Что "разик"? - отзывается Мишка; он спрашивает это, чтобы выиграть время, он уточняет очевидное, ещё внятно не сознавая, но в глубине души уже смутно чувствуя, что однозначность его отношения к подобным делам зыбко колеблется, и вместе с этим колебанием медленно исчезает, испаряется его воля к сопротивлению… сердце Мишкино колотится, - Артём, горячо дыша в ухо, с силой давит своим твёрдым членом на круглую, плавками обтянутую Мишкину булочку, и Мишке уже не хочется ни уворачиваться, ни отстраняться… конечно, это страшно - с пацаном, который тебя хочет… выебать хочет - в жопу… а с другой стороны - чего здесь страшного? Если раз… один раз попробовать - чего в этом страшного? Ничего… то есть, страшно, но страшно всё это не само по себе, а страшно то, что об этом кто-то узнает… вот что на самом деле страшно! Узнают пацаны, и - позора не оберёшься… известно, как к этому все пацаны относятся! Но это, если узнают… а если - никто не узнает? Если - всего один раз… Мысли Мишкины путаются, обрывается, вновь возникают, - Мишка не на шутку возбуждён, и в голове у него полный сумбур… ничего не понятно! И страшно Мишке это делать - подставлять свою "попочку", и нет у него никакой воли этому противиться…
- Что значит - "что"? Это самое… чувствуешь, какой он твёрдый? - Артём, с наслаждением сжимая, судорожно стискивая свои плавками обтянутые ягодицы, снизу вверх медленно двигает твёрдым членом по Мишкиной ягодице … и хотя всё это происходит через плавки, Мишка отлично чувствует, что член у Артёма действительно твёрдый… очень твёрдый! И ещё… стоя к Артёму задом, Мишка чувствует не только волнующую твёрдость чужого возбуждённого члена, но и сладостное, на искрящиеся разряды похожее покалывание у себя между ног - там, где туго стиснутый девственный входик. - Пойдём… отойдём немного, и ты… ты сам всё узнаешь. На словах это никак не объяснишь - это надо попробовать… - шепчет Артём, щекотливым дыханием обжигая Мишкино ухо. - Ну… чего ты боишься? Идём…
Где-то, совсем рядом, вздымая к небу фонтаны брызг, весело бесятся пацаны… парни, сидящие чуть в стороне - в тени одиноко растущего куста, неторопливо пьют из большущего термоса пиво… на небе - ни облачка, и солнце жарит, печёт неимоверно, - обычный полдень обычного летнего дня… под крону деревьев солнечные лучи почти не проникают, и потому в роще нет того обжигающего зноя, что царит на берегу, - в роще, прыгая с ветки на ветку, неугомонно щебечут птицы, и им, птицам этим, нет никакого дела ни до того, что происходит внизу.
- Ну… - шепчет Артём, обжигая Мишкину шею горячим дыханием. - Идём?
Артём просит Мишку, почти упрашивает, и… крепко стиснутый Артёмом, Мишка ничего не успевает проговорить в ответ - ни "да", ни "нет", как вдруг…
- Ми-и-и-и-ха! Ты где? - за массивом кустов раздаётся звонкий мальчишеский голос.
Этот голос похож на гром среди ясного неба: он врезается в уши так неожиданно, и звучит он так близко, что не только Артём, но и Мишка - оба они - на мгновение замирают… какое-то время - буквально две-три секунды - они стоят, не шевелясь, словно в оцепенении: возбуждённый Артём, одной рукой прижимая Мишку к груди, ладонью другой руки сжимает напряженный Мишкин член, в то время как сам Мишка, возбуждённый не меньше Артёма, застывает с выражением мучительной неопределённости на лице… наконец, Мишка первым приходит в себя:
- Пусти! - коротко, одними губами выдыхает он, энергично шевеля плечами, и Артём, послушно размыкая объятие, одновременно выдёргивает руку из Мишкиных плавок.
- Кто это? - едва слышно шепчет Артём, торопливо поправляя залупившийся член в плавках собственных… хотя, как ты его "поправишь"? Член несгибаемо торчит, и плавки от этого торчка недвусмысленно бугрятся - плавки у Артёма, несмотря на его торопливые усилия что-либо сделать-предпринять, дыбятся несгибаемым колом.
