ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. Рассказывает Соня.

- Я очень «ранняя»: так получилось, что я, по сути, вышла замуж в 13 лет!

Было это так: однажды я отдыхала с мамой в Крыму. Я была полудиким загорелым созданием, не признававшим никаких курортных норм: с утра до вечера я плавала, как дельфин, в море, проплывала по 8 километров, жарилась на солнце, обгорала, облезала и снова обгорала не менее трех раз, питалась чем попало и из принципа ходила только босиком. На женщину я была тогда не похожа даже отдаленно, хоть месячные у меня начались еще двумя годами раньше. Грудь, впрочем, уже какая-то была, и еще у меня были длинные, до пояса, каштановые волосы, которые страшно выцвели и стали почти золотыми. Потом я их обстригла, а сейчас отращиваю снова.

Там я подружилась с мальчиком Ваней. Он был очень интеллигентным и послушным «маменькиным сынком», и я решила «перевоспитать» его. Я научила его нырять, я таскала его по скалам и горам, заплывала с ним в открытое море, боролась с ним, играла во всякие игры на выносливость... За две недели он неузнаваемо изменился – стал таким же диким, как и я.

Мы были очень дружны, и по вечерам приходили друг к другу в домики (мы жали в соседних) и болтали до тех пор, пока мамы не лягут спать. Часто бывало и так, что после этого мы выходили из дому и сидели где-нибудь на лавочке. Мы не могли прожить друг без друга и секунды, и я уже пару раз всплакнула, думая о разлуке (мы жили в разных городах).

Однажды случалось вот что: мы оба лезли наверх по очень крутому подъему. В один прекрасный момент я вдруг как-то спиной почувствовала – что-то случилось, - и обернулась. За мной стоял Ваня и смотрел вниз, себе в пах, где болтались ошметки лопнувших шортов; в центре из огромной дыры свисало его хозяйство: под шортами не было трусов. Член его на глазах у меня быстро поднимался вверх.

Шок быстро прошел, и мы, выбравшись на более пологое место, устроили военный совет. Трусов у Вани не было – он оставил их на берегу, когда переодевался; майки на нем не было, а на мне были только трусики и купальник. Ни булавок, ни ниток тоже не было. Для начала я предложила ему снять шорты совсем, чтобы они не рвались дальше. Он, поколебавшись, так и сделал, и через секунду сидел рядом со мной совершенно голый. Член его торчал вверх. Я не выдержала этого искушения и спросила «можно потрогать»? Он ничего не ответил, и тогда я решилась – легонько прикоснулась к члену, от чего он дернулся. «Тебе не больно?», спросила я. Ваня, красный, как мак, замотал головой, и тогда я взяла его член и начала изучать его. Ваня застонал... «Тебе нравится?», спросила я и, не дождавшись ответа, вдруг нагнулась и поцеловала член. Я поцеловала его так, как целовала подруг в щечку – нежно, но не более; меня почему-то очень умилил этот твердый розовый хоботок, который я видела впервые в жизни. Ваня застонал еще громче. Расценив его стон как поощрение, я раздвинула Ване ноги и принялась покрывать поцелуями его член, мошонку и все, что было рядом.

Это вовсе не был минет, это были именно поцелуи – больше детские, чем эротические. Не знаю, почему я стала так делать – что-то на меня нашло. Я никогда не целовала Ваню; максимум, что я делала – держала его за руку или гладила по голове. Ваня стонал все громче и громче. Я быстро довела бы его до оргазма (сама того не зная), если б вдруг не вскочила и не спросила: «а хочешь – я тоже разденусь?» Мне вдруг страшно захотелось тоже быть голой. Как только я сказала – стало жутко стыдно, и я закрыла лицо руками; но Вася хрипло сказал «хочу!», и я, с ужасом думая о том, что я делаю, сняла вначале купальник, а потом и трусики. Было такое чувство, что, мол, деваться некуда – сладкий ужас неизбежности...

Когда я осталась голая – я подумала: ну вот, я и голая с Ваней – ничего страшного, только стыдно немного. Я не знала, что делать: во мне вертелся какой-то буравчик, которому я пока не знала названия. Я подошла к Ване, положила ему руки на плечи, сказала ему: «вот мы оба – голые. Как муж и жена. Тебе стыдно?» Ваня сказал «немножко», и я сказала «и мне немножко». Ваня сказал: «а теперь ты покажи свою...» Продолжить он стеснялся, но я поняла его, присела и раздвинула ноги.

