...Валя ехала, стараясь укрыться от взглядов в неком воображаемом пространстве. Она уткнулась в уголок дверей, ни на кого не глядя - и все равно чувствовала, как взгляды снуют по ее золотой лысине, золотым рукам... Она выходила из "Позитиффа", одержимая озорным чертиком: ей хотелось дразнить, эпатировать, изумлять целый свет - "вот вам!" Но когда она осознала, что она - лысая, выкрашенная золотом, как елочная игрушка, идет по улице, и на нее смотрят – и КАК смотрят... а особенно - когда зашла в толпу, и вокруг нее тут же забурлили стихийные давки зевак... Всеобщей интерес к лысой вызолоченной девушке оказался непосильным испытанием для чертика-озорника, - он сник, скукожился, и - осталась только стеснительная, растерянная девочка Валя, отданная толпе на посмешище...

Несколько раз ее спрашивали, откуда она такая взялась - и она говорила, что, мол - из театра, со спектакля. Ей сочувствовали - "тяжело, наверно, в таком гриме", она говорила - "нет, даже приятно..." Краска сидела на коже плотно, как лак на ногтях - не мазалась, не стиралась с рук, - и Валя уже верила, что будет ходить вызолоченной всю жизнь.

...Она вспоминала, как после бритья Миша отвел ее в душ, и она уже была готова к тому, что он сейчас разденется, полезет к ней - и начнется... но Миша вышел, оставив ее одну.

Когда закрылась дверь, она глубоко вздохнула, выпуская напряжение, - открыла кран, и - какое-то время просто стояла под теплой водой, ни о чем не думая, растворяясь в одиночестве и теплом дожде. Струйки, стекающие по лысине, оказались новым ощущением - приятным, даже волнительным, - и она отдавалась им без единой мысли в голове.

Вагина настойчиво требовала внимания, и Валя, не утерпев, подняла рычаг повыше, намереваясь снять душ со стены... Мощная, неожиданно прохладная струя вдруг ударила ей в лысину, пронзив и оглушив ее. Ощущение было настолько сильным и непривычным, что Валя застыла в столбняке, содрогаясь от жестких струй, которые, казалось, месили ей мозг, проникая сквозь него в глубину тела, исторгая легионы мурашек... Потом Валя стала поворачивать голову, подставляясь струям там и здесь, стала хрипеть и выгибаться от этого бешеного массажа... "Вот так, наверно, снимают скальп" - думала она, - "как же это приятно, Господи..." Вагина прямо-таки кричала - но Валя, освеженная, растормошенная нежданной водяной атакой, озлилась на себя: "нет уж, фигушки" - и решительно прихлопнула рычаг вниз. Обстрел лысины тут же прекратился, и несколько секунд Валя привыкала к пустоте, окутавшей кожу на голове, и мысленно следила за каждой струйкой на теле...

...Макияж наводился долго, кропотливо: Макс, невозмутимо нависший над Валей, создавал вокруг ее глаз нечто многослойное, многоэтапное. Валю страшно подмывало глянуть хоть вполглаза в зеркало, которое - она знала – было совсем рядом, - но большую часть времени ей пришлось провести с закрытыми глазами. А когда открывала, Максим требовал – «смотри вверх», накладывая ей краску у самых белков. Валя, усмехаясь про себя, думала: впервые в жизни подставилась настоящему визажисту, и надо же - обнаженной! Голое тело, хоть и было вне пределов ее зрения, давало о себе знать: ветерок от вентилятора холодил соски, и между ног щекотало ощущение стыдной пустоты...

Накрасив Вале веки, губы, наложив крем, Макс выпрямился... Валя только-только хотела глянуть в зеркало, как Макс вдруг развернул ее кресло в другую сторону - в глухой угол. Валя выворачивала шею, пытаясь найти свое лицо в отражениях, - но Макс пробасил "не вертись!", и Валя затихла. А он достал маленькую банку, тоненькую кисточку, поднес ее к Валиной макушке - и Валю вдруг пронзила тончайшая щекотка, проникнув в нее до самых пяток. Валя сидела, не шелохнувшись, пока Макс рисовал ей на макушке какой-то узор. Было впечатление, что он рисует не на лысине, а где-то внутри Вали, глубоко-глубоко - на самых чувствительных ее нервах. Из Валиной вагины вытекла капля сока и потекла по "щечке", усиливая щекотку и Валины мучения...

Макс спустился Вале на лоб, на лицо, провел несколько линий на плечах, на груди. Наконец макияж был закончен, и Валю повернули к зеркалу.