- Юрчик, - точно так же, едва слышным шепотом, отзывается Мишка; как и Артём, он точно так же торопливо пытается уложить в плавках член свой, и точно так же у него ничего не получается: клейко залупившийся Мишкин член торчит не слабее, чем у Артёма… влипли! Влипли, блин! Влипли! Именно так - не "влип", а "влипли" - лихорадочно думает Мишка, непроизвольно объединяя себя с Артёмом… "влипли, блин, влипли!" - думает Мишка, словно они, Артём и он, тайные сообщники, застигнутые врасплох…
- Ми-и-ха! - вновь раздаётся тот же самый голос; Юрчик, одноклассник и друг, где-то совсем рядом, и - достаточно просто что-либо крикнуть в ответ, достаточно крикнуть "я здесь", как Артёма тут же в одно мгновение смоет этим ничего не значащим криком прочь, но… затаив дыхание, Мишка не отзывается. Да и как отзовёшься, если член стоит несгибаемым колом?! Это во-первых. А во-вторых…
- Короче! - Артём, одной рукой прижимая колом торчащие плавки к ноге, ладонью другой руки касается Мишкиной ягодицы. - Ты подумай… понял? Ничего в этом страшного нет… и позорного нет ничего… кайф это! Понял? Кайф… - Артём шепчет всё это торопливо, четко проговаривая выдыхаемые слова, и вновь голос его звучит уверенно и энергично. - Подумай… хорошо подумай, о чём я тебе говорю… и - молчи, не будь дураком! Понял? Никому ни слова - ты меня не видел…
Артём хочет добавить, что они ещё встретятся, обязательно встретятся, но отчетливо слышно, как хрустит совсем близко ветка, а значит - на счету каждая секунда, и Артём, ободряюще скользнув ладонью по круглой Мишкиной заднице, ничего не добавляя, бесшумно исчезает в густой заросли молодняка… у Мишки стучит, колотится сердце, - секунду-другую Мишка стоит неподвижно, чутко вслушиваясь в тишину, не зная, что ему делать - как быть, затем, резко повернувшись, не обращая внимания на колом бугрящиеся плавки, он точно так же делает шаг в сторону, и… ещё секунда, и - высоко поднимая ноги, ловко лавируя гибким телом между сочно зеленеющими ветками молодняка, Мишка стремительно улепётывает прочь от того места, где ещё минуту назад его, изрядно возбуждённого, зажимал-тискал возбуждённый Артём, на все лады уговаривая подставить зад…
И ведь что интересно: Мишка, "разогретый" Артёмом, уже готов был… готов был согласиться, и если б не Юрчик - не одноклассник-друг… ну, блин, дела! Ещё бы две-три минуты, и… Мишка, бесшумно лавируя между ветками молодняка, улепётывает прочь - и от Юрчика, который, сам того не ведая, вписался в это происшествие своим внезапно раздавшимся голосом, и от Артёма, который его, Мишку, чуть не трахнул… конечно, "чуть" не считается, и всё равно… всё равно - дела!.. Ветки деревьев то и дело стегают Мишку по рукам, но Мишка на это не обращает внимания: его задача - как можно дальше оказаться от того места, где его, возбужденного, зажимал Артём и где их за этим занятием чуть не застукал Юрчик… вот где было бы дело! Если б Юрчик не голосом себя обозначил, а молча б раздвинул кусты… Наконец, не слыша за спиной погони, Мишка замедляет скорость… не трахнул его Артём - не успел… а ведь мог, мог он это сделать… ещё как мог! - засадил бы в очко, благо Мишка уже почти что готов был очко подставить… и - что было б тогда? Артём утверждал, что это - кайф… может, и кайф… а может, совсем наоборот… как судить о том, что не пробовал?