Он смотрел туда, потом потрогал мою письку... и я хорошо помню чувство сладкого, подсасывающего стыда, которое возникло уже тогда, когда я раздвинула ноги. Оно шевелилось и раньше, когда я целовала Ване член – где-то глубоко под спудом, - а сейчас вышло на поверхность и стало таким острым, что я даже стала задыхаться. «Еще», попросила я, и Ваня вдруг приник ртом к моей письке и стал делать то, что делала только что я - целовать ее. Ему было неудобно, и он целовал только низ лобка, не дотягиваясь дальше – а мне очень хотелось, чтобы он поцеловал именно ТАМ, и я откинулась, подставив ему свою письку целиком.

Он увлекался: в его ласках находила выход влюбленность в меня, о которой я вскоре узнала, и он вкладывал в поцелуи все свое чувство. То, что он делал, просто разорвало меня на части: никогда в жизни я не испытывала такого наслаждения. Мне казалось, что он целует меня прямо в обнаженное сердце. Я пришла в беспамятство; я кричала, хрипела и стонала: «еще, еще!», и Ваня старался вовсю. Он интуитивно понимал, чего мне хочется – и с каждой секундой все смелей пользовался языком, все глубже погружал его в мою письку... и скоро потрясающая сладость, которая накапливалась во мне, перелилась через какой-то край и растеклась по телу - таким ослепительным блаженством, что я наяву увидела радугу или сияние. Ваня немного перепугался: они никогда не слышал, чтоб так кричали. А я просто сходила с ума: его язык, казалось, вылизывал всю меня изнутри, и я истекала неземным счастьем...

Это было такое потрясение, что я долго не могла говорить. Я лежала и пыталась отдышаться, в ушах стоял звон, в глазах плавали круги. Я занималась мастурбацией, конечно, но ничего подобного никогда не испытывала; может быть, это и был первый настоящий мой оргазм. Я была так потрясена, что не знала, как говорить с Ваней, как благодарить его, и только смотрела на него во все глаза.

Ваня понял, что мне очень хорошо, и был рад за меня; но сам он ужасно хотел продолжения и не знал, что делать. Он смотрел на меня, на мое тело, потом – потрогал мою письку, которую только что вылизал, вначале робко, потом все смелее, потом стал гладить меня по телу – по ногам, по животу, бедрам, - дошел до груди... Он спросил меня: «а ТАК тебе приятно?» - и я кивнула, все еще не в силах говорить. Тогда он решился: «А хочешь, мы потрахаемся?» - и добавил: «как взрослые?».

Я снова кивнула, думая, что меня ожидает еще большее блаженство. Я чувствовала себя парящей в облаках. Даже колючая крымская почва, которая впилась мне в тело, просто не ощущалась. Но когда Ваня попытался пристроиться на мне – стало сильно колоть, и я, смущаясь (чтоб его не обидеть), объяснила ситуацию. Я даже встала – так впились мне в кожу корни и камешки. Мы оглянулись в поисках более мягкого места – но ничего такого вокруг не было.

Ваня страшно огорчился – и тогда я стала утешать его: обняла, прижалась к нему голым телом... и вдруг меня охватил такой порыв благодарности, что я впервые в жизни стала щедро, неистово целовать его – в щеку, в ухо, в шею, придерживая ему голову; затем обвила ему шею руками и стала целовать в губы. Мной овладела какая-то шалая, истерическая нежность; такого не было с тех далеких времен, когда я так же неистово ласкалась к маме. Я хотела отдать ему блаженство, которое он подарил мне – и впивалась ему в губы все плотнее и плотнее, прижимаясь всем телом. Наконец, я влипла в его рот вплотную и стала «есть» его губами; я видела, конечно, такие поцелуи, но тогда даже не вспоминала о них – мне будто подсказывал кто-то, сидящий внутри меня, как нужно делать. Я будто погружалась в сверкающий океан – все глубже и глубже; внутри снова стала подсасывать томительная сладость.

Ваня стонал от моих ласк все громче – а я, вдохновляясь его стонами, все сильнее целовала его; наконец он громко закричал – так же громко, как недавно кричала я, - и я почувствовала на своем животе горячие капли...