В который раз за сегодня она вскрикнула, не узнав себя. На нее смотрело гламурное существо, обнаженное, вызывающе сексуальное, не напоминающее ни единой чертой то, что Валя привыкла видеть в зеркале.

Вместо привычных умильных глазок зияли темные овалы женщины-вамп - мохнатые реснички-тычинки, антрацитовые с блеском веки, переходящие в перламутровое многоцветье по краям - у висков и под глазами. Радужные переливы, неожиданно возникающие из угольно-черных овалов глаз, казались колдовским сиянием, струящимся из-под ресниц-тычинок. Ее глаза были как диковинные цветы, волшебные и опасные - черные маки или орхидеи, - а многоцветье по краям было выткано тончайшими узорами-паутинками. По лицу шли радужные тени, искрился блеск, переходя на шею и плечи. Губы были темным цветком, бордовым в середине, темнеющим по краям, и тоже радужным - с голубым, зеленым, серебристым блеском. По бритой головке струились, спускаясь на лицо, тонкие узоры - хрупкие, чувственные, как побеги колдовских цветов, - охватывали бегущими линиями лицо, стекали на уши, на плечо, на грудь, растворяясь у самого соска. Верхушки ушей тоже мерцали радужными пятнами. На Валю из зеркала смотрел волшебный эльф, посланец иных миров, инопланетянка из темных снов фэнтези...

И все это сейчас заснимут, увековечат, - что она, Валя – ВОТ ТАКАЯ! И Валя задохнулась от пьянящей радости.

***

...Съемка шла на подъеме. Миша ходил с камерой перед Валей, вдохновлял ее, внушал и гипнотизировал, как режиссер, оглушал ее напором темперамента - и она принимала позы все более пластичные, зовущие, откровенные. Валя упивалась собой, своей сексуальностью, своим образом нездешнего колдовского существа - и летала по студии, как экзотический мотылек. Тело было необычайно легким, будто невесомым, каждый его миллиметр был чувствителен, как никогда - взгляды вонзались в него маленькими иголочками, проникая вглубь. Смущение было забыто, и Валя упоенно, благодарно подставляла объективам каждую клеточку своего тела. Желание бурлило в ней все сильней и сильней, распирая тело, добавляя чувственности в Валины движения.

Первая фотосессия пролетела, как миг: Миша вдруг сказал "Отлично, Валюш, ты была... нет слов! Спасибки огромные, - отдохни. Ша, ребята!" - и Валя, опешив, замерла - "как, уже все?"

Смывать макияж было горько до слез. Валя двести раз вырвала из Миши клятву, что она получит все фотографии до единой, - и потом, глянув на прощание в зеркало, поплелась в душ. К ней зашел Макс - "сама можешь не справиться". Вале было все равно, и она отдалась Максу, который снял ей грим ватными тампонами, а потом деловито вымыл ее гелем, задевая соски...

Чистая, розовая Валя была уставшей и возбужденной. В паху ныло, и каждый миг ее голого общения с "позитиффщиками" усиливал это нытье. Ей никто не предложил одеться, а сама она стеснялась. О Валиной наготе никто не говорил, но каждое ее движение, каждый жест сопровождался одобрительным переглядыванием - Валя замечала это, как и все женщины, и ей было лестно и возбудительно.

Она поела с "позитиффщиками", снова выпила розового шампанского (оно заструилось по телу, утомленному впечатлениями, как теплая радуга), посидела голой в глубоком кресле - обивка приятно холодила спину и ягодицы, - полистала фотоальбомы, стыдливо и восхищенно рассматривая обнаженных моделей... И вдруг - случайно услышала разговор своих мучителей в соседней комнате:

- Ты что, охуел? Да, я сам хотел ее трахнуть, да, я люблю лысеньких, а она - самая офигительная лысачка из всех, которых я видел, - но... Е-мое, ты что - не видел, какая она? Как она спускала, а потом сидела и плакала? У тебя что, хуй подымется на такую? - Говорил Миша, сердито и возбужденно повышая голос - потому-то Валя и услышала его, - Она же, не знаю... чистая, как фиалка! Ребенок ребенком... ей же десять лет, а не двадцать! При ее сиськах. Мы что, педофилы?

- Хуй-то подымется, - ответил кто-то, наверно, Костя, - уже поднялся, а вот душа... Хотя, с другой стороны - нафиг мы привели ее сюда?