Мишка, пробираясь через кусты, умышленно делает небольшой крюк вправо, чтобы выйти к реке метрах в трёхстах от того места, где пацаны, ни о чем не зная, весело бесятся в воде и где парни, сидящие чуть в стороне, неспешно цедят из пластмассовых стаканов пиво… да, всё правильно: он вернётся назад берегом реки - так, как будто в рощу он даже не заходил… Член Мишки, между тем, утрачивает твёрдость - член вновь превращается в эластично послушный аккуратный валик, и Мишка, прежде чем выйти из рощи, привычно укладывает его полуобнажённой головкой вниз, - сунув руку в плавки, Мишка быстро приводит своё пацанячее хозяйство в обычное состояние, словно совсем… ну, то есть, совсем-совсем - вообще! - ничего не было.
Мишка выходит из рощи на берег, - солнце печет неимоверно, и воздух, несмотря на близость воды, пронизан зноем; большая лягушка, увидев Мишку, тут же прыгает в воду, но никуда не уплывает, а, вынырнув, нагло лупит на Мишку глупые глаза; на небе, от края до края, ни единого облачка, а само небо - голубое-голубое… словом, день как день - самый обычный день в череде других обычных дней бесконечного лета… скосив вниз глаза, Мишка невольно смотрит на свои плавки: плавки бугрятся, но бугрятся они так, как обычно, а значит - ничьего внимания привлечь не могут… ну, так что там, в роще, было? А ничего там не было! Ни-че-го.
А вечером того же дня, лежа в постели, Мишка вновь и вновь прокручивает перед мысленным взором дневное происшествие… словно кадры фильма, всплывают перед глазами "картинки": вот, накупавшись до икоты, он идёт рощу - идёт просто так, чтобы чуть отдохнуть от воды… вот неожиданно из кустов выходит этот парень - Артём… он, улыбаясь, спрашивает: "Что - заскучал? Ни одной, бля, девчонки… да?" - и при этом он смотрит как-то не так… внимательно смотрит - вот как… продолжая улыбаться, Артём вдруг говорит: "А ведь развлечься, если хочешь, можно и без них… если, конечно, не дурак" - и тут же уточняет-спрашивает: "Хочешь?" - одновременно с этим словом подходя к Мишке почти вплотную… так всё началось. Мишка лежит на спине, приспустив трусы, глядя невидящими глазами в смутно белеющий потолок: перед глазами, сменяя друг друга, всплывают "картинки" дневного происшествия, а рука в это время привычно тискает возбуждённый член, - дрочить перед сном - кайф, и Мишка так делает довольно часто, представляя при этом знакомых девчонок, но теперь - случай особый: дрочит Мишка едва ли не каждый день, а чтоб его лапали-зажимали, чтоб уговаривали в жопу дать - это впервые… и Мишка, чуть заметно двигая рукой, нетерпеливо крутит свой "фильм" дальше: итак, спросив, хочет ли Мишка развлечься, Артём подошел к нему почти вплотную… ну, то есть, близко-близко; на Артёме были узкие тёмно-синие плавки, и Мишка краем глаза, ещё когда Артём только-только вышел из кустов, успел заметить, что плавки спереди бугрятся как-то излишне сильно - так, как это бывает при начинающемся стояке… подошел он, значит… подошел, и - не успел Мишка ничего ответить, как Артём, неожиданно обхватив его, Мишку, поперёк груди, рывком прижал его к себе… да, всё было именно так, - никакого повода - ни прямого, ни косвенного - Мишка Артёму не подавал, и тем не менее… тем не менее, Артём почему-то вообразил, что Мишка, стоящий перед ним, хочет развлечься, причем… не просто развлечься, а развлечься "по-голубому",- обхватив Мишку поперёк груди, Артём уверенно прижал его к себе…
Испугался ли Мишка? Конечно, испугался… точнее, не столько испугался, сколько удивился, - ещё до конца не понимая, что за развлечение ему предлагается, Мишка тут же рванулся из рук Артёма, инстинктивно задёргался, закрутил задом, пытаясь вырваться… но - без особого труда удерживая извивающегося Мишку за грудь, Артём с силой вдавился в его задницу твёрдым пахом, губы Артёма скользнули сверху вниз по Мишкиной шее, и только тут, через плавки почувствовав на своих ягодицах давящую твёрдость чужого стояка, а на шее ощутив горячее, странно возбуждающее дыхание, Мишка вдруг как-то мгновенно и вместе с тем со всей очевидной определённостью осознал-понял, ч т о и м е н н о этот Артём от него, от Мишки, хочет - какое он предлагает развлечение… понял это Мишка, со всей очевидностью понял, и - странное дело! - на него, на Мишку, это вдруг подействовало возбуждающе… не в смысле, что он захотел - в один миг загорелся желанием - Артёму дать, а в том смысле, что он, Мишка, почувствовал, как член его в плавках внезапно встрепенулся и, вопреки желанию, то есть сам по себе, независимо от Мишкиных чувств и мыслей, стал стремительно подниматься, наливаясь горячей твёрдостью… вот что было и странно, и стыдно, и страшно, и приятно, и вместе с тем - удивительно, - всё одновременно! А дальше…