После того мы еще бродили голыми по склону горы, как сомнамбулы. Мы были так полны пережитым, что почти не говорили, и только держались за руки. Значительно позже я задумалась, как далеко было наше детское потрясение от той грязи, в которой обычно подростки познают плотскую любовь! Это был самый потрясающий день в нашей жизни. Одеться казалось нам кощунством: мы словно подарили свои голые тела друг другу...

Проблему шортов мы решили так: я прибежала одна на пляж и, ответив на вопрос, где Ваня, - «в туалете», - схватила полотенце и понесла ему. Он, обмотанный полотенцем, зашел домой и переоделся.

После того дня – все заметили перемену в нас. Мы все время держались за руки; иногда я, плюнув на застенчивость, целовала Ваню – нежно, по-детски. Мне хотелось делать это ежесекундно – и я так и делала, когда мы оставались одни. Во мне проснулась какая-то дикая, ненасытная ласковость; я топила Ваню в ласках так, что он однажды снова забрызгал мне живот. На нас стали смотреть с улыбкой, шептаться; однажды мама заговорила со мной о Ване – нравится ли он мне; я отвечала, спрятав малиновые щеки – «да, нравится», - и убежала. Таких разговоров было несколько. В общем, все вокруг поняли, что у нас «любовь», - но мы не стеснялись ничего.

Конечно, мы стали думать о том, где можно заняться настоящим сексом. Вся крымская природа – колючая, мягкой травы нет нигде, а брать с собой в горы подстилку мы не решались – боялись расспросов. Мы так ничего и не могли придумать, и по-прежнему вылизывали друг другу гениталии. Это было потрясающе приятно, почти каждый день этой удивительной недели я испытывала сказочный оргазм, - но нам казалось, что настоящий секс даст какое-то необыкновенное, невыносимое блаженство... Я уже знала, что в первый раз бывает больно, но меня это не пугало, а даже наоборот – мне хотелось принести боль в жертву нашей любви. Я была твердо убеждена, что у нас с Ваней – Настоящая Любовь; и в самом деле – когда мы ласкались, я чувствовала, как меня переполняет такая удивительная сила и сладость, какой я не знала нигде и никогда. Мне казалось, что мы – удивительные существа из другого мира, что мы летим над землей... Я повзрослела за ту неделю на несколько лет – и физически, и духовно.

О расставании я старалась не думать, - но однажды ночью разревелась так, что маме пришлось давать мне успокоительное. Она допытывалась «кто тебя обидел?», но я ничего не сказала ей (может быть, зря...)

За день до нашего расставания мы плюнули на страхи, дождались, пока все обитатели домика разбредутся кто куда – и закрылись, чтобы заняться сексом.

Все было очень торжественно. Вначале было больше волнения, чем удовольствия; я все время помнила, что завтра мы расстанемся очень надолго, может быть, навсегда, и поэтому была в особом настроении, и Ваня тоже. Ласки наши были не столько буйными, сколько очень нежными: я вылизывала Ване личико, он гладил меня по всему телу, снова целовал мне писю... а потом я легла, он залез на меня, впился в меня губами – и мне вдруг стало очень больно. Больно и страшно. Я закричала, - а он все буравил меня, и мне казалось, что он протыкает меня саблей насквозь. Я заплакала; он очень огорчился, стал бурно ласкать и утешать меня...

Я вначале только лежала и плакала... но в какой-то момент желание вдруг проснулось от Ваниных ласк - с новой силой; боль уже утихла – и Ваня стал «подмахивать» на мне. Боль отдавалась отдельными уколами, но в целом – я вдруг ощутила какое-то совсем новое чувство, непохожее на то, что было во время оральных ласк, - чувства единства, единого движения с Ваней. Я впервые почувствовала сладость совместного, слитного движения, когда голые тела сливаются друг с другом, и им ничего не мешает, - и мы извивались, выгибались, катались по кровати... Мне хотелось, чтобы этот удивительный танец не кончался никогда... но Ваня быстро кончил – и я даже не сразу поняла, что «уже все».

Мне хотелось еще, еще... но он вышел из меня, и мне снова стало больно. Тут же обнаружилось, что подо мной – лужа крови... мы об этом не подумали, и я сразу испугалась, что скажет мама (и не зря испугалась). Но тогда я как бы плюнула на это, стараясь не упустить ни одной минуты с Ваней... он заметил, что я неудовлетворена, и спросил меня, чего мне хочется. Я сказала: чтоб ты снова поцеловал меня ТАМ... и он прильнул к моей письке. Было больновато, но все равно очень хорошо. Задыхаясь от привычного уже блаженства, я кончила...