- Чтоб ты спросил! Не, ребята, не трогаем девочку. Наоборот - упаковываем, радуем, холим и лелеем - и нам воздастся за то.

- Эх, я чуть штаны не обмочил, когда она заверещала. Хотя ты прав...

- Ну так и все, блин! Иди подрочи... - и "позитиффщики" загудели неразборчиво.

Валя сглотнула, зажмурилась - внутри у нее все нырнуло в мутную глубину. Токи от шампанского, покалывающие Вале виски, вдруг сгустились, и она увидела Мишу, как живого - или он в самом деле был живой? - голого, с торчащим членом. Он подходил к ней с намерением, ясным до дрожи, пронзительно смотрел в нее и говорил - "не бойся, девочка... тебе будет приятно..." За ним вошли голые Костя и Макс. Валя вжалась в кресло, как в ловушку, пытаясь слиться с нем, растечься, стать невидимкой, - но Миша протянул руку, коснулся ее вагины, и Валя вдруг потеряла волю, потеряла себя - поняв, что она с ног до головы в его власти. Миша вошел в Валину вагину, погружаясь членом в ее сосущую мякоть, затем - вдруг взял ее на руки, надев до упора на член, и подвесил на себя, как рюкзак, придерживая за ягодицы. Костя и Макс приблизились к Вале, висящей на Мише, и вошли в нее - Валя не знала, как и куда, но чувствовала, что они - в ней, и истекала слезами и соком ужасного, запредельного блаженства...

...Валя тряхнула головой. Ее мутило; по щекам текли слезы, а на кресло вытекло целое озеро сока, предательски холодящего вагину. В дверях стоял Макс - одетый, как обычно - и приглашал ее на второй раунд.

***

В комнате-гримерке, где ее брили и красили, уже сидел Миша, а на полу рядом с ним стояло несколько золотых банок с кистями. Валя обмерла... Миша сказал:

- Ну не бойся, Валюш. Это же просто краска, такая же, какой Макс тебе мордочку рисовал. Только сейчас ее больше. Ну, иди сюда, не трусь. Я уверен - ТЕБЕ БУДЕТ ПРИЯТНО...

Для храбрости Вале дали выпить новый фужер шампанского; она осушила его до дна и прошла к банкам - ноги опять сделались ватными, - а трое "позитиффщиков" окружили ее - и принялись водить по Вале кистями, липкими, обжигающе холодными, сразу с трех сторон: по спине, животу и голове.

...Валю пронзала сквозная щекотка: внутри - от возбуждения и выпитого шампанского, и снаружи - от влажных кистей. Она не выдержала этой тройной атаки и застонала... Миша на секунду прекратил ее красить, затем – ласково, но внушительно сказал Вале:

- Ты - чувственная, впечатлительная девочка. Постарайся держать себя в руках, ладно? Договорились? - Валя, покраснев, кивнула, и "позитиффщики" продолжили свое дело.

Вначале Валя с интересом и ужасом наблюдала за тем, как ее тело превращается в металл, непроницаемый, блестящий, - а потом закрыла глаза. Краска была ледяной, как жидкий огонь, она стекала вниз по Вале густыми щекотными струйками, облепляла ее кожу, как масло... Кисти гладили и холодили ее сразу с трех сторон, - и некуда было спрятаться. Прикосновение кистей к лысине пронзило холодной молнией; краска тягуче стекала с макушки на затылок...

Наконец, ей вызолотили лысину, уши... это тоже было нелегко выдержать - кисти забрались в мельчайшие складки ее ушей, в самые их недра, одновременно с двух сторон - и ей казалось, что ее вылизывают, глодают два чудовища, высасывая из нее наслаждение по капле. Потом попросили не открывать глаза – принялись за лицо, тщательно закрасив каждую ноздрю снаружи и внутри - Валя еле сдержалась, чтоб не чихнуть, - залепили веки тягучей массой, покрыли губы, шею...

Скоро Валина голова была полностью вызолочена, будто обмазана клейкой пастой, - и в этот момент чья-то кисть коснулась ее груди. Всего несколько прикосновений к соскам - и они моментально отвердели, превратились в тугие комочки, занывшие вместе с пахом. Параллельно Вале красили спину - широкими мазками сверху вниз. Она обожала тихую, медленную щекотку спины, ее приучил к ней дедушка - давно, еще в детстве... Валя стала выгибаться, но ее попросили не дергаться, и она послушно застыла, подставив кистям бедра и ягодицы.