Лёжа в постели, Мишка чуть заметно двигает правой рукой, отчего пружины матраса под ним едва слышно поскрипывают, - восстанавливая в памяти все мельчайшие подробности дневного происшествия, Мишка одновременно дрочит - привычно гоняет кулаком вдоль напряженно твёрдого ствола, и это совмещение занятий отдаётся в Мишкином теле жаркой звенящей сладостью… почти так же, как там, в роще… может, он "голубой"? Что он, собственно, про себя знает? "Голубой", "неголубой"… пацаны нередко на тему эту говорят, но говорят они каждый раз так, как это положено: или насмешливо, или вскользь, один одного подкалывая… и Мишка - как всё пацаны… чем он, Мишка, от всех пацанов отличается? Ничем… наслушался всякой поебени, а тут - Артём… подвернулся случай, и Мишка, до того об этом не думавший, вмиг возбудился - "поплыл"… черт знает что! И потом… кровать под Мишкой чуть слышно поскрипывает: размышляя, Мишка привычно двигает полусогнутой в локте рукой… он сказал Артему, что он не дрочит, а ведь это не так, - дрочит он, еще как дрочит! Уже года четыре этим занимается… раньше он делал это от случая к случаю, а в последнее время - в последний год - дрочит он с регулярностью раз в два дня… а бывает, что и каждый день, - всякое бывает… онанизм это? Онанизм… ну, то есть, онанизм - когда дрочишь себе сам… а когда дрочит тебе кто-то другой? Стыдно это… или не стыдно? Мишке никто никогда не дрочил, и вдруг - на тебе! - этот Артём… Трусы на Мишке приспущены - он лежит на спине, глядя перед собой в смутно белеющий потолок, а рука его, между тем, ходит ходуном… и приятно всё это Мишке, и сладко, и странно, и непонятно - всё одновременно! Потому что дальше…
Да, дальше… удерживая одной рукой извивающегося Мишку за грудь - прижимая его к себе, Артём другой рукой бесстыдно скользнул по Мишкиному животу вниз, к паху, и ладонь его растопыренными пальцами цепко впечаталась в то место, где у Мишки уже бугрилось, - стиснув через плавки быстро напрягающийся Мишкин член, Артём возбужденно засмеялся, обдавая Мишкино ухо горячим дыханием… "чего ты ломаешься?" - вот что сказал-прошептал Артём! Как будто он, Мишка, всем до этого давал-подставлял, а здесь вдруг - заупрямился… "чего ты ломаешься?" - ну, бля, спросил! Словно он, Мишка, голубой… "не онанист, не голубой… может, ты вообще не человек?" - это Артём над ним, над Мишкой, так прикололся, словно он, Мишка, недоделанный… умный, бля, какой! Его б самого… самого бы кто-нибудь зажал, и - стояком по жопе… - Мишка, ритмично двигая рукой, мысленно воссоздаёт то странное ощущение приятности, что невольно испытывал он, когда Артём, лапая его напряженный член, тёрся своим возбуждённо твёрдым членом о его, Мишкины, ягодицы… "в попку… в попочку… хочешь? Это - кайф… нормальный кайф! Пойдём… отойдём немного, и ты сам… сам всё узнаешь. На словах это никак не объяснишь - это надо попробовать…" - звучит в Мишкиных ушах голос Артёма… "ну… чего ты боишься? Идём…" - жаркий, сбивающий с толку голос беззвучно звучит в ночной темноте, и Мишка, сладко содрогаясь, невольно сжимает, с силой стискивает свои булочки… А ведь был момент, когда он, Мишка, хотел уже закричать - хотел позвать пацанов на помощь… ну, и что он закричал бы? "Помогите! Насилуют!" - это, что ли, он закричал бы? Пацаны, услышь они такое, вмиг бы прибежали - посмотреть, кто и куда его, Мишку, насилует… этот Артём, закричи он такое, сразу бы испарился, исчез бы в кустах, и остался бы Мишка - жертва несвершившегося изнасилования - стоять один-одинёшенек посреди кустов со своим вздыбленным стояком… типа: ну, и кто же кого здесь насиловал?