Так я стала женщиной. Мне было 13 лет и 2 месяца, Ване – почти столько же. Потом мама, конечно же, заметила пятно крови, и, зная, что для месячных не время, завела со мной разговор... я, конечно же, нагрубила, потом разревелась – и раскололась... Был большой скандал, о котором я не хочу рассказывать...

Кончилось тем, что нам с Ваней запретили прощаться, и я больше его не видела... Мы успели обменяться адресами и телефонами. Правда, мне запретили звонить ему, - но я копила деньги на междугородку, звала с собой школьных друзей, чтоб они его позвали – и говорила с ним...

Мы перезванивались так два года. Потом я с ужасом поняла, что начинаю забывать его; потом – стала влюбляться, - то в одного, то в другого. Тут пришел черед и секса; я перебывала в пяти или шести постелях... Большой любви, однако, не было, и все мои романы кончались полным равнодушием.

Прошло 10 лет. Однажды у подъезда ко мне обратился парень, чье лицо мне показалось знакомым. У него была довольно длинная борода. Он попросил разрешения проводить меня; я, естественно, потребовала, чтобы он представился. Он назвал себя Джеком-Потрошителем на пенсии, и объяснил, что когда он провожает юных красавиц – его кровожадность притупляется. Он был насмешливо-вежлив, и сразу понравился мне; кроме того, я клюнула на загадку: я пыталась вспомнить, где я его раньше видела, а мое самолюбие было задето его инкогнито. Я сразу вознамерилась его «расколоть», но мне это не удалось.

Мне долго не удавалось это: каждое утро он встречал меня, провожал, в воскресенье – звал в кафе, угощал, - но так и не назвал себя. Наши беседы были сплошной пикировкой; я доходила до неистовства, он оставался невозмутимо-насмешлив. В глазах его, однако, блестел огонь, который «подогревал» меня. Я потеряла сон; бородатый незнакомец заполнил все мои мысли. Я пыталась организовать шпионаж из подруг, но к «шпионкам» он подходил и просил передать мне привет; я пыталась сама следить за ним, но он ждал меня и говорил, чтобы я шла учиться, ибо ему приятно думать, что он общается с отличницей.

Однажды я плюнула на унижение и увязалась за ним домой. Он пытался «завернуть» меня, но мое терпение лопнуло, и я поклялась не отойти от него ни на шаг.

Мы приехали к какому-то дому, поднялись на какой-то этаж; «Синяя Борода» (так я стала называть его) открыл дверь квартиры... «Что ж, - выходит, что у меня сегодня – нежданный, но дорогой гость? А кто же пятерки будет получать?..» Я взбесилась, залепила ему затрещину и убежала.

Всю ночь я проревела. Я была уверена, что утром не увижу его возле подъезда – и так оно и было. День прошел, как во сне, - а вечером я поехала к нем. Извиняться, сдаваться, и... признаваться в любви. Я уже знала, что смертельно влюблена в него.

Он был дома. Когда я вошла, он сказал – «что-то ты поздновато, видно – пар было много?» - таким тоном, будто уже давно ждет меня. Я открыла рот – и увидела накрытый стол. «У тебя гости?» - «Не гости, а гостья...» Он действительно ждал меня - и накрыл стол к моему приходу! Это убило меня наповал: я разревелась, опустилась на колени, обняла его ноги и просила его простить меня...

Он поднял меня, посмотрел в глаза... и тут во мне вдруг вспыхнула жуткая догадка. Такая жуткая, что я даже не посмела ничего сказать – и только глазами спросила его: Ваня, это ты?

Он сказал мне – не глазами, а словами: да, это я. И поцеловал меня – нежно, по-детски, как когда-то.

...Через час или два часа мы стонали и перекатывались в его постели; я, наполняясь изнутри Ваней, впитывая его каждой своей клеточкой, с ужасом думала, что было бы, если б он не пришел. А через месяц мы расписались. Было много воплей и скандалов с родителями; но сейчас все хорошо...

Оказывается, он вычислил, какие в нашем городе есть вузы, приехал сюда, поступил в аспирантуру, снял квартиру, довольно долго следил за мной, тщательно подготовился к встрече... Все эти годы он помнил обо мне. Я до сих пор чувствую себя ужасно виноватой – и стараюсь искупить свою вину каждым днем, прожитым с ним.