Оттуда спустились к ногам, и ниже – к ступням... Валя с ужасом ждала, когда ее начнут красить ТАМ, - и это очень скоро случилось: ее попросили раздвинуть ноги широко, как только можно - и присесть, будто она зашла за кустик. Валя, распахнув интимные места, снова горела от стыда; она боялась позора, - знала, что нельзя кончать, ни в коем случае, ни за что...

И именно поэтому - все-таки кончила. Опять.

Навязчивая мысль о запрете оргазма коварнейшим образом возбудила и перевозбудила Валю, - она тщетно тужилась, пытаясь зажать выход горячей лавине, снова кипевшей внутри. Стоило кисти спуститься к ее лону, пройти влажным холодком от паха - к "щечкам" и анусу, коснуться ее распахнутой вагины - и...

Ощущение влаги между ног, вызванное холодящей краской, сыграло злую роль: Валя помнила это ощущение – оно появлялось, когда она была на пределе желания и ее заливало соками. В ее жизни было несколько таких моментов... А мучитель Миша еще и залез внутрь вагины, заползая в каждую складочку бутона, в каждый изгиб, щекоча набухший клитор... "Потерпи, Валюш, тут все надо закрасить..." Валя крепилась, стараясь не шевелиться, но... кисть, ползущая по клитору, высасывала из нее горячую волну против ее воли; клитор набухал - волна нарастала, становилась густой, необъятной, вырывалась из Вали... Вдруг Валя увидела себя в своем тайном сне - почти взаправду, правдоподобно до безумия. Дурман ее снов вдруг всосал Валю в себя, залил ее невыносимой сладостью, и...

- А-а-а-а-а-а-а... Валя, одержимая мучительной волной, забыла все запреты, разомкнула бедра, подставляясь Мишиной руке - кисть вдруг нырнула во влагалище, и из Вали будто брызнула горячая молния.

Валя хрипела, кричала, молотила тазом, вцепившись Мише в волосы...

- Ну вот, опять... Да что ж это такое?.. – растерянный голос был Мишин, а может, и нет, - Валя не поняла этого, и ничего не понимала, ибо волна, накопившаяся в ней за три часа, все лилась и лилась, и никак не могла истечь из нее. Вале казалось, что через вагину ее покидает жизнь, испаряясь прямо в небеса. Тогда Миша схватил ее рукой между ног. Валя закричала еще громче - ей показалось, что она умирает, - ноги ее онемели, подкосились, и она шлепнулась на пол. Миша нагнулся к ней, продолжая теребить ей вагину. В Валю вошло видение: она - умирающая бабочка, насаженная, как на булавку, на чью-то руку...

***

...Валюшка громко вскрикнула, потом - опомнилась, окинув пугливым взглядом вагон. К счастью, мотор гудел, и ее никто не слышал. Кто-то, правда, фотографировал лысую золотую девушку, едущую запросто вместе со всеми...

Валя вспоминала, как над ней нагнулись озабоченные "позитиффщики", а она продолжала кричать и дергаться, хоть оргазм уже отпускал ее, и радуги в глазах потухли, растворяясь в потолке. Валя, приходя в себя, машинально отдаляла страшную минуту диалога. И все же она наступила...

...Валя опять ойкнула... опомнилась, взяла себя в руки. В вагоне ехала обычная публика, уныдая, замкнутая, не имевшая понятия о том, что делается с Валей. Внутри снова начинало предательски ныть.

..."Позитиффщики" тогда были с ней тактичны, даже ласковы. Миша восхищенно говорил: - Какая ты, однако!.. Я фоткал сотни обнаженок, но такого... Вот это да... Ну, не огорчайся, не надо, - тебе ведь было хорошо? Приятно? Очень приятно, да? А это самое главное. Нас можешь не стесняться - мы никому не расскажем. Ни-ко-му! - он отчеканил это слово, испытывающе глядя на коллег. Они кивнули.

- Главное, что тебе было хорошо. Это же какая радость - испытать оргазм, да еще такой!.. (От Мишиной откровенности Валя, сидящая на полу, не знала, куда деваться) - Не каждому дано, между прочим, испытать такую радость. Вот я знаю девок, которые иначе, кроме как в душевой, никогда не кончали. А ты - такая...

- Какая? - неожиданно для себя спросила Валя - чужим, хриплым голосом.

- Хорошая! - уверенно сказал Миша - и улыбнулся ей, как маленькой.

Продолжение следует...
(другие части этой повести можно найти, кликнув по ссылке "другие рассказы этого автора", и там - перейдя на страницу 2).