Пружины матраса под Мишкой, лежащим на спине, чуть слышно поскрипывают, - приоткрыв рот, Мишка снуёт вверх-вниз кулаком, снова и снова прокручивая в голове фрагменты дневного происшествия: как Артём его лапал-тискал… как дрочил ему член, называя эту дрочку "предварительной игрой"… как тёрся, с силой вжимаясь, напряженно горячим членом по ягодицам… "Ну, чего ты… чего ты боишься? Или ты что - думаешь, что другие пацаны так не делают? Делают… ещё как делают! Это же кайф… удовольствие! А ты…" - слышится Мишке голос Артёма, и Мишка, судорожно сжимая, стискивая ягодицы, невольно убыстряет темп… "пойдём - отойдем чуть дальше, и… один раз - не педераст… пойдём!" - словно наяву, отчетливо звучит в Мишкиных ушах голос Артёма, и Мишка, конвульсивно дёргая коленями, пытается представить, что было бы, если б он с Артёмом - за Артёмом - пошел бы… а ведь пошел бы, стопудово пошел бы, если б не Юрчик - не внезапный его голос: "Ми-и-и-и-ха! Ты где?" Знал бы этот Юрчик…
Но в том-то и дело, что никто ничего не знал… и - никто ничего не узнал: выйдя из рощи, Мишка ещё какое-то время постоял на берегу, приводя в порядок свои чувства-мысли, и только потом, пугая лягушек, двинулся вдоль берега к тому месту, где, вздымая фонтаны радужных брызг, весело бесились в воде пацаны; подходя к месту купания, Мишка первым делом всмотрелся в компанию парней, пьющих пиво: оказалось, что Артём уже сидит на берегу, в кругу своих сверстников-приятелей, держа в руке одноразовый стаканчик с пивом, - подходя к месту купания, Мишка на какой-то миг внутренне напрягся, но никто на него, на Мишку, не обратил ни малейшего внимания, и Мишка, невольно покосившись на Артёма - встретившись с Артёмом взглядом, без разгона сиганул в воду… а Юрчику, другу-однокласснику, он потом сказал, что ходил-гулял вдоль берега - охотился на жаб… только и всего!
Откуда было Мишке знать, что точно так же, если не больше, при его появлении напрягся Артём… как не знал он и того, что Артём, исчезнув в кустах, первым делом рванул в сторону - отбежал, продираясь сквозь ветви молодняка, метров на сто, но сзади, за спиной, никто ничего не кричал, не бежал следом, и углубляться в рощу дальше было бессмысленно, - чутко вслушиваясь в тишину, Артём пару минут стоял, не двигаясь, затаив дыхание, но, кроме щебета птиц, никаких других звуков ухо не улавливало, и Артём, большим пальцем левой руки оттянув резинку плавок вниз, под яйца, ладонью правой руки с наслаждением сжал, стиснул в кулаке багрово залупившийся член… возбуждение, бушевавшее в теле Артёма, требовало безотлагательного выхода, - сунув кисть левой руки себе под яйца, пританцовывая от наслаждения, Артём стремительно задвигал, зашустрил кулаком руки правой, одновременно массируя указательным пальцем руки левой собственное очко… собственно, никаких "картинок", обостряющих чувственность, возбуждённому Артёму не требовалось, - возбуждение Артёма было такой силы, что на то, чтоб достичь оргазма, ему хватило буквально тридцати секунд: сперма, облегчая яйца, брызнула на зелёную листву молодого дерева, и Артём, стиснув от сладости ягодицы, на секунду замер, глядя, как сперма глянцем покрыла сразу несколько листьев… конечно, кулак не дырочка, не жаром обжигающее Михино очко, и всё равно… всё равно это был кайф - охуительный кайф! Но смаковать всё это было некогда - время шло буквально на секунды, и уже в следующее мгновение Артём торопливо вытирал ладонью головку члена, чутко вслушиваясь в самые незначительные звуки… а ещё через пару минут, сделав точно так же, как и Мишка, небольшой крюк, но только в другую сторону, Артём неспешно вышел из кустов, секунду-другую постоял, щурясь на солнце, и, не глядя по сторонам, ленивой походкой направился к парням - своим приятелям… откуда было всё это Мишке знать?
Пружины под Мишкой чуть слышно поскрипывают… понятно, что про то, как Артём, едва исчезнув в кустах, первым делом вручную разрядился, Мишка не знает, и знать он об этом не может, - всё быстрее двигая рукой, Мишка, лежащий в темноте, пытается представить, что было бы, если б не голос Юрчика, прозвучавший как гром среди ясного неба…
Да, что было бы? "Давай… отойдём чуть дальше, и…" - вот оно, самое интересное! То, что могло бы быть дальше… "это кайф - нормальный кайф…" - беззвучно звучат в темноте - в ушах Мишки - слова Артёма… значит, - думает Мишка, сладострастно двигая рукой, - он это пробовал, если так говорит… пробовал - трахался с пацанами… в жопу трахался - ебал пацанов… и там, в роще, он точно так же хотел с ним, с Мишкой: "пойдём - отойдем чуть дальше, и… один раз - не педераст…" Один раз… а вот хуй вам всем! - неожиданно думает Мишка, сам не зная, кто эти "все" Очко у Мишки, как это всегда бывает во время дрочки, щекотливой сладостью покалывает, сладко зудит, но теперь этот зуд приобретает совершенно новое - дополнительное - значение, - мысль приходит внезапно, и Мишка, не прекращая дрочить, изнемогая от нарастающего наслаждения, как-то вдруг совершенно отчетливо и ясно думает, что завтра…
Завтра он, Мишка, всё проверит… всё-всё он завтра проверит! Снова он будет на речке - вместе со всеми, и если там будет Артём… если на речке будет Артём, то он, Мишка, снова пойдёт в рощу - снова на то место… один раз - не педераст… один раз… хуй вам всем! Больше Мишка ни о чём подумать не успевает - сладчайший оргазм пронизывает всё его тело, и Мишка, невольно выгибаясь - подавая бёдра чуть вверх, с силой сжимает, стискивает ягодицы, - капля горячей спермы, вылетев из члена - подлетев вверх, шлёпается Мишке на живот… сердце у Мишки колотится, и между ног всё полыхает, плавится от наслаждения, словно там, между ног, в туго сжатой дырочке, только что рванула-взорвалась термоядерная бомба…
А ещё через десять минут, обтерев живот носовым платком, Мишка натягивает трусы и, вновь ложась на спину, снова думает о дневном происшествии - о себе и об Артёме, и ему уже не кажется всё это чем-то запредельным; наоборот, Мишке кажется, что ничего особенного там, в роще, не было… если нормально всё это воспринимать, то - какие могут быть проблемы? Можно попробовать… можно не пробовать… какая, блин, разница? "Голубой", "неголубой"… всё это лишь слова, и - не более того! Главное: в кайф это всё или нет… а как узнать об этом, не попробовав? Никогда… никогда не узнаешь наверняка, если сам всё это… сам не попробуешь… завтра, - думает Мишка, уже засыпая, - завтра, быть может, я всё узнаю…
Pavel Beloglinsky: beloglinskyp[собака]mail.ru
